Дом алфавита

– Если вдруг что-то пойдет не так, всем сторонам лучше друг друга не знать, – сказал Дитер Шмидт, поглядывая на Хорста Ланкау; тот и не собирался представляться. – Раз это план моего командира и поначалу, пока дела не наладятся, предъявить обвинения смогут только ему, он просит вас с уважением отнестись к его желанию сохранить анонимность.

Тощий человечек расстегнул верхнюю пуговицу шинели и, прежде чем говорить дальше, долго смотрел им обоим в глаза.

Дитер Шмидт из танковой дивизии вермахта – это всем было известно. Но лишь немногие знали, что изначально он был штурмбаннфюрером и заместителем начальника концлагеря.

Несколькими месяцами ранее Шмидта и его начальника, отвечавшего за концлагерь и три более мелких относящихся к нему трудовых лагеря, сняли с должностей, понизили на одно звание и перевели на административную работу в вермахт, на Восточный фронт. Достойная альтернатива позору и казни. Но чем дольше они находились на советской земле, тем лучше понимали, что, вероятно, никогда с нее не уйдут. Немцы сражались как бешеные, пытаясь защитить свои позиции, но признаков того, что им удастся сдержать советские войска, уже не наблюдалось. Несмотря на то что в первую очередь в задачи Дитера Шмидта входило управление делами и конторская работа, фронт был довольно близко – советские танковые дивизии до них меньше чем за полчаса доберутся.

Если кратко, то их жизнь постоянно подвергалась опасности. Пишущей машинке каждый день аккомпанировал грохот орудий. Из двадцати четырех старших штабных офицеров осталось всего четырнадцать.

Таков Восточный фронт – все это знают.

– Наши махинации в концлагере вряд ли были очень уж необычными, но мы этого тогда не знали, – объяснял Дитер Шмидт. – На каждый день у нас был бюджет – надо было держаться в его рамках. Например, мы получали тысячу сто марок в день на содержание пленных. Вот мы и обманывали центральную администрацию и примерно каждый пятый день не выдавали заключенным еду. Пленные ведь жаловаться не станут. Мы эту меру обозначили как коллективное наказание голодом за провинности, которых на самом деле никогда не было. Конечно же, несколько тысяч человек отбросили коньки, но на это никто не жаловался. За плату мы отдавали внаем рабочую силу, но редко вели точный учет доходов; в итоге мы чуть снизили рекомендованные ставки, из-за чего, естественно, вырос оборот. Фабриканты и другие работодатели ни разу не пожаловались. Образцовое сотрудничество. В конце лета общая прибыль подошла к миллиону марок. Предприятие прекрасно работало, пока во время проверки капо[7] не свалил чиновника из Берлина: у того очки разбились. Заключенный рухнул на колени и стал умолять сохранить ему жизнь – как будто у кого-то было желание себя этим утруждать. Он выл, умолял, цеплялся за удивленного чиновника, пытавшегося вырваться, – хватка в результате становилась лишь крепче. Наконец капо крикнул, что, если его пощадят, он ему все расскажет о жизни в лагере. Естественно, имевшиеся у него сведения были весьма скудные, но, прежде чем мы оттащили и увели его, он успел выкрикнуть, что с суточным пайком в лагере дело нечисто. И было уже поздно. Во время проверки все, что мы спрятали, нашли и конфисковали. Больше месяца мы просидели в тюрьме в Люблине – ждали исполнения смертного приговора. Что, кроме хода войны, изменило решение суда, мне неизвестно. Но кто-то передумал. А мы оказались на Восточном фронте.

Постепенно у Джеймса скопилось немало информации. Рассказ о находившихся рядом с ним симулянтах собрался из обрывков сведений, коротких историй и длившихся часами хвастливых разглагольствований.

Тощий Дитер Шмидт, лежавший дальше всех, обычно говорил очень тихо, а потому многое понять было тяжело. В подобной необычной ситуации сложно было определить, был ли он по своей натуре сдержанным или просто боялся, что его раскроют. Однако было ясно, что чем больше сеансов электрошоковой терапии, тем рассеяннее становился Дитер Шмидт, в то время как ни Крёнер, ни Ланкау на них особо не реагировали и регулярно беседовали.

Джеймс молил о том, чтобы однажды ночью их услышала медсестра. Тогда трех подонков раскроют и этот кошмар закончится.

До этого момента ему лишь надо позаботиться о том, чтобы ни у кого из них не появилось подозрений на его счет.

Рассказы симулянтов вызывали ужас, но в то же время завораживали. Так же как фильмы и романы, которые Джеймс вызывал в памяти, постепенно он погружался в них все глубже и глубже.

Перед глазами мелькали события.

Дитер Шмидт всегда называл своего командира Почтальоном – прозвище ему досталось, потому что он писал поздравления на человеческой коже.

– Разве не этого хотят все в лагере – чтобы их отправили подальше отсюда? – говорил он.

Дитер Шмидт отзывался о Почтальоне как о человеке веселом и сообразительном: благодаря ему условия их жизни в концлагере оказались сравнимы с домом – во всех отношениях.

Но когда их понизили в звании и перевели, изобилию и темным делишкам Почтальона и Шмидта пришел конец. Средства стали скромнее, ответственность лежала на других людях, а их работу контролировали с определенной подозрительностью, тщательно и основательно.

И тем не менее благодаря невероятно благоприятному стечению обстоятельств шанс им представился.

– В день, когда пало несколько участков фронта – в Берлине это событие предпочли назвать «сокращение длины линии фронта», – у Почтальона появилась мысль. Как вы знаете, в такой ситуации все кричат об усилении и дополнительном снабжении.

Взбешенный обергруппенфюрер Хот, генерал 4-й танковой армии, утверждал, что исчез целый поезд с запчастями для бронетанковой техники, и приказал нашему подразделению срочно их достать.

За три дня до того, как русские отбили Киев, мы действительно обнаружили грузовые вагоны в укромном местечке городского депо. Обрадовавшийся Хот приказал Почтальону лично проследить за тем, чтобы транспорт отправили в Винницу, где запчасти ждала сломанная техника.

В Виннице сотни тяжелых деревянных ящиков с запчастями для двигателей, гусеницами, карданными валами и более мелкими деталями выгрузили на огромный склад. За ним царила почти полная темнота – в жутком беспорядке стояли тысячи ящиков. Отовсюду торчали незапакованные рамы, ткани и бесчисленное количество предметов, вызвавших любопытство и привлекших наше внимание. Нас с Почтальоном увиденное поразило – огромное количество трофеев оставили здесь до тех пор, пока не появится свободный транспорт, который и повезет это все на родину.

Довольно быстро мы узнали, что оказались правы. Весь 1943 год сюда поступали предметы, чья стоимость превышала три тысячи рейхсмарок, украденные из местных церквей, общественных организаций, музеев и частных собраний. Теперь, когда линии фронта подходили все ближе, становилось ясно, что эту богатую добычу эвакуируют. Так в голову Почтальона пришла гениальная мысль: оттащить пару сотен ящиков в сторону на пятьдесят метров и поставить их отдельно.

Посмотреть, что будет.

Через пять дней Почтальон и Дитер Шмидт пришли в пакгауз и испытали настоящее упоение. Сработало! Все ящики уже увезли.

За исключением отставленных.

Теперь хлопот у них прибавилось. Когда груз придет в Берлин, при выгрузке и пересчете окажется, что пары сотен ящиков не хватает.

– Поэтому мне приказали попытаться с вами поговорить, герр оберштурмбаннфюрер Крёнер, – объяснял Дитер Шмидт в машине на задворках кировоградской пивной. – Дело в том, что нам нужна помощь высокопоставленного лица со связями в службе безопасности. В этих краях вмешиваться в дела СД никому не захочется. Кроме того, войсковые части, работающие со службой безопасности, имеют ряд других преимуществ, таких как мобильность и стойкость. Недавно мы поняли, что нам нужны именно вы. Герр оберштурмбаннфюрер, мы с вами работаем на одном участке фронта. Нам известно, что в ряде случаев вы демонстрировали исключительную личную инициативу. У вас есть способности и воображение. Но что нас поразило в первую очередь, так это ваша полная беспринципность. Простите меня за прямоту, но времени на особо вежливые формулировки нет.

7

Капо – заключенный концлагеря, сотрудничающий с администрацией.