Страница 133 из 151
Гучков перевел дух — всё же вести переговоры с самодержцем пусть и при поддержке заговорщиков, уговаривать его совершить политическое самоубийство — удовольствие сомнительное. Он поклонился, спрятал в карман драгоценную бумагу и вернулся в свой вагон, забыв про хромоту и шагая так быстро, что ведомому Шульгину пришлось бежать трусцой.
Предупредительный железнодорожник с офицерской выправкой уведомил думцев, что колею надо освободить для воинского эшелона, и их состав будет перемещён на полчаса в тупичок. Рассеянно кивнув, Гучков залез в вагон, посмотрел на проползающий мимо перрон, присел к дорожному столику, не снимая верхней одежды, и погрузился в чтение.
— Что за…? — вскричал он почти одновременно с Шульгиным, прочитав условия отречения.
Гучков вскочил и начал нервно вышагивать по тесному купе. Шульгин ещё и ещё раз перечитывал манифест, силясь понять, каким образом можно нивелировать последствия такого оригинального царского решения.
— Всем через полчаса быть готовыми! — громко скомандовал Гучков штурмовикам в коридор. — Всё, Василий Витальевич, светские беседы кончились, теперь заговорит оружие!
“Всё” наступило гораздо раньше, буквально через несколько секунд. Казалось, прямо в буксах, осмотренных внимательным железнодорожником с офицерской выправкой, начался быстротекущий физико-химический процесс со значительным выделением энергии в небольшом объёме за короткий промежуток времени. Щебенка, выбитая с насыпи, картечью вжикнула в разные стороны. Вагон подпрыгнул на рельсах, как косуля, застигнутая врасплох на водопое, сгорбился в воздухе, согнувшись пополам, рухнул обратно на грешную землю, ломаясь сам и ломая всех, находившихся в нем. Паровозик, на секунду встав на дыбы, как ретивый конь, с размаху грохнулся обратно на рельсы, ткнулся рылом в приземлившиеся обломки, навалился на них всем своим стальным туловищем, размазывая по шпалам и насыпи то, что секунду назад было вагоном первого класса, пронзительно завопил, истекая паром. От разбитых керосинок слабо пыхнул огонь и пошёл заниматься, прогуливаясь по горючим обломкам.
— Главное — поставить себе цель, чтобы было на что издалека любоваться, — глядя с ближайшего пригорка на железнодорожный апокалипсис, задумчиво произнёс Распутин. — Илларион Михайлович, а вы со взрывчаткой, кажется, переборщили.
— В самый раз, Григорий Ефимович, — зло прищурился сапёр, меняя холодную железнодорожную фуражку на привычную тёплую папаху, — меньше нельзя. Скорость — никакая, отделались бы легким испугом, демоны.
— Ладно, оставим кесарю кесарево. Пора! Нас заждались в Петрограде. Знать не знал, что отсюда до столицы можно добраться по лесозаготовительным узкоколейкам.
— Век живи — век учись!
— Уважаете Сенеку?
— Хороший философ, — коротко ответил Ставский.
— Что закручинились, мой капитан?
— Да денег жалко. Так взять и подарить… Нет, чтобы на хорошее дело пустить, фильм снять добрый, чтобы душа пела, а не эти ужасы, что наша студия выпускает.
— Ищите во всем положительное, Илларион Михайлович, — приобнял штабс-капитана за плечи Распутин.
— И что же хорошего — выбросить миллион на ветер?
— Если у вас нет денег, то разлука с Родиной вам не грозит.
— Логично…
Тонущая в коротком мартовском вечере железнодорожная станция стряхнула с себя сон, разноголосо загомонила, осветившись огнями переносных фонарей. Замелькали серые офицерские шинели и чёрные куртки железнодорожников. Панические вопли гражданских штафирок причудливо сплелись с короткими отрывистыми военными командами. Вокруг царского вагона в подобие каре сбились, ощетинились штыками конвойцы. Штабные суслики бестолково толкались по перрону и станционным постройкам, хрустели битым стеклом, выкрикивали бестолковые распоряжения и фонтанировали версиями одна глупее другой.
— Немцы прорвали фронт!
— Мятежники захватили шестидюймовки!
— В тендере прятали взрывчатку — сдетонировала!
Рузский, как и положено командующему фронтом, пришёл в себя первым. Не тратя времени на наведение порядка и выяснение причиненного ущерба бывшему самодержцу, он опрометью бросился к станции, птицей влетел в комнату связистов.
— Петроград! Родзянко! Срочно!
— Здравствуйте, Николай Владимирович, — встал со стула скромно сидящий в уголке помещения Батюшин.
— Добрый вечер, Николай Степанович, — коротко кивнул контрразведчику Рузский, — хотя какой он к чёрту добрый, видите что творится!… Простите, дела!
— Да-да, конечно, — понимающе ответил Батюшин, чинно садясь обратно. — Надеюсь, не выгоните вон, хотя у нас здесь тоже почти улица, — кивнул он на высаженное взрывной волной окно, торопливо закрытое чьей-то шинелью.
Рузский пожал плечами, всем своим видом выражая непонимание, что тут делать столичному гостю, хотел что-то сказать, но телеграф затарахтел, плюясь бумажной лентой. Дежурный связист доложил “Родзянко у аппарата!”, и генерал сосредоточился на разговоре, забыв о контрразведчике.
— Михаил Владимирович! Беда! — диктовал Рузский связисту. — По неизвестной причине взлетел на воздух поезд с Гучковым и Шульгиным! Скорее всего, оба погибли. Солдаты разбирают обломки, но надежды мало. Куда-то пропал посланный вами американец. Подозреваю, что он тоже находился в вагоне с думскими представителями. У Гучкова на руках остался документ чрезвычайной важности. Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Но у меня сохранился дубликат. С кем мне его передать в Петроград?
На несколько минут в комнате связи воцарилась тишина, прерываемая только монотонным жужжанием аппарата Хьюза и заполошными паническими криками за окнами. Наконец застучало печатное устройство, поползла неспешно телеграфная лента. Рузский выхватил её, не дождавшись окончания приёма-передачи, бегло пробежался по тексту. Побледнел, рванул воротник мундира так, что отлетел в сторону крючок, жалобно звякнув.
— … “Никакого американца я к вам не посылал”, - Батюшин прочитал конец сообщения через плечо Рузского, незаметно подойдя со спины. — Николай Владимирович, что за американец, простите за профессиональное любопытство?
— Нет! — не отрывая глаз от телеграфной ленты, словно желая найти между строк совсем другие слова, пробормотал Рузский. — Он был так убедителен… И пароль…
— Какой пароль? — живо поинтересовался Батюшин. — Простите, Николай Владимирович, вы меня интригуете…
— Да какого чёрта! — пришёл в себя Рузский и метнул исподлобья молнии в сторону надоедливого контрразведчика. — Ваше какое дело, сударь?