Страница 6 из 151
Глава 3. Этой же ночью в одном из пригородов Стокгольма.
Распутин очнулся, когда окружающая его действительность погрузилась в сон. Арендованный им крошечный деревянный домик на три комнаты, обычно пустующий в холодное время года и наполняющийся жизнью летом, притулился возле елей в пригороде Стокгольма. Тётушка Хельга — соседка по купе, очарованная галантностью попутчика, после добровольной переноски коробок со шляпками с удовольствием согласилась пустить на постой солидного коммерсанта, оплатившего исполинский счёт на два месяца вперед и взявшего на себя обязательство не давать дому промерзать, дабы не погубить внутреннюю отделку и главное сокровище — пианино Schiedmayer.
Звуки, извлекаемые из музыкального инструмента, ненавязчивые и волнующие, донеслись из гостиной и стали причиной пробуждения Григория
На крошечном столике у изголовья горела полуфунтовая свеча, тени от неё плясали по стенам, словно живые, и причудливо изгибались в такт музыке. Чёрное пятно окна отражало неровный, мерцающий свет, и казалось, что в конце тоннеля мечется, бьётся о стены одинокий светлячок, не находя выхода.
Распутин торопливо перебрал в голове все события этого бурного вечера. Схватка, бегство по опустевшим, тёмным улицам, извозчик… Почему так трудно дышать? Ах, вот оно что — на груди тугая, плотная повязка… “А перевязку я уже не помню, как впрочем и растопку печки, от которой струится по всей комнате обволакивающее, ласкающее тепло…”
Собираясь приподняться, Григорий передумал и откинулся на подушку. В этой чужой стране и чужом времени он вдруг нашел давно потерянное чувство покоя и уюта, когда совершенно неожиданно обнаружишь на антресолях детскую игрушку, и тут же нахлынут воспоминания счастливого, беззаботного детства, далёкого и почти забытого. Ни события той поры, ни визуальные образы, а именно внутреннее состояние, ощущение свободы и защищенности, недоступное большинству взрослых.
Он обнаружил, что находится в тепле, в относительной безопасности, и у него есть время полежать, подумать, отдохнуть, пока за стеной тихо звучит Шопен.
«Как всё это удивительно… — подумал он, — и божественно». Поток его мыслей, соблазненный и вдохновленный магией вечера, музыкой и светом свечи, лился сам собой. Так иногда происходит, когда клонит ко сну, и дрёма уже где-то рядом. Вы будто хватаете её за хвост, но она играет с вами, не даётся в руки, тянет время… Григорий поймал себя на мысли, что ему в этом месте, в этом теле, в этой «жизни» стало немного привычнее, как в старом дворике у дальних родственников, куда часто наведываешься в гости, выучил, что где находится, не теряешься и не чувствуешь себя абсолютно чужим. Дивная музыка… Огонёк исполняет свой танец на свечке… Всё покрывается ночью, и в ней рождается мерцание множества звёзд, перемигивающихся друг с другом, свет полумесяца посреди кем-то созданного пространства… Гарцует энергия абсолюта. Появилась улыбка, радость души и благополучие материи…
“Что ж это меня так развезло? — прикрыв глаза, задал себе вопрос Распутин, утопая в давно забытом уютном блаженстве или… блаженном уюте. — Неужели присутствие в доме самой обычной женщины превратилось для меня во вселенское событие? Или всё дело в том, что она не совсем обычная? Или совсем необычная?” Распутин вспомнил, с какой холодной яростью он убивал боевиков, пытавшихся захватить Анну, и честно себе признался — это уже не работа… Нечто личное…
Пианино за стеной замолчало, и послышалось робкое шуршание платья. Он прикрыл глаза, оставив узкую щелочку, позволяющую из-под ресниц наблюдать за комнатой. Анна подошла, ступая чуть слышно по дощатым половицам, поправила одеяло, присела на стул у кровати, поставила локти на колени, положив подбородок на кисти рук, и застыла, внимательно ощупывая своим взглядом Григория. Не выдержав напряжения встречного созерцания, Распутин шмыгнул носом, заворочался, заставив ее встрепенуться, смущенно отвести глаза и отойти к окошку.
Григорий повернул голову и залюбовался её точёной фигуркой. Длинная юбка с высокой талией и строгая блузка изящно обтекали грациозный силуэт, оставляя простор для пылкого воображения и незаурядного творческого интеллекта.
— Я рада, что вы очнулись, — бархатным, ровным голосом произнесла Анна, не поворачиваясь к Распутину.
— Я должен был догадаться, что в темном окне прекрасно отражается вся комната, — произнес Григорий, удивляясь необычно мягкому тембру своего голоса. — Спасибо вам, Аня, я бы без вас пропал.
— Именно эти слова я хотела произнести от своего имени, — она вздохнула, словно всхлипнула, и продолжила неуверенно, — но в первую очередь давайте сразу проясним некоторую двусмысленность моего нахождения в вашем доме… Это не комильфо…
— …носит чисто служебный, вынужденный характер, — торопливо перебил Анну Распутин, — форс-мажор. Даже дикие звери во время лесных пожаров ищут спасения у чужого жилья. Воины иногда вынуждены обустраиваться на ночлег не там, где им хочется, а там, где безопаснее.
— Спасибо, вы прекрасно обосновали моё весьма затруднительное положение, — кивнула женщина и, наконец, обернулась… — Скажите, а вам никто не говорил, что так бесцеремонно разглядывать дам неприлично?
— Простите, Аня, — смутился Григорий, заметив, что каждый раз, когда он произносит это имя, её лицо вздрагивает. — Я не хотел вас обидеть. Но вы сами сказали, что я — раненый, поэтому мне прощается некоторое “вульгаритЭ”…
— Говоря это, я надеялась, что вы ранены не в голову.
— И туда тоже, — вздохнул Григорий, ощупывая шишку на макушке. — Но я постараюсь более не пугать вас своей бесцеремонностью, и чтобы вы убедились в этом, готов разговаривать с вами, отвернувшись к стене.
— Это будет еще более вызывающим, — в голосе Анны зазвенел озорной колокольчик, — к тому же, вы невнимательны. Я говорила, что разглядывать женщин нескромно, но не говорила, что мне это неприятно. Так что поворачивайте голову обратно. Будем считать, что протокольные формальности соблюдены.
— Вы — ураган! — восхищённо прошептал Распутин, покорно складывая руки на груди, — что вы хотите взамен вашего высочайшего соизволения любоваться вами?
— Первая и главная страсть любой женщины — любопытство, — притворно потупив глаза, произнесла красавица. — Удовлетворите его, и я обещаю делать вид, что не замечаю пробелов в вашем воспитании.
— Неужели они так бросаются в глаза?
— Безбожно!
— Как же я низко пал!…
— Пока нет, но если будете и дальше заговаривать мне зубы, то свалитесь с кровати…