Страница 4 из 12
Я же человек. Не машина. И я тоже испытываю боль. И сейчас мне тяжело. Ненавидеть и тянуться к той, кто подарил мне счастливые дни, а потом предал.
Я хочу вернуть всё обратно, но не могу.
Предала один раз, предаст и второй.
– Перестань.
Её голос надрывается.
Играет? Или, правда, так плохо? Душу терзает? Что?
Я не знаю, что и думать.
– Я предала тебя, да, – говорит откровенно. Молодец, хоть не скрывает. – Но сделала это не по своей воле.
Сомневаюсь, что в тот момент, на суде, например, жена пострадавшего держала дуло пистолета у её виска.
– Хватит, Лин, – прерываю её, не желая слушать этот бред.
– Нет, это тебе хватит. Я знаю, какой ты. Не дашь мне выговориться, – мне надоедает слышать этот тихий с нотками отчания голос. Переигрывает. Делаю шаг вперёд, раздражаясь. Надвигаюсь на неё, собираясь проучить.
Впиться в губы, залезть под майку. Сделать ей больно, противно. Чтобы ей не нравилось. Она ведь ненавидит меня?
Пусть эта ненависть её и убьёт.
Кара выставляет руки вперёд и сразу отталкивает меня. Смотрит своими блестящими глазами и выпаливает:
– Меня шантажировали, Влад. И я сделала, как мне сказали.
Выдыхаю эти слова, чувствуя подступающую истерику. Почему всему навалиться нужно в один момент?!
И когда мне сообщают, что у отца проблемы из-за меня же, откуда ни возьмись, появляется Влад.
И говорит, что пришёл за мной.
Знает, что я не приду сама. Потому что не готова я к этой встрече.
Вина до сих пор мучает изнутри, сжирая потихоньку каждый день. Просыпаюсь с ней, думая о Вернере. Как ему сказать об этом?!
Из-за наших семейных проблем он чуть не оказался в тюрьме. Хотел помочь. Попросил о единственной просьбе, выполнить которую не смогла.
Мне и стыдно, и печально одновременно.
Но именно сейчас Влад выбрал не лучшее время для разговора.
Час назад мне сказали, что отцу стало хуже.
А всё из-за меня.
Месяц назад… Я собралась и сказала ему про фотографии. Те самые, из-за которых начался весь сыр-бор. Что они всё ещё существуют. Находятся у кого-то в руках, и тогда… Он схватился за сердце. Ибо дела хуже быть и не могло.
Они находятся непонятно где, неизвестно у кого.
Тогда я испугалась, вызвала «скорую». И уже в больнице нам сказали, что у отца есть проблемы с сердцем. Ставили диагноз, который напрочь вылетел из головы. Они мне ничего не говорят.
Только вредят.
Чувствую за собой вину, поэтому прихожу чаще, чем женщина, что зовется моей матерью. Которая, кажется, уже начала искать себе нового спонсора…
Я не сказала бы, что между нами любовь, но… Это все чувство вины.
И, когда вижу Влада, после новости об ухудшении самочувствия папы, срываюсь.
Тумблер опускается, срывая тормоза. Не мне. Слезам и отчаянию, что захватывают в этот момент.
– Меня шантажировали, Влад. И я сделала, как мне сказали! – произношу со всхлипом, понимая, что сейчас всё равно. Говорить не так тяжело.
– Как? – летит так спокойно, что мне становится не по себе. В любой другой ситуации Вернер бы подошёл, стёр солёные слёзы с щёк и обнял. Попытался успокоить. А сейчас стоит. Не двигается. Смотрит своими холодными глазами.
Заставляет поёжиться и задрожать от мороза по спине.
– Те фотографии, – это из-за них Влад чуть не сел в тюрьму. – Они у кого-то остались. Не знаю… Минут за двадцать перед судом мне прислали их вместе со словами, что я должна сказать правду. Сказать, что ничего не видела, тем самым подставив себя. Я растерялась! Не знала, что делать, у кого спросить совета! Мне не к кому было пойти.
И ведь это правда…
С семьёй я не близка. Ксю вообще не в курсе этого дела.
Был только Влад.
Но и с ним связаться я никак не могла…
– И тогда я произнесла правду. Но ведь знала, что ты выберешься. Ты сам мне сказал это, Влад. Разве не ты? – вымученно отвечаю, вспоминая его слова.
– Покажи фото, – кажется, мои фразы даже не удивляют его. Никак не трогают. Всё продолжает равнодушно стоять в нескольких от меня сантиметрах и цепко смотреть в глаза.
Сглатываю, потому что мне нечего ему показать.
– Их удалили, – выдыхаю, чувствуя панику, бьющую в голове всё чётче.
– Сообщение? – выгибает бровь, не веря мне.
– Его тоже… Сразу после того, как вышла из здания суда…
Я понимаю, как это звучит. Бредово. Но так оно и было!
В тот день я вышла на улицу, попала под дождь. Искала укрытие. Остановилась в одной кофейне, решила ответить той скотине, но… Ни сообщения, ни номера. Всё пропало.
Внезапно уголки губ Влада приподнимаются в мерзкой ухмылке вверх.
– Зря ты, Лина, это делаешь.
Его голос сейчас пугает. На что делаю шаг назад. Быстрый, но короткий. Холодные ладони вмиг обвивают талию, резко дёргая на себя. Выбивают воздух из груди и вырывают испуганный стон.
Вернер прижимает к себе так, что и не могу дышать. Глотнуть хоть какого-то воздуха. Он рядом. Так близко, что не могу пошевелиться.
Он… Не верит.
И об этом говорят его следующие слова:
– Ненавижу, когда люди лгут, – жёстко произносит в лицо, наклоняясь головой ближе ко мне. – А сейчас ты делаешь это. Придумываешь глупые отмазки. Боишься меня? Не стоит. Тебе ведь было со мной приятно? Будет ещё лучше. Уж поверь.
– Я не лгу! – кричу, не выдерживая. Сколько можно! Я не железная!
– Нет, – обрубает. Как будто не желает слышать другого. – Переигрываешь, Кара. Была бы не виновата, сделала бы хоть что-то, чтобы дать мне знать о шантаже, пока я сидел в тюрьме. Почему не сделала? Ответ прост – ты только выдумала легенду. А тогда… Просто хотела избавиться от меня.
Он бьёт словами. Ранит, попадает в самый болезненный участок в сердце. Делает ещё больнее. Ярче.
– Я ведь просила твоего адвоката… – мямлю, забывая любые слова. После лица Вернера, холодных бездушных глаз внутри что-то рушится. Обламывается. – Передать тебе мои слова.
И снова эта еле натянутая улыбка.
– И снова мимо, дорогая, – шепчет так близко и зло, обдавая лицо мятой и ментолом. – Опять лжёшь. Только что придумала? От тебя тишина.
– Нет-нет! – мямлю, опуская взгляд вниз и бегая им по жёсткой груди, облепленной белой рубашкой. – Не может быть… Я говорила… Он приходил. Как же его… Мирон, не помню.
Это невозможно! Точно помню! Я не говорила чётко, только сказала сразу после судебного заседания, чтобы тот передал слова про шантажиста. Что он снова появился в моей жизни.
Говорить про фото и остальное не рискнула! Не знала, что Мирон за человек. А встретиться с Владом – не позволяла совесть. Но я все же попросила его предупредить. Чтобы Вернер не бесился так сильно. И знал, что я все сделала не по своей воле.
И всё это время я думала, что он поймёт меня, но всё равно мучилась.
Поднимаю взгляд вверх. И снова встречаюсь с этими карими глазами. Нет, с ним что-то явно не то. И это всё мой поступок. Так он задел его.
– Я верю своему адвокату. Ибо он вытащил меня из тюрьмы. Спас от десяти лет заключения, когда ты, Лина, оставила меня одного. Поэтому хватит спектакля. Вижу тебя насквозь.
Он с силой сжимает талию. Причиняет боль. Так сильно, что даже выдавливаю из себя писк.
Но Вернер меня отпускает.
Отстраняется резко, сморщившись. Смотрит, как на мусор. На опустившегося на дно человека. И от этого везде жжёт. Внутри, на сердце. В горле, глазах. Особенно в последних. Я не люблю плакать, но сейчас… Что-то прорвало.
Я не знаю, что сказать.
Я помню, как ко мне приходил мужчина. Представился адвокатом Вернера. Это был второй раз, но честно, в первый я не особо его и рассмотрела. Была так подавлена, что Влад мог убить человека, что даже не взглянула ему в глаза. Помню только голос, и то не точно.
Он ведь тогда провёл меня. А потом… Не передал мои слова.
– Это не спектакль… – выдавливаю из себя. Что мне сказать ещё? У меня нет доказательств. Сообщений нет, ничего нет!