Крылья в багаже

Глава 15

– И что же было потом? – не удержалась от вопроса Надя. Николай вдруг прервал рассказ. Вечером они отправились на прогулку вдоль берега, шли по белому песку. К большой радости жены Николай опять стал вспоминать учителя Корсо. – Ты вернулся домой?

– Домой? – переспросил Фертовский, словно очнулся. – Да, конечно! Самое грустное, что дома меня так и не хватились: отец думал – Бен, как обычно, привез меня, я в своей комнате. Представляешь его удивление, когда позвонили и сообщили, что его шофер попал в аварию и сейчас в реанимации, а через несколько минут появляюсь я! Живой и невредимый, в сопровождении своего учителя. От потрясения отец даже сказал ему «спасибо!». Вот уже чего тяжело дождаться. Более того, разрешил дополнительное занятие, чему я был бесконечно рад. И началась совсем другая жизнь, – улыбнулся Николай.

– И ты стал учиться живописи? Но ведь ты не забросил фотографию, – уточнила Надя.

– Нет, конечно. Мы связали эти два ремесла, которые, кстати, имеют много общего. Поскольку появился еще одни дополнительный урок, мы ездили по городу и его окрестностям, изучали архитектуру, ландшафт. Мой самый удачный, на взгляд Корсо, был снимок Биг-Бена. Он являлся черно-белым, маэстро почему-то любил фотографию без красок, а живопись, наоборот, яркую, сочную.

– А снимок с Биг-Беном сохранился? – с волнением спросила Надя, так захотелось его увидеть. Это ведь первая гениальная работа ее супруга.

– Увы, у меня его нет. Снимок остался у учителя, на память обо мне, как и первые мои рисунки. Отец о них ничего не знал – это был наш секрет. Правда, рисовал я немного, все-таки способностей к фотографии было больше, но одно универсально помогало другому. Я научился видеть и воспроизводить объем, глубину, меня увлекала комбинаторность, переходы света, под руководством учителя я овладел настоящим фотонанализом. Это была сенсация, открытие мира в себе. Но самое важное: я приобрел друга – мудрого, внимательного, заботливого. Алессандро дал мне очень многое.

– И сколько же ты был его учеником?

– Все время, пока семья жила в Лондоне. Отец, видя мои работы, наконец, одобрил когда-то навязанный матерью выбор, всего лишь отдающей дань моде. Спустя три года после начала моих занятий Владимир Фертовский подарил мне настоящую цифровую фотокамеру «Маверик». Они тогда только-только стали появляться в мире, стоили баснословных денег, но отец скупиться не стал, за что я ему благодарен до сих пор.

– А потом? Что было потом?

– За год до возвращения моей семьи в Союз, мне тогда было 16 лет, учитель серьезно заболел. Перед этим он взялся делать для одного очень солидного издания серию снимков. Это был серьезный заказ, заключили договор с весьма жесткими сроками.

В один из дней Корсо почувствовал слабость, поднялась температура, в груди что-то сжимало, появился сухой кашель. Сначала легкое покашливание, продолжающееся несколько дней, затем дышать стало труднее, особенно по ночам. Корсо приспособился засыпать в кресле, так ничего не сдавливало грудную клетку. Лицо его приобрело нездоровый землистый оттенок, обозначились круги под глазами, голос осип. Корсо уверял Колю, что это простуда, она пройдет. Но категорически запретил приходить на занятия во время его болезни, не хватало еще и заразить мальчика! Нет, уже юношу. Он рос на его глазах, вытягивался в росте, расширялся в плечах, волосы темнели, черты лица теряли мальчуковость, красота становилась мужественной. А как личность? Этот ребенок всегда был умным, интеллигентным, по-мужски сдержанным, а главное, с добрым и чутким сердцем.

Несмотря на запрет, Коля пришел к учителю буквально на следующий день после того, как тот совсем слег, и нашел его в плачевном состоянии. Здоровье его явно ухудшалось, и это была отнюдь не простуда. Двусторонняя пневмония – такой диагноз поставили врачи. Лицо врача было угрюмым, и впервые в жизни Коле стало страшно. Он никогда не задумывался о том, что в одночасье можно потерять того, кто тебе по-настоящему дорог.

Учитель болел долго, пневмония была запущенной, антибиотики помогли не сразу. Не обращая внимания на возмущения, Коля ходил к учителю каждый день, благо уже стал более взрослым и самостоятельным, и не отчитывался перед отцом так строго, как раньше. Неожиданно позвонили из издательства и напомнили о договоре на серию фотографий, оставалась неделя до срока сдачи. Корсо заметно расстроился. Этот заказ был честью его профессиональной деятельности, его репутацией. Но не было и речи о том, чтобы покинуть больницу и отправиться делать фотографии, врач замахал руками и даже разговаривать не стал. Корсо, несмотря на лечение, все еще тяжело дышал, долго и мучительно кашлял. Он сидел на солнце в маленьком дворике больницы и грустно смотрел на удаляющуюся фигуру своего ученика. Коля, пока ехал домой, дал себе обещание: фотографии будут готовы к сроку.

– И ты сдержал данное обещание? – спросила Надя. Муж, рассказывая, временами делал такие длинные паузы, что, сгорая от нетерпения услышать все, она подталкивала его своими вопросами.

– Конечно, – отозвался он, – я всегда сдерживаю свои обещания. Надеюсь, ты это не ставишь под сомнение? – в его голосе прозвучал металл. К тому же он вдруг отпустил ее руку и отвернулся. Надя смутилась, в супруге все-таки иногда чувствовался тот Фертовский, которого она видела в Беляниново: надменный, резкий, сухой. Он словно замыкался, уходил в себя. Пожалуй, правы те, кто утверждает, что характер человека вряд ли меняется за всю жизнь. Натура в каждом из нас прочно укореняется, аккумулируя в себе и гены, и условия существования, и воспитание, и накопленный опыт.

– Кажется, я не дала тебе повода думать, что я в чем-то сомневаюсь, – тихо сказала Надя. Она подумала о том, что влюбленный человек еще более раним. Присела на корточки и стала пересыпать песок из ладони в ладонь.

– Наденька, кажется, я тебя обидел, – сказал Фертовский, он заметил, как изменилось выражение ее лица. Упустил из виду, что Надя – натура чувствительная, у нее в жизни хватило душевных ран и переживаний. Она выпрямилась, подняла глаза.

– Мы все больше узнаём друг друга, привыкаем, открываем не только свои сердца, а свое прошлое, в котором у нас было то, о чем вспоминать не только хорошо и приятно, но и напротив – забыть бы навек. У нас обоих непростые характеры, и наступит день, когда пылкие чувства исчезнут – ты знаешь это лучше меня, притупится острота эмоций. На смену всему этому должно прийти то, что мы закладываем именно сейчас, то, что мы взращиваем именно в период, когда сила любви еще в апогее. Мы с тобой строим мир для двоих, в котором должны прожить долго-долго, который должен выдержать бури не только внешние, но и внутренние. Пусть в нем не будет разрушительного града упреков, обид, сомнений, недоразумений и непонимания. Я рядом с тобой, чтобы быть твоей женой, опорой, поддержкой, заботой и утешением.

Николай притянул ее к себе.

– Прости, – прошептал он, – я старше тебя, но ты гораздо мудрее.

Глава 16

Всю обратную дорогу шли, молча, словно боялись нарушить ту блаженную тишину и умиротворение, которые возникли после объяснения. Надя все больше убеждалась в том, что Николай часто нуждается в уединении, он любит размышлять и думать, его внешне кажущаяся мрачность и сдержанность ничуть не влияют на его чувства к ней, объективно не отражая того, что он ощущает на самом деле. Этот человек с добрым, нежным и любящим сердцем.

Когда Николай вышел из душа, супруга уже спала. Она лежала на боку, свернувшись калачиком. Николай поправил одеяло и лег рядом. Надя, не просыпаясь, тут же устроилась у него на животе, обняла за талию. Он улыбнулся.

«Какое же это счастье – любящая женщина!» – Фертовский закрыл глаза, но вместо сна сознание опять уводило его в прошлое. Он уже запустил локомотив воспоминаний, остановки – лишь временное явление. Поезд теперь движется помимо воли.