Лабиринт Данимиры

От таких соображений благодушный настрой, полученный от прогулки по чёрной степи, начал таять, и я окончательно проснулась.

Надо выбираться отсюда.

Я отдохнула, пришла в более-менее сносное состояние и готова двигаться дальше. Наверное, имело смысл найти крысиную ведьму. Она ведь сама говорила, что знает мою мать. Сумела ли она с ней связаться и рассказать, что со мной случилось?

Я спрыгнула на пол, и чудовище тотчас проснулось, повернулось на бок — дреды свесились до пола — и, подложив руку под голову, уставилось на меня. Любовалось, надо полагать. Потом оскалилось:

— Кы-ы-ы…

Это оно мне улыбнулось.

Возможно, даже пожелало мне доброго утречка.

— Мяу, — вежливо ответила я, а сама подумала, что когда всё закончится, чудовище надо будет показать родителям. А вдруг это несчастный человек, на которого наложены чары? Никогда с таким не сталкивалась, однако и со мной произошла совершенно невероятная история. Ведь безобразна только голова чудовища, и ещё когти на ногах и руках страшные, звериные какие-то. А в остальном, оно очень даже похоже на человека. Ну да, умом это существо не блещет, но характер у него, вроде, не совсем злобный.

Ещё я подумала, что нехорошо с моей стороны назвать того, кто меня приютил, «оно». Звучит, как будто я про что-то неодушевлённое думаю. Как про бревно какое-то. Даже морскую свинку как-то называют и не думают про неё «оно». А чудовище отнеслось ко мне, можно сказать, заботливо. По-братски делилось со мной выпивкой. Хотя вместо этого могло бы мною поужинать — с такими-то клычищами.

В смысле, мог бы. Он мог бы мною поужинать.

— Как…  тебя…  зовут?

Я постаралась как можно тщательней выговаривать анималингву и смотреть чудовищу прямо в глаза. Я всё ещё надеялась до него достучаться, да и вообще, хотелось создать иллюзию общения, чтобы не чувствовать себя беспросветно одинокой. Разговаривать с глухим оказалось легче, чем водить компанию исключительно с самой собой.

Чудовище радостно скалилось. Скалился. Только что хвостом не вилял.

— Кы-ы-ы…

Он не дурак, сказала я себе строго. Он просто…  особенный. Смотри, он даже слюни не пускает.

— Давай не будем путать. Кы — это я. А ты у нас будешь…

Шарик, мелькнуло в голове. А второй мыслью было — что-то во мне надломилось. Что-то не так. Раньше я никогда не позволила бы себе такие грубые шутки, тем более в отношении кого-то такого…  э-э-э…  с особенными способностями…

Надо выбираться, пока не стало слишком поздно.

— Ты у нас будешь…  будешь…  будешь…  — Ничего не придумывалось. Человеческие «Вася» или «Петя» решительно не подходили этому существу. — Чудовище пока будешь. Но не подумай, не просто так — чудовище, а с большой буквы — Чудовище. И мужского рода. Вернусь сюда с подмогой — тогда и определимся конкретнее, а пока недосуг изобретать тебе имена. Да будет так. Мяу.

— Кы, — покладисто согласился Чудовище.

Я подошла к выходу из комнаты, запустила лапу в щель между полом и дверью и потянула на себя.

Дверь поддалась и открылась. Коридор действительно был длиннющим, и мне вовсе не померещилось в прошлый раз, что его дальний конец уходит в бесконечность. Во всяком случае, когда я поглядела в ту сторону, зрение будто бы расфокусировалось, и выражение «туманная даль» перестало быть фигурой речи. Между тем, этого никак не могло быть, — флигель, в котором мы находились, был обычных для внутридворовых построек размеров. Загадочный был домишко, но не эти странности занимали сейчас мой ум.

А вот большое напольное зеркало, прислонённое к стене напротив прохода на кухню, заинтересовало меня гораздо больше. В прошлый раз, мучимая жаждой, я не обратила на него внимания, а теперь подошла и с любопытством уставилась на отражение.

Из зеркала на меня смотрела чёрная как смоль, зеленоглазая, необыкновенно ушастая кошка. У кошки было длинное поджарое тело на высоких стройных ногах, длинная вытянутая морда — стильная, надо сказать, морда, я даже углядела в ней что-то схожее со знаменитым профилем Анны Ахматовой. Хвост, правда, был тонок как ивовый прут, но хорошо вписывался в общий силуэт. Всё вместе смотрелось вполне элегантно, но уши, больше напоминавшие не то крылья, не то лопасти какого-то мультяшного пропеллера, убивали весь гламур наповал.

Я стала критически разглядывать это «украшение» и чуть было не начала на полном серьёзе расстраиваться по этому поводу, потом очнулась. Боже правый, Даня, о чём ты думаешь? Люди, которым ты доверяла, принесли тебя в жертву, тело растерзали на кусочки, а теперь ты сокрушаешься, что у тебя слишком большие уши? Скажи спасибо, что они у тебя вообще есть!

Отражение потемнело — это подошёл Чудовище и тоже стал смотреться в зеркало. Он поднял руку, нерешительно потрогал рыжую шерсть на лице, потом зеркальную поверхность.

Внезапно Чудовище негромко рыкнул и ткнул кулаком по отражению. Я нервно дёрнулась, но ничего не случилось, только отражение пошло рябью. Чудовище ударил ещё раз, посильней, и зеркальная поверхность прогнулась как эластичная плёнка.

Интересное зеркальце. Обязательно вернусь сюда с родителями.

Я потрогала лапой холодное твёрдое стекло. От моего нажатия ничего не прогибалось — наверное, наверное, надо было приложить большую силу.

Чудовище таращился в зеркало и сопел.

— Внешность — не главное, — утешила я его. — Запомни, Чудовище, главное — доброе сердце и хорошие манеры. Давай ты лучше мне дверь отопрёшь, а я тебе приведу ветеринара…  ну, в смысле, кого-нибудь умного, кто сможет понять, что с тобой такое.

Подбежав к выходу, я встала на задние лапы, передними опираясь о дверь, и, оглядываясь на Чудовище, начала требовательно мяукать. Тем самым, особо противным голосом.

Чудовище помедлил, потоптался, повздыхал, но всё-таки открыл мне дверь.

Я радостно выскочила на крыльцо, но, подняв глаза, тут же затормозила и села в изумлении.

Звёздная ночь с картин Ван-Гога заполнила весь небосвод. На тёмно-синем фоне неторопливо кружились многоцветные галактики, закручивались в спирали пёстрые созвездия, туманности неспешно перетекали одна в другую. Воздух мягко мерцал отсветом огней, которые двигались в медлительном слаженном танце.

Зрелище было завораживающе красиво, но моя шерсть встала дыбом, и вовсе не от пронзительной красоты.

Мама говорила, что Винсент Ван-Гог явно посещал адские измерения, потому что такие небеса, как на его картинах, он мог увидеть только там. Это какой-то оптический эффект, что-то вроде нашего Полярного сияния, связанный с тем, что атмосфера адских измерений перенасыщена магией.

Я не в Петербурге? Я в другом, в адском измерении?

Нехорошее предчувствие сжало сердце, и я бросилась к выходу со двора.

Я даже не смогла приблизиться к воротам — на расстоянии полуметра невидимый барьер вновь и вновь откидывал меня обратно.

Постепенно впадая в панику, я трижды обежала двор по периметру и не обнаружила ничего, похожего на выход.

Подвальные окна оказались обманкой, такой же, как и все остальные окна. Это была просто иллюзия, магическая графика. Повсюду находилась глухая непроницаемая стена.

Я ринулась обратно в дом, Чудовище торопливо потопал за мной.

Тот конец коридора, что, казалось, уходил в бесконечность, тоже оказался перекрыт магическим щитом. Было даже непонятно, действительно ли существует пространство за щитом, или это очередной обман зрения.

Безрезультатно покидавшись на невидимую стену, я настойчивым криком потребовала от Чудовища, чтобы он поочерёдно открыл все двери, что находились в пределах досягаемости. Он послушно исполнил мои указания, но легче мне не стало.

В доме обнаружилось что-то вроде гостиной — с мебелью в чехлах, с укутанной в мешковину люстрой, и на всём лежал толстый слой пыли — сюда явно никто не заходил много лет.

Ещё была просторная комната, в которой ничего не стояло, кроме огромной кровати под балдахином, такие кровати я видела только в музеях и в исторических фильмах. Всё тоже было в пыли — как я уже знала, Чудовище предпочитал спать на низкой лежанке, сделанной непонятно из чего.