Конкордия

Ленц, именно так представился наставник из школы Северного города, носил аккуратную бородку. Он, не скрывая восхищённой улыбки, следил за глайдерами, словно видел их впервые или по крайней мере был сильно увлечён этими летающими средствами передвижения. Выражение его лица было живым, излучало любопытство, как у совсем маленьких детей, которые ещё не осознали необходимость соблюдения правил: неприлично задерживать взгляд на интересующем объекте; нельзя поднимать глаза на старших, пока не разрешат, повышать голос, начинать говорить первым; также осуждалось несоблюдение личного пространства. Инно позволял себе приближаться и прикасаться только к сестре, Висса тоже изредка нарушала запрет.

В момент, когда двери вагона сверхскоростного поезда открылись перед ними, Ленц потрепал Инно по плечу, будто сказал: «Не бойся, всё будет нормально». Тот, удержавшись от невольного желания стряхнуть руку, будто поправляя рукав формы, шагнул в вагон и уже через несколько секунд следил за проносящимся мимо окон городским пейзажем, с ужасом понимая, что его жизнь уже никогда не будет прежней.

Северный город на станции прибытия если и отличался от Восточного, то только архитектурой, но Инно с Ленцем перешли на траволатор и двигались вглубь, всё ближе к окраине. Здесь дома имели меньше этажей, улицы казались у́же и людей становилось всё меньше. В своём родном городе Инно никогда не подходил так близко к барьеру, видневшемуся над крышами голубоватым маревом силового поля. Все жители Конкордии априори считали пространство за ним опасным, отравленным катастрофой, послужившей причиной для отделения от остального мира, и старались жить как можно ближе к центру каждого города. Или, ещё лучше – ближе к самому Центру Конкордии, где обеспечивались исключительные меры безопасности, а гвардия чётко следила за соблюдением буквы Знания, если кто-то, конечно, решался её нарушить. В государстве, созданном на обломках Старого мира, боялись внешней угрозы, не внутренней.

Следующим неприятным сюрпризом оказалось то, что у здания школы был только один видимый этаж, остальные помещения располагались под землёй. Конечно, в прежней комнате Инно тоже не было настоящего окна, только имитация, но само понимание, что он будет жить на глубине нескольких десятков метров, немного пугало.

– Сначала к директору, – сказал Ленц и повёл его по узким коридорам к кабинету. Здесь всё было не так – никаких проекций, радующих глаз, никаких интерактивных панелей с творчеством воспитанников, никаких лозунгов об объединявшем всю Конкордию Знании. Нетрудно было догадаться, что под землёй не будет и сада для отдыха и прогулок.

Директором школы был мужчина лет шестидесяти, седой, с военной выправкой. Инно видел патрулирующих барьеры гвардейцев не раз, голограммы главнокомандующего Кереля регулярно рассказывали о важной роли военных в жизни Конкордии. Вот и директор Бантор тоже был похож на повидавшего многое вояку, только одет не в синий мундир, а в точно такой же, как у Ленца, комбинезон. Единственная яркая деталь, бросившаяся Инно в глаза, – крупный перстень на левой руке из матового, словно покрытого мутной серой эмалью металла.

– Инно Меркор, – поприветствовал его директор, приложив кольцо к виску, – редкая птица в нашей школе. Судя по досье, твой ИВЗ должен быть не меньше двадцати… – Инно на это только скрипнул зубами, чувствуя бесконечную усталость и беспомощность – всё повторялось уже десятки раз. – Порадовать мне тебя нечем. Здесь условия проще, чем в Восточном городе. Но я уверен, что с помощью нашей школы ты найдёшь своё место в жизни.

– Да, директор. – Инно склонил голову, как того требовали правила, сейчас это было ему на руку – не хотел смотреть в цепкие, пытливые глаза Бантора, которые словно прожигали в нём дыры, пытаясь забраться внутрь…

– Здесь не стоит жить по правилам, – усмехнулся тот, и удивлённо поднявший глаза Инно увидел, как ладонь с перстнем вновь коснулась головы директора. – Знание недоступно большинству учеников школы. У нас каждый сам за себя. Запомни это, Инно.

От этих слов стало не по себе. Если не прямая угроза в них была, то что?.. За четырнадцать лет Инно ни разу не сталкивался ни с жестокостью, ни с насилием, ни даже со свойственной школам Старого мира травлей. На их уровне жили и учились воспитанники одного возраста, а действия наставников исключали конфликты на почве самоутверждения, да и готовых открыто нарушать правила были единицы. К тому же он никогда не был один – рядом всегда находилась Янин, что сразу ставило двойняшек в выгодное положение перед остальными воспитанниками интерната, разобщёнными и одинокими.

О том, что Инно придётся забыть про привычную жизнь в Восточном городе, он понял почти сразу – все воспитанники проживали в огромных общих комнатах с десятками кроватей. Ни личного пространства, ни тишины.

Ленц показал ему, где находятся душевые (к счастью, кабинки закрывались) и туалеты, проводил до заправленной серым койки, на которой аккуратной стопкой лежала новая форма. Тоже серая. Комбинезон, как и у всех в этой школе. Инно, почувствовав на себе внимание нескольких десятков глаз, сел на кровать и попытался взять себя в руки. В этом чуть притихшем гомоне ему стало душно. Не из-за нехватки воздуха – не хватало чего-то другого. Свободы, связи с Янин. Её физического присутствия. В голове мысли ползали вязкой жижей, не позволяя даже решить, что сейчас лучше сделать – идти в душ переодеваться или узнать расписание своих занятий.

– Новенький? – спросил его паренёк, сидевший на соседней кровати, Инно кивнул. – Из Восточного города, серьёзно? – Не дожидаясь ответа, он перескочил и сел рядом, протягивая руку. – Ярм.

– Инно, – тот по инерции пожал её, поражаясь близкому контакту, раньше он мог позволить себе подобное только с Янин.

– Какой ИВЗ? – спросил Ярм, не отпуская ладонь Инно.

– Четыре.

– Не может быть! Вас же там специально выводят… Никогда не слышал, чтобы у благородных так мало было! – воскликнул он.

– Выводят? – зацепился за слово Инно, хотя «благородных» тоже резануло слух.

– Выводят, – немного хищно ухмыльнулся Ярм. При близком рассмотрении он казался явно старше четырнадцати – над верхней губой уже виднелись редкие волоски. – Хочешь сказать, что знаешь своих родителей? – спросил он с вызовом.

– Да, знаю. Марил, – ответил Инно и, запнувшись, поправился: – Маму то есть.

– А отца не знаешь? – поднял одну бровь Ярм. – Столько усилий ради Знания и всё впустую. Не обижайся. Но привыкай. Здесь не любят таких, как ты.

И Ярм был чертовски прав, Инно с ходу ощутил на себе всё пренебрежение к «благородным».

На их этаже в общих комнатах проживали мальчики разного возраста: от четырнадцати до восемнадцати. У девочек был свой этаж. Общей была и столовая, в которой обедали целой комнатой сразу, по пятьдесят человек.

Еда здесь отличалась однообразием, никто не пытался сделать синтезированную питательную массу подобием блюд из Старого мира хотя бы внешне, как было в интернате, это требовало дополнительных ресурсов, которые на бесперспективных в плане восприимчивости к Знанию подростков тратить никто не собирался.

Каждый приём пищи Инно сталкивался с проблемой – куда сесть. Воспитанники смотрели на него с вызовом, намекая, что не согласны с таким соседством. Иногда находилось свободное место рядом с Ярмом, но чаще он был окружён старшими учениками. Тогда приходилось есть стоя.

В первый же день Инно узнал, что не все дети школы проходили тест в Центре – некоторых и без него признали невосприимчивыми к Знанию из-за происхождения. Эти дети были рождены без исследования генов родителей и разрешения властей. Инно не предполагал, что такое вообще возможно, тезис, что каждый ребёнок в Конкордии должен появляться на свет ради благоденствия их мира, казался непреложным правилом.

Наказанием нарушителям служил полный запрет на общение со своим потомством – их воспитывали сначала в Западном городе, а потом с четырнадцати лет переводили в Северный. Именно поэтому отношение к выходцу из Восточного города как к ненавистной элите очень скоро стало понятным Инно, правда, никак не облегчало его жизнь.