Страница 8 из 177
— Куда??! — переспрашивали они с ужасом, и сквозь дружелюбные улыбки начинало проступать недоумение пополам с раздражением.
— Тогда в Этнографический, — выдвигала я альтернативу. — Туда сейчас привезли чудесную коллекцию бумерангов из Австралийского музея.
Однажды меня бросили в кафе расплачиваться за свой и чужой кофе с пирожными, как раз после упоминания чего-то в этом роде.
Этот случай заставил меня призадуматься.
Лёха Абрикосов — так он назвался, — галантно извинившись, вышел на несколько минут в туалет, да так и не вернулся. Происшествие не отразилось на моём финансовом положении — у меня было достаточно средств, чтобы скупить все запасы провизии, имевшиеся в заведении.
Но смутные сомнения посетили душу.
Бумеранги ведь действительно меня интересовали. Буквально каждый предмет на той выставке был магически зачарован, и каждое заклятие отличалось уникальным почерком. В силу изолированности Австралийского континента магия там пошла по совершенно другой колее, и прослеживать оригинальные пути мышления австралийских ведьмаков стало бы сущим наслаждением.
Лёха Абрикосов магом не был, и для него сущим наслаждением являлось, видимо, кое-что совсем другое. Что такого интересного он смог бы увидеть в куске старого дерева или кости? Не лучше ли было помалкивать и познакомиться с ним поближе под крышей с четырьмя стенами?
Я сожалела о его бегстве, потому что Лёха мне понравился. Он был невысок, но обладал ладной фигурой, симпатичной жизнерадостной физиономией и, что меня привлекло больше всего, неплохим чувством юмора.
Абрикосов представился профессиональным фотографом. Во всяком случае, он вручил мне визитку, на которой было вытиснено серебром: «Алексей Абрикосов, свадьбы и ню». Его камера действительно выглядела внушительно — массивная, с длинным объективом, на который было наложено грамотно сработанное гармонизирующее заклинание. Лёха азартно запечатлевал меня в разнообразных ракурсах, тут же демонстрируя отснятые кадры. Он был подвижен как ртутный шарик. Несколько раз даже укладывался на асфальт, чтобы лучше запечатлеть мои ноги, с которыми, как он клялся, я легко сделаю карьеру фотомодели в Париже.
Видимо, он ничего не знал о зачарованном объективе и о том, что с такой камерой и болотная жаба выйдет на фото царевной. На дисплее я наблюдала совершенно незнакомую девушку, более взрослую, более красивую и более уверенную в себе, чем та, кем я была на самом деле.
Особенно должна была помочь моей карьере фотосессия в обнажённом виде. Лёха усиленно внедрял эту мысль в моё сознание. Надо же было определить, подойду ли я для демонстрации моделей нижнего белья.
Лёха был уверен, что подойду, но проверить всё же было надо.
Я в свою очередь уверяла Лёху, что проверять не надо, и так понятно, что не подойду.
Наши препирательства были так забавны, что я устала смеяться.
Никто не смешил меня так, как этот маленький фотограф. Разве что отец. Я скучала по дому, и, видимо, в этом заключалась причина того, что я смотрела на остроумного Лёху более благосклонным взглядом, нежели на остальных. По крайней мере, с ним было не скучно.
В отличие от своих оленегорских подружек, я в свои семнадцать всё ещё не продвинулась дальше поцелуев и подросткового петтинга, но благодаря Интернету прекрасно представляла себе процесс более близкого знакомства. Никакого страха или стеснения я не испытывала, просто хотелось начать с тем, кто не был бы мне безразличен.
И вот, когда мне попался вроде бы приятный малый, я затюкала его Эрмитажем, бумерангами и прочими заумными штучками, причём до такой степени, что он сбежал.
Да, и кажется, один раз в подтверждение своих мыслей я процитировала Бродского.
Молодец, Даня! Может, именно Бродский Лёху и добил?
Мне очень хотелось поделиться своими сомнениями с более опытными в этом плане подругами. Несколько раз я принималась писать сообщение Оле и Марине, но на экране монитора слова превращались в невнятный косноязычный лепет. Слава большого писателя мне явно не грозила.
Затевать телефонный разговор на такую тему мне тоже показалось неловким.
Несколько дней я то и дело возвращалась в мыслях к этому вопросу, пока как-то вечером неожиданно не услышала голос в голове:
— Тут и думать нечего.
Я вздрогнула, не сразу сообразив, что слышу анималингву Снежинки, которая валялась на диване кверху пузом и увлечённо ловила невидимую миру муху.
Снежинке недавно исполнилось пять лет, и как взрослый фамильяр она теперь могла подключаться к всемирной телепатической сети фамильяров — Катнету. Совокупная житейская мудрость фамильяров была беспредельна. Иметь фамильяра для ведьмы было то же самое, что иметь личную поисковую систему вроде Гугла, с поправкой на то, что это был Гугл, кровно заинтересованный в счастье и благополучии именно этой ведьмы.
Я присела на диван.
— В смысле?
— Ты всё время думаешь про этого Лёху Абрикосова. А тут и думать нечего. — Снежинка лениво перевернулась на бок и продолжила скучным голосом: — Лёха — обычный негодяй, и ничего больше. Кстати, что это за имя такое — «Лёха Абрикосов»? — Она подёргала левым ухом — это означало у неё иронию. — Наверняка наврал. Негодяй, как есть негодяй.
С тех пор, как Снежинку приняли во всемирное сообщество фамильяров, её кидало в крайности. По натуре она была легкомысленна и беспечна, но тот факт, что в начале жизни её чуть было не лишили магической сущности, оставил жестокий шрам на поверхности нежной кошачьей души. Снежке очень хотелось доказать миру свою профессиональную состоятельность и стать настоящим фамильяром. Она то и дело ныряла в Катнет, подолгу там зависала, а затем, выныривая, вдруг начинала разговаривать как изрядно пожившая и от этого несколько зачерствевшая душой женщина.
Первоначально меня брала оторопь от её тона, но мама объяснила, что это у Снежинки начальная эйфория от повышения статуса, и что вскоре это пройдёт, а пока придётся потерпеть.
Я пожала плечами.
— Вообще-то, он дал мне визитку. «Алексей Абрикосов, свадьбы и ню».
— Визитку! — Снежка фыркнула. — Если я дам тебе визитку, где будет написано, что я «Дита фон Тиз, стриптиз и песнопения», ты тоже поверишь?
— Не спорю, имя у него немного странное, зато звучное. Возможно, это псевдоним, знаешь, как у Раневской или Вольтера. Иногда люди искусства уже и не помнят, как их называли при рождении. Должно быть, смена имени их бодрит и освежает. А насчёт негодяя — это ещё неизвестно. Просто я напугала Лёху своей манерой общаться.
Снежинка поднялась, села, сложила передние лапки вместе, обвила их хвостом и уставилась на меня ярко-оранжевыми глазами.
— Ведьма Данимира! — строго сказала она. — Он завёл девочку-студентку в ресторан, поел-попил за её счёт и смылся, не прощаясь. Кто он, по-твоему, после этого?
— Да ладно, — махнула я рукой. — Ты же знаешь, я не обеднела.
— Да, но он-то этого не знал! Ты уж меня извини, хозяйка, но по тебе не скажешь. Посмотри на себя — рубашонка клетчатая, шортики джинсовые, тапочки эти вечные на резиновом ходу… Ведьма Данимира, пора на шпильки переходить.
— Тапочки удобные, я в них счастлива. Не представляю, как люди передвигаются на шпильках. Некоторые даже бегают — я сама видела. Мне на эти ходули смотреть страшно, не то что надеть и побежать. И потом, я и так высокая, а на каблуках стану ещё выше. А насчёт Лёхи… Ну, не знаю, не знаю…
— А я думаю, что знаешь. Представь, что этот Лёха сбежал не от тебя, а от твоей подружки. От Ольги. Или от Маришки.
— Какой негодяй! — вскричала я тут же. — Гад ползучий!
— Ага, — довольно муркнула Снежинка. — Оказывается, мы всё прекрасно и сами понимаем. У тебя проблемы с самооценкой, хозяйка. Такое часто бывает с книжными девочками, но это пройдёт со временем — когда тебе надоест попадать впросак. А пока ты можешь представлять на своём месте дорогого тебе человека. Так тебе легче будет разобраться, что такое «хорошо» и что такое «плохо». А то — ишь! Девочка ему Бродского почитала, и поэтому Вася Помидоров теперь у нас страдалец.