Страница 60 из 73
И я бежал. Ужас гнал меня вперед. Страх погонял.
Промчавшись мимо зеленеющего поля, я увидел, как впереди что–то вроде маленькой собачки или хорька юркнуло из–под изгороди, сделанной из ошкуренного штакетника. Я увидел, как верткое тельце стрелой промчалось у меня перед самым носом и исчезло в густых зарослях на другой стороне дороги.
И тут я наступил ногой с разбегу на размокший участок покрытия и растянулся на земле так, что об этом мне не хотелось бы вспоми… короче говоря, мне хотелось бы опустить подробности. Достаточно сказать, что я растянулся на животе, выпростав вперед ладони, ободранные до крови о дорогу и покрытые красной пылью. Я ведь вам рассказывал про моих собак? Рассказывал? Я ведь вам рассказывал про моих собак и про то, что они могли сделать с хомячком?
Помните? Мои собаки могли разорвать хомячка на кусочки, маленькие как атомы.
Вот я и ожидал, что со мной произойдет то же самое. Что меня разорвут.
Раздерут. В мгновение ока.
Я слышал шаги, приближавшиеся ко мне. Все мое тело затряслось от страха.
Бум–бум бум–бум бум–бум. Я повернулся и увидел, что сзади не было никаких преследователей. Толпа рассеялась; нет не рассеялась, спряталась. Я попытался понять куда. Но позади, спокойная и безмятежная, расстилалась только похожая на пыльный красный язык дорога.
Что–то зашуршало в кустах справа от меня. Мне почудились странные, пульсирующие тени, скорчившиеся в засаде. Мачете блеснуло за росшей у дороги сосной. Я попятился. Услышал приглушенный смех у себя за спиной. Обернулся.
На мешках из–под зерна, наваленных на поддон какой–то сельскохозяйственной машины, развалился тощий юнец с острой крысиной мордочкой. Он строгал большим ножом деревянную чурку, глядел на меня и хихикал. Не сводя с него глаз, я попятился. В ботинке у меня захлюпало; я посмотрел вниз и увидел, что из носка уже вытекла небольшая лужица ярко–алой крови, сверкавшая в пыли как драгоценный камень. Я заметил, что передо мной было еще несколько таких же похожих на рубины лужиц.
Беззубая старуха высунулась было из окна соседней лачуги, но тут же спряталась обратно.
Я поднял глаза и увидел, что юнец выставил свой нож вперед и угрожающе покручивает им в воздухе. Он оскалил почерневшие резцы, изо рта сочилась коричневатая пена.
— Чи–и–во ты пялишься? — злобно тявкнул он. Только тут я заметил, что у него косые глаза дебила.
— Чи–и–во ты пялишься?
Я повернулся и побежал. Но тут же острая боль пронзила мою ступню. В воздухе замелькали красные мухи. Я покачнулся и схватился за больную ногу. Где–то рядом захихикали дети, много детей, но я их не видел. Из–за этих красных мух.
Налетел порыв ветра, зашелестел в ветвях. Миллионы сосновых иголок дождем посыпались на меня, позвякивая на лету.
— Что происходит? — помню, подумал я, и тут же почва у меня под ногами снова размякла и я потерял сознание.
Очнулся я на земле лицом вверх; я смотрел на навесы над витринами лавок, на фонарные столбы, на потрескивающие от электричества провода, на верхушки деревьев, на сумеречное небо, на птиц и видел во всех этих предметах скрытую угрозу.
И тогда я пополз на четвереньках. Ладони жгло, они кровоточили, во рту скрипел песок В глазах плавали мутные пятна. На крыльце одного дома я увидел трех мужчин с накладными седыми бородами, у которых в газетах, зажатых под мышками, было спрятано оружие. Седой, сильно разгневанный негр с полотенцем, перекинутым через руку, проталкивался между ними…
— Стоите тут, бездельничаете… — пробурчал он и направился ко мне, и тут я заметил у него в руках чертовски острую бритву, которой можно с одного взмаха перерезать горло.
Я сжал кулаки и бешено заколотил ими в воздухе.
И снова побежал, обернувшись на бегу. Трое мужчин выбежали на дорогу, они сбросили свои благостные личины и грозили мне вслед кулаками. Негр побежал следом за мной, но тоже не заметил грязной лужицы на дороге и, в свою очередь, растянулся в пыли.
Справа от меня — нет, слева — человек прятался за живой изгородью на Мемориальной площади. В руках у него были огромные ножницы. Он посмотрел на меня и угрожающе щелкнул ими.
В небе засвиристел жаворонок
И только теперь до меня дошло, что я бегу по самому центру города. Мимо меня, отчаянно сигналя, прогрохотал грузовик Я прибавил ходу. Я бежал через центр города, прямо по проезжей части Мэйн. Я обернулся посмотреть, кто меня преследует. Неф уже встал на ноги, трое мужчин отряхивали с него пыль, но никто не смотрел в мою сторону.
Беги. Не оглядывайся. Беги. И не оглядывайся снова. Вот что я думал.
Прямо передо мной переходила улицу…
Но я бежал слишком быстро. Я уже не мог остановиться.
Мы столкнулись.
Мне не хотелось бы вам об этом рассказывать, но, видно, придется. Да, придется.
Видно, придется. А мне так не хочется: я ежусь только от одного воспоминания об этом.
Итак, начнем с того, что случилось предыдущей ночью. Ночью перед тем, как началась вся эта беготня.
Я заснул, сидя на крыльце моей лачуги, — это я точно помню. Потом я, очевидно, просыпался, потому что утром очнулся в своей постели, голый, похмельный, больной. Я свесил ноги с кровати и уставился на белую ночную рубашку, которую держал в руках. Я ощупал тонкую хлопковую ткань, зачарованный ее белизной, и в изумлении заметил эмблему, вышитую на лифе рубашки. Это была ночная рубашка Бет. Я встал, сжав зубы от боли, и подобрал полупустую бутылку «Белого Иисуса». Затем я посмотрел в зеркало и оцепенел.
Я так испугался того, что увидел, что чуть не сделал под себя Вся моя спина и плечи были покрыты здоровенными черными синяками, некоторые в запекшейся крови. Ужасные синяки, которых у меня точно не было, когда я задремал на крыльце.
Я дополз обратно до своего ложа, осторожно улегся на живот, по–прежнему сжимая в руках ночную рубашку. Затем осмотрелся по сторонам и увидел все, что окружало меня — всю эту грязь, гниль и убожество, и тогда я свернул эту белую ночную рубашку и положил ее себе под щеку. Я вдыхал ее слабый лавандовый аромат, наслаждаясь чистотой и мягкостью ткани.
Возможно, в этот тяжкий миг я предчувствовал свою судьбу, ибо жаркие слезы струились по моим щекам; я лежал на животе, не зная, что мне делать, и не зная, что я натворил, и каким чудом у меня в руках оказалась ночная рубашка Бет, и откуда взялись все эти следы ужасных побоев? Бесконечное множество вопросов роилось в моем мозгу, но я не мог найти ни одного ответа. Что я делал ночью?
Неужели побывал в городе? Навещал Бет? Я содрогнулся от этой мысли. Неужели я сам нанес себе все эти раны? Или поцапался с кем–то из моих животных?
А может, сам Бог заклеймил меня? Или Сатана? Что меня мучает сейчас: страх?
Или же угрызения совести?
И я лежал в кровати, терзаемый тысячами вопросов, каждый из которых делало особенно горьким именно присутствие благоухающего лавандой белья. Я развернул ночную рубашку, вытянул руку вверх, запрокинул лицо, мокрое от слез, и позволил этому лоскуту ткани упасть на него, дабы скрыть мои позор и стыд.
Мы столкнулись.
Она не заметила меня, пересекая дорогу легкой походкой. А я не заметил ее, летя во весь опор.
Небо. Земля.
Я стоял, тяжело дыша, посреди дороги, обхватив за плечи маленькую девочку. Ее тело было теплым и мягким, и таким же была ткань ее платья под моими ободранными ладонями. В голове у меня буйно плескалась горячая кровь.
У меня перехватило дух. У меня перехватило дух. У меня перехватило дух. Я держал Бет в своих руках. Я держал… Я держал Бет!
Бет посмотрела на меня, и в моей голове все смешалось.
О… О, Боже… прошу… только не кричи… и не плачь… Ну пожалуйста, не кричи!
Но Бет и не собиралась кричать. Она просто смотрела на меня, и ее большие влажные глаза, слегка прикрытые золотистой челкой, не выражали страха. Я чувствовал, как трепетало в моих руках ее тело, но это был не страх. И не боль.
Бет улыбнулась, и — и это была радостная улыбка — да, по крайней мере, мне так показалось. А затем она заговорила со мной. Я отодвинулся от нее, но она прижалась ко мне снова. Она сделала глубокий вдох. Еще один. Ее лавандовый аромат заглушал исходивший от меня запах свиного дерьма и прочей грязи, в которой я извалялся за день. Я вам уже сказал, что она прижалась ко мне снова?