Страница 3 из 14
Но для кассовости – а чемпионаты Дяди Вани были самым кассовым в тогдашней России зрелищем – требовался и своего рода «гамбургский счет» – на публике, разумеется, и счет этот был в пользу истинных гигантов борьбы: Клемента Буля, Ивана Шемякина, Ивана Заикина, Николая Вахтурова… И в ряду премьеров оказывался свой лидер: победитель чемпионатов в Петербурге и в Париже, названный в иностранной и русской прессе «чемпионом чемпионов», Иван Поддубный.
В турнирах сильнейших мог попробовать свои силы и любитель. Обычно вне конкурса и под «черной маской», дабы не компрометировать себя в глазах сослуживцев.
Под «черной маской» дебютировал выпускник Военно-медицинской академии Александр Петров. На турнир профессионалов он записался, когда уже не имел себе равных среди борцов-любителей, среди петербургских атлетов, выступавших в категории до девяноста килограммов. Петров тренировался в Атлетическом кабинете Лебедева, где и встретился на ковре с голландским чемпионом Ван-Риллем…
В книге «Борцы. 375 портретов “гладиаторов наших дней” с краткими характеристиками» Дядя Ваня живописует голландца: «Весь соткан из мышц. Силен не менее, нежели ловок, а ловок, как редкий из борцов. В 1908 году был причиной повальной эпидемии в Москве: все дамы сделались “ванриллистками”. Выше всего на свете ставит государственные ассигнации – особенно крупные».
В кабинете Лебедева Ван-Рилль решил немного поразмяться – и сильным рывком вывихнул плечо одному из Дяди-Ваниных клиентов. Будущему профессору медицины бесцеремонность иноземного гостя не понравилась – и он вызвал Ван-Рилля на поединок. Петров трезво отразил каскад приемов чемпиона, а когда сам перешел к атакующим действиям, сразу поставил голландца на мост и сломил сопротивление любимца дам достаточно быстро.
Через год граф Рибопьер (учредитель санкт-петербургского атлетического общества, проводившего чемпионаты среди любителей) финансировал поездку четырех российских борцов (и в их числе Александра Петрова) на Олимпийские игры в Лондон.
Григорий Иванович Рибопьер – с молодости отменный наездник, отчаянный конькобежец (перепрыгивал, скатываясь с ледяной горы, десяток стульев) и щедрый меценат. Наш конский (так тогда говорили) спорт ведет свою историю с азартного увлечения графа. В борьбе он тоже не последний человек – в его манеже начинали тренироваться Иван Поддубный и Георг Гаккеншмидт.
Команду российских борцов в Лондоне возглавил давний друг Григория Ивановича Эжен де Пари, обучавший некогда французской борьбе Ивана Поддубного. Иван Заикин в своих мемуарах вспоминает друга Рибопьера с большой симпатией.
В Лондоне, однако, Эжена де Пари встретили неприветливо как профессионала – и он от растерянности выглядел в административных делах совершенно беспомощным. Но как тренер и преподаватель был на высоте.
Александр Петров, по свидетельству журнала «Геркулес», обратил на себя внимание удивительным знанием приемов, что как нельзя лучше сочеталось в нем с большой физической силой. В финал он вышел, сломив англичанина Гумфрея (тот резво бегал от него по ковру все двадцать минут) и венгра Пайера.
В день финала тяжеловесов в Лондоне, как пишут в «Геркулесе», «жара стояла смертельная, воздух казался раскаленным». Венгр Вейс был гораздо тяжелее Петрова. Они боролись в общей сложности пять-десять минут – и Петров никак не мог перевести массивного соперника в партер. Один раз, уже падая, Вейс захватил руку русского борца и высвободился. Затем Петров, производя захват головы противника, сам оказался на две-три минуты в партере. И судьи по результату двух схваток отдали предпочтение Вейсу. А Петров стал серебряным призером.
Поездку на лондонскую Олимпиаду доктор Петров использовал для изучения системы физического воспитания в Англии.
По обыкновению выдающихся спортсменов тех времен олимпиец выделялся в большинстве из развиваемых в России дисциплин. Петров завоевывал призы в соревнованиях по гимнастике, плаванию, конькам, лыжам, гребле, легкой атлетике, фехтованию, велосипеду…
Сегодня, когда для нас уже все измеряется футболом – и с ним одним, независимо от качества игры или таланта игроков, сопоставляется, – ни за что не поверишь, что футбол как будущее народное зрелище дебютировал на треке: на газоне в кольце велосипедной трассы.
И велосипед – велосипедный спорт – великодушно подставил ему свое натруженное гонками плечо для поддержки, для протекции.
Велосипедному авторитету верили безоговорочно. Ключ к пониманию населения начала века, к возможностям его энергетики – в повальном увлечении велосипедным спортом.
По высказыванию, приписываемому Хемингуэю – великолепно, между прочим, описавшему соревнования на парижском треке, – спорт учит если не всему, то очень многому. (И сейчас, по-моему, тоже, только никто не хочет ничему учиться, ничего усваивать: уж из уроков спорта точно.)
И в частности тому, что, не нужно уж слишком слепо верить пословицам и поговоркам – в них прежде всего штампы мышления.
Допустим, твердят: не изобретайте велосипеда. А почему, собственно? В мире около шестнадцати тысяч патентов, закрепляющих изобретение всяческих новшеств и усовершенствований как раз к велосипеду.
Велосипед и сегодня скорее всего позволил бы нам своеобразно тестировать характер сограждан. Только некому этими исследованиями заниматься.
Велосипедный спорт – это сюжет соотношения спорта с бытом, где можно мирно и неторопливо крутить педали, при желании отождествляя себя с теми, кто мчится с почти автомобильной скоростью по шоссе или головоломно накреняется, вписываясь в трековый вираж…
Когда-то знаменитый боксер Николай Федорович Королев, носившийся после завершения карьеры с идеей открытого ринга, где проявлялись бы таланты из толпы, сокрушался, что многие входят в огражденный канатами квадрат в тех же майке и трусах, что носят под рубашкой и брюками: «Это что же получается: дерутся в белье?»
Но дальше происходили метаморфозы: в пижамы, наоборот, превращались тренировочные костюмы, а недоступный обыкновенным смертным фирменный спортивный «прикид» – в рабочую одежду бандитов-боевиков.
Спорт в быт, быт в спорт – тема, которую опять же некому разрабатывать.
Но положение об автономии пластического языка спорта остается в силе. И езда на велосипеде – в какой-то мере общедоступное введение в языкознание. Как, впрочем, и езда в незнаемое, подобно поэзии…
Велосипедный бум сначала – еще в XIX веке – узнала Франция. Потом уж он пришел в Россию, открывая спортсменам окно в Европу: в ту же Францию и в Англию.
В России спортивный велосипед из подражания иностранцам некоторое время называли «би-циклом» (а велосипедный журнал соответственно «Циклистом»).
Царскосельский «Кружок» командировал Михаила Дьякова в Лондон – посмотреть, что там делается. Но Дьяков экскурсией-изучением не захотел ограничиться. Принял участие в чемпионате Англии, проходящем в разных городах, и выиграл его на нескольких дистанциях. Англичане не скрывали восторга – Дьякова именовали «королем педали», «первым ездоком Севера». «Циклист» процитировал английский велосипедный журнал «Сайк-линс», заявивший, что от рекорда Михаила Дьякова в часовой езде «весь мир содрогнется». Дьяков превысил достижение француза Эдуарда Батиата и ехал быстрее, чем другой знаменитый российский гонщик Сергей Пурисев, ведомый мотоциклом.
Среди велосипедистов начала века сложилась никак не менее выдающаяся компания звезд, чем в чемпионатах по французской борьбе.
Безо всякого телевидения и радиорепортажей спортивная Россия бредила именами Алексея Бутылкина, Александра Паншина и велосипедистов, ставших конькобежными чемпионами (долгое время коньки и велосипед считались единой специализацией, великолепно дополняя друг друга как зимний и летний жанры): Николая Седова и Николая Струнникова.