Страница 8 из 12
– Дайэна, – пояснила я, – Откликаюсь на любой вариант.
Кэрэл смерила меня взглядом с ног до головы и ничего не сказала. Джейн весело фыркнула, оценив мою неудачную попытку растопить лед, пожелала мне удачи и удалилась.
Тюрьма располагалась в старинном здании с высокими потолками и обшарпанными стенами. Впрочем, отремонтированные комнаты смотрелись очень стильно, на европейский манер. В длинных коридорах ярко горели желтые лампочки, освещая входы в огромные блоки, где стояли двухъярусные кровати. В актовом зале работал телевизор; там же заключенные писали статьи в стенгазету и выкладывали заметки для вебсайта «Будни Сан-Квентина». Окна выходили прямо на залив Сан-Франциско. С нашего этажа просматривался широкий двор с тренажерами, но залива видно не было из-за высоких стен с вышками и натянутыми по периметру проводами. В штормовую погоду было слышно, как волны с шумом разбиваются внизу о скалы.
Кэрэл сообщила мне, что работать я буду в основном в перевязочной, а также буду ставить катетеры, брать кровь и ставить капельницы. Таблетки разносить мне не придется, только если надо будет кого-то подменить. Было очевидно, что здесь сестры не любят травмы и поэтому отдают их новеньким. Она и понятно, учитывая эти дыры в потолке. Перевязочные вообще многие медсестры на дух не переносят: ведь часто приходиться сгибаться в две погибели или подолгу сидеть на корточках, обрабатывать да перебинтовывать, когда на тебя с улыбочкой глазеет сверху вниз какой-нибудь детоубийца. А катетеры в мочевой пузырь мужикам ставить – это вообще удовольствие выше крыши…
Поблагодарив Кэрол, я покатила тележку с бинтами и прочим материалом в перевязочную и вдруг с тоской вспомнила солнечный пляж, тревожные глаза Дэна, Мишку, уезжающего в Ричмонд и лающего на меня через стекло машины… Они существовали где-то в совсем другом, параллельном, мире. Мне вдруг показалось, что и я стала узником Сан-Квентина, и на секунду мне стало по-настоящему страшно. Впрочем, к концу рабочего дня я настолько устала, что глупые мысли в голову ко мне больше не приходили. В конце концов, работа эта была временной и оплачивалась хорошо, так что можно было и потерпеть.
Глава пятая. Тюремные тайны
Когда я сообщила Дэну, что собираюсь на работу в Сан-Квентин , он с недоверием уставился на меня, а потом сказал: « Я считаю, что ты совершаешь большую ошибку». Так и сказал, сухо и официально. На все мне объяснения по поводу трех месяцев и хороших денег он не реагировал. Кажется, это был вообще первый раз, когда он меня в чем-то не поддержал. И сейчас мне не хотелось ему ничего рассказывать о своем первом рабочем дне. Да, собственно, и рассказывать –то было нечего. С потолка капало, и ведро с грязной водой я опустошила в туалете в самом конце смены. Тогда же я избавилась от перевязочного мусора. Заключенных приводили небольшими группами, всегда под охраной. С ними наедине я никогда не оставалась. Похоже, медперсонал здесь менялся довольно часто, и заключенные привыкли видеть новые лица. Я с ужасом ожидала скабрезных шуток и свиста, с которым в фильмах встречают «зэки» любое лицо женского пола. Никто не свистел. Правда, я еще не заходила в их огромные переполненные блоки, где стояли десятки двухъярусных кроватей. В основном я оставалась в перевязочной. Одетые в красные комбинезоны пациенты равнодушно заходили в кабинет, разворачивались лицом к стене и садились на кушетку. Раны были разные: от падения, иногда избиений, операционные швы, ампутации. Ко мне же приходили и на процедуры. Отдельного кабинета для процедур не было: шёл ремонт, поэтому за ширмой в углу перевязочной стояли аппараты для ингаляций, УВЧ, а также портативные ЭКГ, УЗИ и куча колбочек и иголок для анализов. В специализированную больницу увозили лишь самых критических пациентов.
Прошел месяц. Я получила зарплату и высчитала, сколько я могу потратить на еду и прочее. Все остальное пошло на банковский накопительный счет, в расчете на то, что скоро я смогу купить вожделенный опреснитель для воды. Работа вошла в свою колею. Пациенты были в основном одни и те же, и, как только я смогла создать себе некое подобие системы, все пошло как по масло. Даже иногда оставалась время поболтать с Джейн. С Кэрол у меня отношения как-то не заладились.
– Она просто тебе завидует, – говорила Джейн.
Я пожимала плечами:
– Чему там завидовать?
– Ну как же? Молодая, красивая, дети большие и вся жизнь впереди…
Насколько я знала, у Кэрол тоже был взрослый сын, но с ним были какие –то проблемы. Похоже, он был не в ладах с законом. Не знаю, какая такая причина могла вызвать её, мягко говоря, безосновательное недружелюбие. Но пока все обходилось без особых эксцессов. Я сохраняла нейтралитет и старалась не вмешиваться в мышиную возню смертельно уставшего медперсонала тюрьмы. Работа и вправду не из легких. Иногда казалось, что постоянное общение с заключенными накладывало неизгладимый отпечаток на медсестер. Казалось , что крепкая стена, возведенная сознанием и отделяющая заключенных от персонала, со временем становиться все прозрачнее. Особенно это было заметно при общении тех служителей тюрьмы, что проработали здесь ни одно десятилетие.
В Сан-Квентине заключенный контингент был постоянный, ибо сроки-то были пожизненные. Вот и получалось, что ежедневно видишь одни и те же лица, замечаешь у пациентов любые перемены в здоровье или в настроение, словно они становятся частью твоей жизни. «Прямо как вторая семья», – шутили медсестры, сами проводящие здесь большую часть своей жизни. А что касается заключенных… Будь ты свободный гражданин или «зэк», но когда дело доходит до уколов, медсестры начинаю делиться на любимых и не очень. Заключенные, как правило, хорошо знают график дежурств и свободно ориентируются во внутренней политике тюрьмы. К концу первого месяца меня совсем не удивляли прощальные фразы типа: «Спасибо, хорошо уколола. Завтра работаешь? Хотя нет, ты завтра выходная». Сестры, как правило, были знакомы с семьями заключенных. Члены семьи обсуждали с медсестрами хронические заболевания пациентов: как правило, следствие наркотиков, алкоголя или травм. Сестры подчас делились своими обширными профессиональными наблюдениями, советовали, входили в положение. Теоретически, такое панибратство было запрещено: при приеме на работу весь персонал подписывал каждую из многих страниц «Кодекса профессионального этикета». На практике же было немного иначе. Если, скажем, мать заключенного, которую ты видишь каждый день в течение многих лет, спрашивает тебя, почему у тебя такое зареванное лицо, тебе «чисто по-человечески» в этот момент совершенно наплевать на любые предписания, и ты выкладываешь ей все, как задушевному другу. Именно на работе, под действием самой атмосферы тюрьмы и стресса, многие так «ломались». Дома было проще: семья, вино, телик и кровать с мягкой подушечкой: лучшее средство от любого стресса. Как выспишься, так все заботы кажутся пустяковыми. А вот на работе, там вот и проверяются нервы на крепость.
В одно утро на внеплановую перевязку ко мне привели высокого худого мужчину. Травма была пустяковая: порезался чем-то острым в спортзале. Мне предстояло стянуть разрезанную на пальце кожу стерильными пластырными полосками и проверять рану каждый день, пока не заживет. Следовало также выяснить, как и чем о порезался, во избежание новых травм. Я вынимала раствор для промывания раны из шкафчика и с облегчением думала, что отсчет администрации о принятых мерах предосторожности в спортзале не должен занять много времени, когда увидела на истории болезни имя потерпевшего: Олег Терехов. «Вот тебе раз, русский» – подумала я, и встретилась с холодным изучающим взглядом пациента.
– Привет, красавица, – растягивая слова, мягко сказал он по-русски . – Давно хотел с тобой побеседовать. Вишь, даже увечье себе нанес, – он пошевелил пальцем, из которого тут же пошла кровь.