АльteRNatива

Это был коренастый козёл с наглой рожей. Наверное, самый из них основной. Эти ребята явно не знали на кого нарываются.

Я вышел вперёд, опережая друга:

– Подойди, – сказал я коренастому козлу.

В минуты ярости Толстый становился очень опасным и чтобы избежать лишних недоразумений, в этот раз я решил сам отстоять его честь.

Коренастый козёл ухмыльнулся и скрестил на груди руки.

– А ты кто такой, чтоб я к тебе подходил? Сам подойти!

Я ответил:

– Я – один, а ты стоишь там среди своих, как будто прячешься. Ссыш, что ли, лох?

Это подействовало, и он двинулся навстречу.

– Кто лох? – вызывающе спросил он и по-бараньи выпятил лоб.

Вместо ответа, я двумя руками схватил его за шею и с размаху ударил коленом под дых. От неожиданности он не успел заслониться, и удар пришёлся прямо в «солнышко». Хватая ртом воздух, коренастый козёл опустился на землю и скорчился.

Друзья терпилы оторопело молчали, я взял Толстого под локоть и увёл в столовку.

В помещении пахло выпечкой и повидлом, как я и предполагал, на полдник не было ничего примечательного – ватрушка с вареньем и стакан молока. Стоило ради этого вообще делать отдельное посещение столовки?

В большом зале в шахматном порядке были расставлены квадратные столы, каждый из которых был рассчитан на четверых. Половина столовой была уже пуста. В некоторых местах сидели незнакомые нам пацаны и тёлки. Парни из нашей банды всегда занимали места в глубине зала.

Толстый недовольно пробурчал, когда мы подходили к своим:

– Зря ты вмешался, я должен был сам ему жопу надрать.

– Ладно, в следующий раз будет твоя очередь, – рассеяно отозвался я.

Мы уселись за стол с двумя нетронутыми порциями полдника. За соседним столом вальяжно потягивали молоко наши друзья. Чудо-тварь пригубил стакан с таким видом будто пил дорогое вино.

Он спросил:

– Выспался, Смык?

Чаще всего, мы называли его сокращённо – Чет. Как я уже говорил, Коля Чехов не обижался на своё погоняло, но, во-первых, всегда говорить «Чудо-тварь» было не очень удобно, а во-вторых, мы старались не произносить этого при посторонних, потому что люди непосвящённые могли бы воспринять слово «тварь» как уничижительное, что могло породить пренебрежительное отношение к Чету, который никогда не прощал обид. Он вообще был злой и к тому же самый сильный из нас. И когда я упомянул, что Толстый, приходя в ярость, мог натворить плохих дел, то это по сравнению с тем, на что был способен Чудо-тварь – сошло бы за детскую шалость.

Чет был старше всех, но учился с нами в одном классе, потому что в младшей школе его оставляли на второй год.

Он был высокий, широкий в плечах и с крепкими, почти как у взрослого мужчины, мышцами. У него было идеальное зрение, и он всегда стригся наголо. Позапрошлой зимой в нашей школе произошла трагедия – один старшеклассник провалился в открытый колодец. При падении он сломал шею и умер.

Официальная версия гласила о несчастном случае, но мы подозревали, что дело не обошлось без Чудо-твари. Старшеклассник тот, незадолго до смерти прилюдно унизил Колю Чехова, но тот не был тогда ещё таким сильным и не мог ответить на оскорбление. Он лишь пробурчал себе под нос нечто вроде: «посмотрим ещё, кто из нас лох», а через несколько недель тот парень упал в колодец.

Конечно, быть может, мы и ошибаемся, Чет ведь никогда об этом не рассказывал, да и мы не обсуждали тот случай, даже между собой. Но было в нём много такого, что пугало иногда до дрожи в коленках. И как бы ни были мы привязаны друг к другу, а страх к потаённой жестокости Чудо-твари никогда не отпускал до конца никого из нас.

– Спасибо, что не стал меня будить, Чет, – сказал я, усаживаясь за стол.

Найдя в моих словах нечто смешное, Чудо-тварь заржал как конь.

Самсон задумчиво смотрел в окно. Он, как и остальные, уже давно поел и теперь просто сидел и пялился по сторонам, изображая из себя какого-то киношного бандюгу.

– А что это за типы там были у входа? – спросил он.

Самсон был маленького роста и щуплого телосложения. Он плохо видел, но не носил очков. Вместо этого, он постоянно щурился и иногда оттягивал пальцем веко на глазу, чтобы навести резкость.

– Ты это про кого? – переспросил я с набитым ртом.

– Как про кого? Кому ты под дых сейчас дал, пока Толстый тебя ждал.

– Это я ему должен был под дых дать, – проворчал Толстый. – Петушня какая-то выёживалась. На меня наехал один из них, а Смык влез!

– Как понять «наехал»? – вступил в разговор Красный.

– Да ничего серьёзного, – сказал я. – Так, трындели между собой, мол, смотри какой свин, на Олега. Вот я и вмешался, сами знаете, Толстый взбесится и начнёт молотить, пока несчастный кровью не умоется, зачем нам это? Третий день только здесь.

– С чего это ты взял? – спросил Олег. – Я что, – припадочный, по-твоему?

Я не стал ничего отвечать и залпом выпил молоко.

– Они угомонились после этого, или надо наподдать? – уточнил Самсон.

Как же, подумал я, «наподдать», уж ты-то в драку самым последним полезешь, мафиози хренов.

– Не, всё нормально, Самсон, мы разобрались уже.

– Хорошо, – с важным видом закончил разбор наш маленький босс.

Его самодовольная рожа внезапно меня разозлила. Я с раздражением встал и сказал:

– И что вы тут сидите столько времени не могу понять?

Самсон переглянулся с Делюгой и они заговорщически захихикали.

Видя, что я напрягаюсь, Красный, верный своим коммунистическим принципам о равенстве и братстве, торжественно раскрыл все карты:

– Пашок какое-то дельце провернул – буфетчица сказала подождать пока все не уйдут, и будет какой-то сюрприз.

Делюга фыркнул:

– Вечно ты всё сливаешь, никаких тайн с тобой не сохранить.

– Это от кого, от нас тайны? – начал злиться и Толстый. – Я думал мы тут самые близкие!

– Не напрягайся, Суфле, он шутит, – сказал Чудо-тварь.

– Слышь чё, «Суфле»! Рот заткни свой! – заорал Толстый.

Я решительно встал:

– Пойдём, Олег, не надо обострять.

Толстый шумно дышал:

– Пойдём, пойдём, – настаивал я и потянул его за футболку.

Рукомойников резко встал, скинул мою руку и быстро зашагал в сторону выхода. Ну вот, всё-таки без конфликта не обошлось.

– Зачем ты так, Чет! – с укоризной сказал я и поспешил за Толстым.

Никто из четверых даже не попытался уладить эту мелкую склоку.

Я выбежал на улицу и окликнул Толстого:

– Олег, погоди. Постой!

Я догнал его и положил руку на плечо, но он одёрнулся:

– Отвянь!

– Да хватит, что такого, в самом деле?

– Ага! Что такого?! Я что вам, плюшевый мишка?! Я что-то вообще не вижу, чтобы кого-то так же стебали как меня! Может тебя стебут, а Смык? «Суфле»?! И вообще, какого хрена ты сегодня за меня заступаться стал перед этими сопляками? Ты не много ли на себя взял, Смычок, а?! Иди нах!

И он быстро зашагал прочь.

На сегодня с меня было достаточно, и я не делал больше попыток его успокоить. Я хотел было крикнуть ему вслед последнее слово, но потом передумал. Уж больно сильно жирная свинья разнервничалась. Не зря говорят: «в тихом омуте черти водятся». Всегда такой спокойный и миролюбивый, он был чем-то вроде смазки между ржавыми звеньями, когда кто-то из нас начинал вдруг междоусобный конфликт. А сейчас на тебе! Мне стало жаль его, а его эта моя жалость только ещё больше разъярила.

Что ж, мне оставалось лишь надеяться, что всё само собой образумится.

Во мне поднялась непонятная злоба на всех моих товарищей. Мне казалось, что они затеяли против меня какой-то заговор. Что то, что Толстый так театрально обиделся на Чудо-тварь, распсиховался и ушёл куда-то – было галимой постановкой. И что ещё мне оставалось думать, когда, побродив после полдника около часа по территории, я в одиночестве вернулся в корпус и застал в комнате всех пятерых, весело что-то обсуждающих?