Страница 16 из 49
Ключевым моментом являются, однако, не эти важные, но детали, а сам принцип: к новгородскому «политическому народу» на всех этапах истории Новгорода (по крайней мере начиная с XII в.) принадлежали только члены территориальных организаций в границах главного города земли.
Для обозначения «политического народа» использовались разные выражения. Начиная с рубежа XII–XIII вв. в этом качестве закрепляются словосочетания «весь Новгород» или «все новгородцы»134. Позднее, в XIV в., когда впервые появившийся за пределами Новгорода эпитет «Великий» распространяется и там, возникает такое обозначение новгородского политического сообщества, как «весь Великий Новгород» или просто «Великий Новгород»135. В конце XIV в. и в актах, и в летописях появляется расширенное обозначение новгородского политического сообщества – «[весь] Господин Великий Новгород», а во второй половине XV в. – «[весь] господин господарь Великий Новгород» (слово «господарь» до последнего времени обычно неправильно передавалось и в научных работах, и даже в изданиях источников как «государь»).136 В недавнем исследовании Т. С. Исаева убедительно показала, что развитие этих формул было следствием процесса, который автор называет «суверенизацией», т. е. ростом стремления к утверждению политической самостоятельности Новгорода и обоснованию особенностей республиканского строя, выражавшимся не только в действиях, но и в риторике137.
В то же время авторы, которые склонны скептически относиться к описанию Новгорода и Пскова в рамках республиканской парадигмы, обычно подчеркивают отсутствие там специфической республиканской терминологии, а ту, которая все-таки представлена в источниках, стараются «деконструировать». Такая «деконструкция» обычно идет по двум направлениям: во-первых, утверждается, что она появляется поздно и под влиянием Москвы; во-вторых, «республиканские» понятия трактуются как – парадоксальным образом – свидетельствующие не о свободе, а, наоборот, о подчиненности этих политических образований138.
На самом деле уже в домонгольское время, не позднее второй половины XII в., складывается представление о новгородской «вольности» / «свободе»139.
Ключевым концептом в рамках этих представлений может считаться «[вся] воля новгородская», отражающий идею о том, что все политические решения в Новгороде принимаются по инициативе или по крайней мере на основе активного согласия новгородцев. Этот концепт сформировался постепенно. Самая ранняя его фиксация в новгородских источниках – в статье НПЛ под 1170 г.140 Под давлением Андрея Боголюбского «съдумавъше новъгородьци» вынуждены были «показать путь» своему князю Роману Мстиславичу, «а сами послаша къ Ондрѣеви по миръ на всѣи воли своеи (здесь и далее выделено мной. – П. Л.)»141. Летописца не остановило очевидное противоречие: незадолго до этого князь Роман во главе новгородцев нанес поражение суздальцам, но при этом они прогоняют князя-победителя, причем делают это якобы «на всѣи воли своеи». Как бы то ни было, представление о воле новгородцев как о праве политического коллектива новгородцев заключать мир на своих условиях проявилось здесь достаточно ясно.
Под 1177/1178 г.142 читаем в НПЛ: «И на зиму приде князь Мьстиславъ съ братомь Яропълкомь въ Новъгородъ, и посадиша новгородьци Мьстислава на столѣ, а Яропълка на Новемь търгу, а Ярослава на Ламьскемь волоце, и тако ся управиша по воли»143. Речь идет о том, что после поражения в междоусобной войне с дядьями-Юрьевичами Мстислав и Ярополк Ростиславичи бежали в Новгород, где они, а также их племянник Ярослав Мстиславич Красный были наделены княжескими столами. Здесь упомянутый концепт представлен, видимо, в зачаточной форме, так что сразу даже не вполне понятно, чья именно воля имеется в виду: новгородцев, князей или тех и других вместе (хотя по смыслу ясно, что «воля» тут могла быть прежде всего новгородская: у беглых князей не было достаточных ресурсов, чтобы навязать свою волю).
Оба известия, как установил А. А. Гиппиус, принадлежат, по-видимому, летописцу новгородского архиепископа Илии (до 1186 г.), следовательно, именно с его творчеством нужно связывать зарождение «риторики вольности» в новгородском летописании144. Впоследствии сфера ее применения расширяется, а по поводу концепта «вольности / свободы» возникает рефлексия.
Под 1196 г.145 в НПЛ приведена фраза: «Новъгород выложиша вси князи въ свободу: кдѣ имъ любо, ту же собе князя поимають»146. Автор этой сентенции – летописец архиепископов Гавриила и Мартирия147, и именно ему должна принадлежать честь введения во владычную хронику обоснования происхождения новгородской свободы как пожалованной князьями. Впоследствии этой идее предстояло сыграть важную и неоднозначную роль в истории Новгородской республики. Характерно, что именно в это время, на рубеже XII–XIII вв., оформляются и другие ключевые республиканские концепции и происходят соответствующие институциональные изменения148. По мнению А. А. Гиппиуса, дарование новгородцам свободы стало следствием межкоалиционного соглашения князей149, однако то обстоятельство, что «риторика вольности», как мы уже видели, появилась ранее, убеждает, что речь идет о подтверждении князьями новгородской вольности. Об этом, как будет сказано ниже, свидетельствуют и другие данные.
В 1201 г.150 новгородцы заключили мир с «варягами», т. е. с жителями острова Готланд в Балтийском море151: «А на осѣнь придоша Варязи горою (т. е. по суше, берегом. – П. Л.) на миръ, и даша имъ миръ на всѣи воли своеи»152. «Даша миръ», конечно, новгородцы, но эксплицитно это в летописной статье не сказано, и политической институт – обладатель воли – прямо не назван.
Большое значение имеет рассказ НПЛ о событиях 1207 г.153 Владимирский князь Всеволод Большое Гнездо после оказанной ему новгородцами военной поддержки «вда имъ волю всю и уставы старыхъ князь, егоже хотѣху новгородьци, и рече имъ: „кто вы добръ, того любите, а злыхъ казните“»154. На первый взгляд, здесь есть противоречие со статьей 1196 г., где говорится о том, что свобода уже дарована Новгороду князьями. Однако указание на «уставы старых князей», думается, проясняет дело: речь идет о подтверждении новым князем – весьма могущественным! – древних новгородских вольностей. По крайней мере, так это изображается в новгородском летописании. «Вольность» в данном случае заключается в праве на самостоятельную юрисдикцию, включающую расправы со «злыми». В 1214/1215 г.155 княживший в Новгороде Мстислав Мстиславич Удатный («Удалой»), собираясь отправиться в Киев, «створи вѣцѣ на Ярославли дворѣ» и объявил новгородцам: «Суть ми орудия въ Руси (т. е. дела в Южной Руси. – П. Л.), а вы вольни въ князѣхъ»156. Здесь сам князь не только признает новгородскую вольность, но и поясняет, что заключается она в праве приглашать или изгонять князей. В 1218 г.157 посадник Твердислав говорит новгородцам: «вы, братье, въ посадничьствѣ и въ князѣхъ [волнѣ]»158. Теперь уже посадник заявляет о праве новгородцев сменять как посадников, так и князей. В этом контексте князь явно выступает не как наследственный правитель Новгорода, а как должностное лицо, магистрат; новгородцы имеют право его сменять по собственной воле, и в этом отношении он приравнивается к посаднику.
134
См. об этом подробнее: Лукин П. В. «Весь Новгород»: к вопросу о происхождении и содержании понятия // Российская история. 2020. № 4. С. 56–63.
135
См.: Лукин П. В. «Великий Новгород» // Slověne. International Journal of Slavic Studies. Vol. 7 (2018). № 2. С. 403–408.
136
См. об этом: Успенский Б. А. «Господарь Великий Новгород»: происхождение названия // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2021. № 3 (85). С. 24–44.
137
Исаева Т. С. Господин Великий Новгород: эволюция политической формулы в контексте войн и дипломатии Восточной Европы конца XIV–XV веков. Дисс. … магистра (рукопись). СПб., 2020, passim.
138
Пример такого подхода см.: Шумов И. Л. «Совет господ» и государственная печать в Новгороде и Пскове XIII–XV вв. в контексте истории городов средневековой Европы. Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Тверь, 2006. С. 19–20.
139
О новгородской вольности уже шла речь в работе, посвященной новгородскому вечу (Лукин П. В. Новгородское вече. 2‐е изд., испр., перераб. и доп. М., 2018. С. 522–538), но здесь наша аргументация и выводы существенным образом развиты и дополнены.
140
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 245.
141
ПСРЛ. Т. III. С. 33, 222.
142
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 231–234.
143
ПСРЛ. Т. III. С. 35, 225.
144
Гиппиус А. А. Новгородская владычная летопись XII–XIV вв. и ее авторы (История и структура текста в лингвистическом освещении // Лингвистическое источниковедение и история русского языка 2004–2005. М., 2006. С. 215.
145
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 247.
146
ПСРЛ. Т. III. С. 43, 236.
147
Гиппиус А. А. Новгородская владычная летопись XII–XIV вв. и ее авторы. С. 215.
148
Лукин П. В. «Весь Новгород»: к вопросу о происхождении и содержании понятия. С. 56–63.
149
Гиппиус А. А. Князь Ярослав Владимирович и новгородское общество конца XII в. // Церковь Спаса на Нередице: От Византии к Руси. К 800-летию памятника / Отв. ред. О. Е. Этингоф. М., 2005. С. 20.
150
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 234.
151
См. об этом: Шаскольский И. П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978. С. 102.
152
ПСРЛ. Т. III. С. 45, 240.
153
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 255.
154
ПСРЛ. Т. III. С. 50, 248.
155
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 258.
156
ПСРЛ. Т. III. С. 53, 252.
157
О дате см.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. С. 259.
158
ПСРЛ. Т. III. С. 59, 260. «Волнѣ» – из НПЛ мл., но сопоставление чтений показывает, что в НПЛ ст. – просто механический пропуск.