Децимация

Пакарин внимательно посмотрел в зал, пытаясь определить реакцию присутствующих на его слова, но зал молчал.

– На Украине сейчас хочет взять власть так называемая киевская рада. Пока она согласна на автономию Украины в составе России, но позже, – и я в этом уверен, – она захочет провозгласить полную самостоятельность. Это показал пример Польши и Финляндии. Тоже вначале автономия, а потом – выход из России. Поэтому украинские большевики должны посоветовать Ленину снять лозунг о самоопределении как сыгравший свою роль. Главари рады имели наглость включить в состав Украины Малороссию и Новороссию, и вообще замахиваются на Донское и Кубанское казачество, вплоть до Каспийского моря и Кавказа. Помните, этим летом Временное правительство дало им автономию в составе пяти Правобережных губерний? А ныне они пошли дальше, и земли юга, отвоеванные русским оружием у врагов, обагренные кровью русских солдат, становятся украинскими. А какая-то Украина есть далеко отсюда, за Днепром – на западе. А наши земли называются – Малороссия, Новороссия, – то есть везде есть слово Россия, но не слово Украина. Раз большевики стали преемниками Российской империи, они должны сохранить ее территориальную целостность.

Сергей видел, как напряженно слушал выступление оратора зал. Но в президиуме Пархоменко ехидно улыбался в кавалерийские усы. Лутовинов, задумавшись о своем, невидяще смотрел в потолок. Ворошилов, набычившись прямым взглядом, буравил то выступающего, то сидящих в зале. Сергей не мог понять – что общего у луганского дворянства с советской властью, почему оно выступает их союзником и надолго ли? Для него лично вопрос о разрыве связей Украины и России не стоял, – все было едино, как его мать и отец. Почему об автономии Украины и сохранении России беспокоится дворянство?

– Съезд, который собирается в Киеве, необходим. Пора, наконец, поставить точку в судьбе Юга России. Центральная рада никогда не избиралась народом, не участвовала в революциях. Сама себя назначила выразителем интересов народа. Это и неконституционно, и противозаконно. Скоро начнет работу Учредительный съезд России. Он все расставит по местам. Народ, избравший новых депутатов в Учредительное собрание России, отдает свое будущее в их руки. Я думаю, что оно поблагодарит большевиков, взявших в трудный момент российской истории власть в свои руки, спасших Россию от позора, сумевших провести необходимые реформы, которые давно вызрели, в интересах народа, да, всего – это хочу подчеркнуть! – и для нас тоже. Освободив нас от прошлых многовековых грехов перед Россией и ее многострадальным святым народом, большевики выполнили свою миссию. Теперь объединим усилия и станем строить новую Россию.

Пакарин сделал паузу, вглядываясь в полутемный зал. «Во, закручивает! – подумал Ворошилов. – Действительно, что-то есть и общее у нас… но не власть. Ее-то вы уже больше не получите. Мы не допустим этого. А что – общее?» Но не смог догадаться, что общее – это родина. Пакарин остался доволен впечатлением, которое он произвел на аудиторию, и перешел к следующему разделу выступления.

– Отправляясь в Киев, ваши делегаты должны там прямо сказать «нет автономии» и «да – демократической России». От всех граждан Славяносербского уезда и Луганска мы просим, если есть возможность, направить двух-трех представителей в составе луганской делегация от нашего сословия. Будем действовать едино.

Пакарин величественно поклонился залу, склонил голову в сторону президиума и под редкие аплодисменты своих сторонников сошел в зал и сел на свое место. Сергей с удивлением думал: «Смотри-ка, как он обошел нас? Стал другом». И засомневался: «Неужели у нас с буржуями могут быть общие интересы? Может, это земля наша общая – Россия? А остальное? Вообще-то, есть. Все русские и украинцы – это общее».

У Ворошилова в голове метались мысли: «Надо выступить. Как? О чем? Надо…» Он улыбнулся залу открытой улыбкой бывшего рубахи-парня и начал говорить:

– Товарищи! Пока выступили два человека по этому вопросу – посылки делегатов на съезд. Как видите, у нас позиции сходны, почти как близнецы. Но вот матери у этих близнецов разные. Да и отцы, – сострил он, и шинельная часть зала заулыбалась. – Классовые интересы у нас разные. Вот эти отцы. Сразу же и твердо, от имени вас, заявляю, что большевистская власть – навсегда, и не надо мечтать, что мы отдадим ее обратно. За нами вы. Народ! И мы, большевики, говорим только от его имени. Ясно? Я думаю, всем это ясно, – Ворошилов вспомнил недавний разговор с женой и продолжил: – Конечно, у нас могут быть временные интересы с другими классами. Как раз они-то и совпали. Я думаю, что мы можем послать от имени совета и их представителей… – он запнулся на секунду. – Тем более я получил телеграмму от центрального комитета, чтобы в составе делегации были люди из разных партий. Никто не скажет, что большевики пытаются своей железной хваткой зажимать другие партии. Правильно?

Зал молчал, президиум тоже. Ворошилов снова обратился к залу.

– Будем заканчивать с этим вопросом или продолжим обсуждение?

Там, где сидели эсеры и меньшевики, возникло оживление. Поднялся Ларин-Римский.

– Можно еще сказать несколько слов, а то в прошлый раз я не все сказал?

Ворошилов кивнул в знак согласия. Ларин-Римский поднялся на трибуну.

– Может быть, мое выступление неправильно поняли, но я имел в виду, прежде всего, трудящийся народ. Крестьяне еще, например, толком не знают, что такое советская власть, но они знают партию эсеров…

Но его снова перебил артиллерийский бас Пархоменко.

– Какие еще партии знает народ?

И снова Ларин-Римский был сбит с толку и с мысли. Он занервничал и резким фальцетом ответил:

– Другие, которые выражают интересы маленьких групп, но того же народа! И не надо смеяться над ними и унижать. Они малочисленные и слабые, но они существуют – и это надо учитывать!

– Поэтому они существуют! – хриплым басом засмеялся Пархоменко.

В зале в ответ засмеялись, и Сергей почувствовал презрение к мелким партиям, которые хотели, чтобы им было предоставлено место в революции, но не имели на это весомых оснований.

– Да! – с упрямством продолжал отстаивать свою точку зрения Ларин-Римский. – Например, у нас есть пять или шесть еврейских партий, и не их вина, что они не могут объединиться. Но каждая из них выражает определенные интересы еврейских слоев, не так, как большевики, которые узурпировали право говорить от имени пролетариата. Он тоже не равнозначен. Есть определенные…

– Только определенные, – перебивая Ларина-Римского, веско и многозначительно подчеркнул Лутовинов.

Эта реплика совсем вывела Ларина-Римского из равновесия и его понесло:

– Вы, большевики, сознательно суживаете базу революции! Вам только бы удовлетворить собственные амбиции. Тех, кто не поддерживает вас, вы игнорируете. Мы предлагаем вам сотрудничать, вы отвергаете. На нас смотрите снисходительно, мол, попусту болтаем, а потом раздавите, когда наберете силу, а вместе с нами и тех людей, которые за нами идут.

Неожиданно для всех из зала выскочил Нахимский. Красные от бессонных ночей глаза его, казалось, горели. Перебивая оратора, он закричал:

– Когда вы в войну сидели вот с этими барами… – он резко махнул в сторону уездного дворянства, которые холодно глядели на него, – попивали чаи, закусывая пирожным, призывали рабочих и крестьян к классовому миру, к продолжению войны, верности монархии, – тогда чьи интересы вы выражали?! Вот их! – он снова махнул в сторону бывших отцов города. – Они вам платили, подкармливали вас, а вы сейчас за народ печетесь, который обманывали. Повесить бы вас всех! Да, нельзя… хотя вы этого заслуживаете, чтобы не поганили народ. Даже эти буржуи честнее вас, – они открыто насиловали народ, а вы потихоньку, за углом, в кустах. Вы поэтому не хотите свержения рады, а хотите с националистами, буржуями создать единый фронт против советской власти. Гнать вас надо отсюда. Гнать!

Поднялся Ворошилов и, перекрывая нарастающий гул зала, закричал: