Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 50



Думай, Варлам, думай, думай… И вдруг Кублашвили чуть не вскрикнул. Ну как он сразу не догадался?! Неспроста Мельничук так равнодушен к тому, что в доме ведется обыск, и так встрепенулся, заметив пограничника у сарая. Надо доложить майору свои соображения.

Подошел майор. Мельничук даже не поднял головы. Минуту-другую майор молча стоял перед Мельничуком, заложив руки за спину. Потом негромко сказал:

— Слушайте, Мельничук! В доме валюты нет, вы правы, пожалуй. — Небольшая напряженная пауза, и вопрос в упор, как выстрел: — Ну, а в сарае?

Губы у Мельничука непроизвольно вздрогнули. В глазах мелькнуло смятение. Но только на долю секунды. Он тотчас овладел собой, и глаза его приняли обычное тусклое выражение.

— Ищите где угодно, — буркнул и, упершись локтями в колени, запустил пальцы в спутанные темно-рыжие волосы.

Правый угол сарая был забит всевозможным хламом. Пустые консервные банки, ведра без днищ, запыленные бутылки, рассохшийся бочонок, проеденная ржавчиной велосипедная рама, сплющенная соломенная шляпа… Левый угол занимала поленница сосновых дров.

«Плюшкин! Самый настоящий Плюшкин!» — брезгливо подумал Кублашвили.

— Откуда начнем? — снимая ремень, спросил Денисов.

— А по-твоему, откуда? — вопросом на вопрос ответил Кублашвили.

Денисов пожал плечами.

— Перетряхнем хламье, что ли?

— Вряд ли валюта спрятана вот так, чуть ли не на виду. Поставь лопату, посмотрим, что творится под дровами.

— Что ж, пусть так, — согласился Денисов.

Земля под поленницей отличалась от грунта в других местах сарая. Мягкая и податливая, она говорила, что здесь побывала лопата.

Кублашвили и Денисов копали, меняясь через каждые десять-пятнадцать, минут. Вот уже голова рослого Денисова скрылась внизу.

— Фу-у, — запарился Денисов, сердито смахнул со лба крупные бисеринки пота. — Еще немного — и до центра земли докопаемся!

— Дай-ка я тебя сменю, — Кублашвили протянул руку и помог выбраться товарищу. — Отдохни, генацвале!

Не успел Кублашвили несколько раз копнуть, как лопата глухо звякнула. Он присел на корточки и еще раз ковырнул землю. Показалась труба.

Кублашвили стало жарко. Он опустился на колени и пальцами принялся обкапывать землю вокруг трубы. Обкапывал медленно, осторожно, словно то была мина, которая ежесекундно могла взорваться.

Наконец метровая труба очищена от земли. Один конец ее сплющен, на другом — дубовая затычка. Приподнял — увесистая.

— Денисов! — звенящим голосом позвал Кублашвили. — Где ты там, Денисов?

Заслоняя свет, над ямой склонился сержант.

— Есть! Понимаешь, есть! — Кублашвили довольно засмеялся. — Докопались! Беги доложи майору!

…Майор Дудко подровнял пальцем ближайший к нему тусклый столбик золотых десяток.



— Семьсот… Ровно семьсот штук… Что же теперь скажете, Мельничук? Вот вы уверяли, что отроду золотой монеты не видели, а тут такая неожиданность. Правда, вы можете все отрицать. Можете клясться и божиться, что ни сном, ни духом не ведаете про набитую монетами трубу. Можете… Но одна деталь опрокидывает все ваши возражения. — Майор прищурил левый глаз и разгладил рукой обрывок газеты, — Вы выписываете «Гудок»?

Мельничук вспыхнул.

— Один я, что ли, выписываю?

— Ай-ай-ай! — с притворным сожалением покачал головой майор. — Такая промашка. Очень непредусмотрительно поступили, Мельничук. Взяли да и завернули золото в газету, а того не учли, что это против вас обернется… Товарищи понятые, прошу поближе! Безусловно, не один Мельничук получает «Гудок», но вы смотрите: на газете пометка, которую обычно делают почтальоны: «Вербовая, 18». — Майор повернулся к Мельничуку: — А теперь отвечайте: где остальные тайники? — будто вытесанное из серого гранита лицо майора посуровело.

— Нет у меня никаких тайников, — уныло пробормотал Мельничук и прижал руки к груди.

Невысокий смуглый ефрейтор медленно водил квадратной рамкой миноискателя над поверхностью земли. Нередко зуммер тревожно гудел, но тревоги все были ложные. То рядом с замерзшим кустом крыжовника миноискатель обнаружил дырявую кастрюлю, то по соседству с корявой яблоней выкопали лошадиную подкову, то из вязкой мокрой земли достали пролежавшую много лет ленту от немецкого пулемета… Но ефрейтор продолжал выслушивать землю, как доктор выслушивает больного.

Кублашвили из конца в конец обошел обширную усадьбу Мельничука и остановился у заброшенного колодца. От навеса остались лишь два покосившихся столба. Цепь на вороте проржавела. Кублашвили сдвинул фуражку на затылок. «Хорошо бы проверить, что там творится… — И сам себя передразнил — Хорошо бы! Не хорошо бы, а обязательно проверить!»

Не один десяток ведер позеленевшей воды вытащил вместе с Денисовым. Когда ведро стало задевать за дно, заглянул через сруб.

— Метров шесть, а то и все семь наберется. Давай плащ, буду спускаться.

Воды на дне колодца было чуть пониже колена. Он вычерпывал воду ведром, потом доливал его консервной банкой. «Готово! Тащи!» Ведро подымалось вверх, раскачиваясь, ударялось о заплесневевшие стены колодца, и тогда на голову Кублашвили выплескивалась ледяная вода.

Дело подвигалось медленно, и на Варламе не осталось ни единой сухой нитки. Зубы стучали как в лихорадке. Дрожь пронизывала тело. Он потерял счет времени…

Но всему на свете приходит конец. Пришел конец и этой адской работе. Кублашвили опустился на корточки и негнущимися, онемевшими пальцами стал прощупывать холодную жидкую грязь. Под руку попало что-то круглое, скользкое. Бр-р-р! Что это может быть? Велосипедная камера! Но не целая, а кусок. Конец туго закручен медной проволокой. Он снова присел на корточки и взял камеру в руки. Камнями она, что ли, набита? Смотри, и на втором конце проволока!

Прислонившись спиной к мокрой стене, Кублашвили торопливо отмотал проволоку… Нет, не напрасно они с Денисовым выкачали воду из этого заброшенного колодца: старая велосипедная камера была наполнена золотыми монетами.

— …А всего обнаружено шестнадцать килограммов… триста пятьдесят граммов золота, — подытожил майор Дудко.

…Под высокие своды вокзала с грохотом влетел скорый поезд. В лучах полуденного солнца поблескивали огромные зеркальные окна, сверкали ярко начищенные поручни вагона. Паровоз тяжело дышал, словно уставший после трудной дороги конь. Пассажиры со своими чемоданами и баулами заполнили перрон, и поезд ушел в так называемый «отстойник».

Там приступили к досмотру пограничники. По крутой металлической лесенке Кублашвили и солдат Петров забрались на паровоз. Они проверили все укромные уголки, где может быть спрятана контрабанда. Ничего подозрительного. Полный порядок. Ну и отлично.

Светло и отрадно становится на сердце, когда убеждаешься в честности людей. Все, досмотр окончен. Можно идти. Кублашвили уже взялся за поручень лестницы, как чуткое ухо уловило вздох. Радость, откровенная радость прозвучала в нем. Словно гора свалилась с плеч у машиниста: мол, пронесло!

Кублашвили обернулся и окинул глазами паровозную будку. Манометры. Привод к свистку. Блестящие водопроводные краники. Вентили. Чуть припудренный угольной пылью кран песочницы… Десятки знакомых деталей и приборов.

И тут он заметил у ног машиниста масленку с длинным носиком. Казалось бы, какая разница, где стоит масленка? Но, по-видимому, разница была. Каждый предмет, каждый инструмент на паровозе имеет свое строго определенное место. Почему же масленка не там, где ей надлежит быть? Возможно, забыли поставить в инструментальный ящик. Или не успели. Не успели или забыли? А может… Он не сторонник мелочных придирок, но проверить обязан.

Несколько шагов по железному полу кабины — и масленка в руках. Машинист неопределенно пожал широченными плечами и что-то невнятно пробормотал.

— Одну минутку… — Кублашвили опустил в горловину масленки кусок проволоки.

Смазки мало, а масленка тяжелая. Ударил отверткой по корпусу. В верхней части звук глухой. Та-ак… Без сомнения, внутри что-то есть. Но почему крышка не поддается? Эге, оказывается, крышка-то припаяна и шов для маскировки замазан тавотом… С таким впервые приходится встречаться.