Осень собак

– Вроде. Но где и с кем он бывал, я тебе не скажу.

– Мне и не надо этого знать. Хочется узнать о нем другое… которое он никому, даже сам себе не рассказывает и не вспоминает. Плохо ты его знаешь, Петя, хотя знаком с ним много лет.

– Может быть. Он непредсказуем и уже тем интересен, особенно женщинам. А теперь пошли по своим делам. Я еду в библиотеку…

6

В своей комнате Николай еще раз умылся холодной водой, посмотрел в зеркало и, в целом, остался доволен своим видом. «Лицо, правда, выглядит помятым, но через час-два оно будет в порядке», – решил он. Но своей головой он был недоволен. Она была наполнена созерцательной пустотой, мыслей не было, да и просто не хотелось думать. Организм устал и требовал отдыха. Но этого нельзя было себе сейчас позволить. Надо было идти и решать свои нелегкие проблемы.

«Ничего, – успокоил он сам себя. – Через час голова тоже придет в порядок».

Николай сложил в пакет папки с необходимыми документами, еще раз мельком взглянул на себя в зеркало и, резко отвернувшись от него, вышел. На улице было солнечно и тепло, недавно начался второй месяц осени. Куртку он не взял – хватит костюма; киевляне тоже ходят налегке – жарко. Он пошел на автобусную остановку. На пересечении трех дорог у «Витерца», который завсегдатаи называли фамильярно – «Сквозняк», он неожиданно увидел своего давнего знакомого из Тернополя.

Это был Стефан Дубчак. Несколько лет назад они учились на курсах лекторов в обществе «Знание» и тогда подружились, в основном, на почве постоянных выпивок. Но с тех пор, как закончились курсы, они виделись редко, иногда получали через знакомых приветы друг от друга. Высокий, худощавый Стефан остановился первым, вглядываясь в Николая. Тот тоже притормозил. Несколько секунд они молча разглядывали один другого, и Стефан первым произнес:

– Колька, це ты?

– Це я, – по-украински ответил Николай.

Раньше Николай не понимал различий между Восточной и Западной Украиной, но в последние годы у него появилась внутренняя неприязнь к западенцам. Но Стефан не в счет – старый, добрый товарищ, распивший с ним не одну бутылку доброй горилки и вонючего бурячного самогона, в больших объемах производившегося жителями Галиции.

– Здравствуй, Мыкола! – радостно протянул ему руку Стефан.

Раньше они могли и обняться при встрече, но Стефан, видимо, тоже испытывал не совсем добрые чувства к москалям.

– Здравствуй, Стефан! – так же радостно, временно забыв неприязнь к западным землякам, ответил Николай.

Они пожали руки, и Стефан спросил:

– Какими судьбами тебя занесло в Киев? Я слышал, ты уже доктор наук?

– Вроде бы доктор, но еще и нет. Не утверждают защищенную диссертацию. Вот поэтому я здесь. А что ты делаешь здесь?

– Появилось свободное время. Решил заняться наукой, – он никогда не говорил всей правды – природная черта галицийцев: оставлять что-то при себе. – Давай зайдем в кафе, выпьем по рюмке, вспомним былое?

– Стефа, у меня нет времени… да и пить сегодня нельзя. Если хочешь, то можно кофе.

Николай решил, что чашечка крепкого кофе не помешает – прояснит голову и взбодрит организм. Они зашли в кафе. Посетителей не было, – не как раньше, когда нельзя было найти место у стойки. Даже кофе сейчас было многим не по карману. Стефан заплатил за кофе и отказался от денег, предложенных Николаем.

– Не надо. Я бы лучше угостил тебя горилкой… но раз нельзя, то нельзя. А вечером как?

– Вечером я свободен, давай встретимся.

– А в какой комнате ты живешь?

– В хорошей. Двести шестидесятой. Так что приходи ко мне вечером. Весело будет. Ко мне уже записались гости на вечерний прием, – засмеялся Николай.

– Добре. Я тоже записываюсь. Когда приходить?

– Часов в семь-восемь. Точно не могу сказать, – Николай быстро выпил маленькую чашечку кофе. Говорить много не хотелось, хотя он был искренне рад встрече. – Давай не портить нашу встречу торопливыми вопросами и краткими ответами. Вечером по-хорошему посидим и вспомним старое.

– Значит, так, Коля! Я к тебе вечером обязательно приду. Но ко мне вечером тоже должны прийти гости… хотя мы, я надеюсь, разрешим эту проблему совместно.

Они вышли из кафе, закурили и снова подтвердили желание встретиться вечером. Потом Николай перешел через дорогу и дождался автобус тридцать восьмого маршрута. Салон был забит, что называется, битком. Было жарко от разопревших тел. Посидеть и отдохнуть в автобусе не удалось, но после выпитого кофе он чувствовал себя бодрее. На конечной остановке Николай вышел и пошел к входу в метро.

Раньше станция называлась «Дзержинская». Но ветер национальных перемен в корне изменил не только ее название, но и многое другое. На волне борьбы с коммунизмом и русизмом переименовывались не только одиозные названия, но и вполне нормальные – названные именами великих русских людей. Сейчас все это подавалось под национальным соусом – возвращение старых исторических названий столице. А были ли они раньше? Две трети Киева было построено в советское время на безымянных пустырях. Но, тем не менее, выискивались исторически-национальные корни и внедрялись в жизнь новые названия.

Людей в метро было немного. По их взглядам и нервным движениям можно было предположить, что они находятся в ожидании каких-то непонятных и грозных событий. Да, это было действительно так. Политическая обстановка в Киеве накаленная – главные события впереди. Пассажиры больше молчали, знакомые перекидывались редкими словами и репликами, скрывая свои политические пристрастия и личные взгляды. На них было неприятно смотреть – запуганных и растерянных.

Николай решил выйти не на майдане Незалежности, а чуть раньше – на площади Льва Толстого, имя которого, даже официальные лица Украины, не говоря о пещерных националистах, склоняли на всякие лады. Обзывали его великодержавным российским шовинистом и посредственным писателем, не достигшим в своем описании реалистической жизни вершин Шевченко и Франко. Также негативно оценивалось творчество Пушкина и Достоевского. Их называли украинофобами. Великого поэта за «Полтаву», гениального прозаика – вообще не понятно за что. Возможно, что когда-то он в негативном плане отобразил образ поляка – ближайшего славянского родственника галицийцев. Возможно?

Николай решил пешком пройти по Крещатику, а заодно немного проветриться. Крещатик, как всегда, был переполнен спешащими людьми. Нужно было постоянно быть начеку, чтобы не врезались в тебя или самому не толкнуть кого-либо. Площадь у Бессарабского рынка, в прямом смысле, кишела народом. Вовнутрь, через его узкие двери вливались толпы, а изнутри выскакивали люди, нещадно толкая друг друга локтями, плечами, коленями и наполненными сумками. Бессарабский рынок считался в Киеве самым дорогим, но, видимо, цены в магазинах были еще выше, раз народ устремлялся сюда.

Николай зашел в магазин, в котором когда-то продавали болгарскую парфюмерию. Еще несколько лет назад, особенно в день прихода машин с товарами из Болгарии, здесь нельзя было протолкнуться из-за наплыва покупателей. Сейчас же в нем царила благообразная тишь – дорогие шубы стоимостью в сотни и тысячи долларов отпугивали покупателей. Все импортные товары от рубашек до костюмов были не по карману простым жителям. Магазин стал элитным и недоступным простому люду. Николай не стал подниматься на его второй этаж – и так все ясно – и вышел на улицу.

В подземном переходе, на каждой ступеньке, стояло по нищему – от самых малых, едва вышедших из грудного возраста детей, до глубоких стариков и старух. Их было так много, что не представлялось возможным подать хоть части из них тысячу купонов.

Возле здания киевского исполкома, сразу за ЦУМом, возле намалеванных неумелой рукой плакатов, на которых были не рисунки, а грамматические тексты, кучками толпились люди. Их было немного. Всем надоела беспрерывная и бестолковая агитация о национальном приоритете украинцев, обвинения в адрес предыдущих властей, особенно России.