Страница 3 из 20
Около 22.00 на огневую позицию в Шимановцах в кабину УНК прибыл генерал-полковник Любиша Величкович, тогда уже уволенный с должности командующего ВВС, в сопровождении полковника Вукосавльевича, бывшего командира 250-й бригады ПВО, а теперь советника штаба ВВС по вопросам ракетных войск. Дани пытался ему доложить, но он вёл себя совершенно не по-военному. Прошёл мимо него со злым видом. Приехал на „Мерседесе“, на нём была куртка пилота и под ней свитер, в обычных брюках. Для этих условий он был очень легко одет. Спросил нас, почему мы ничего не делаем и не уничтожаем самолёты. Знаем ли мы, сколько самолётов прошло. Мы ему доложили, что недавно установили связь с Бригадой и не знаем общую ситуацию в воздухе. Сказали, что мы не можем по собственной инициативе что-то делать, пока не получим приказ. Он понятия не имеет о природе нашего дела. Я вспомнил, как на одном инструктаже он сказал, что в случае войны будет командовать авиацией в воздухе, а ракетчиков можно найти на белградском рынке Зеленый венац. Я хотел его спросить: чего ждёт авиация и почему он здесь? Вернулись ли его пилоты из Копаоника с отдыха? Они придают себе мировое значение и развлекают народ на авиасалонах, а когда приходит война, то все взгляды обращены на ПВО. Их обучали, как и нас, – в первую очередь для войны. Судя по всему, Величкович не любит людей. Как будто мы виноваты в том, что началась война, и авиация НАТО прорвалась к объектам. Полковник Вукосавльевич сказал в наше оправдание, что мы не должны ничего делать без разрешения командования Бригады. Они сели в „Мерседес“ и уехали, чтобы попробовать найти место дислокации командного пункта 250-й бригады ПВО.
Получен сигнал „Готовность № 1“. Техника включена, люди на боевых местах и всё готово для боевой работы. Дани с одной сменой остаётся на технике, а я с другой сменой отправился в лагерь. Двигались мы на грузовом автомобиле ТАМ-150 без огней до выхода на дорогу Шимановци-Прхово. Когда мы должны были выехать на дорогу, нам встретился автомобиль, который направлялся в сторону нашей позиции. Я вышел из машины, чтобы посмотреть, кто это. Это были генерал Величкович и полковник Вукосавльевич в „Мерседесе“. Генерал спросил нас, куда мы едем. Я ответил, что едем в лагерь и что Дани с одной сменой остался на технике. Мне показалось, что ему не всё понятно. Они вернулись, чтобы снова позвонить с нашего телефона, потому что не нашли ни штаб Бригады, ни командира Бригады полковника Мирослава Лазовича. Включив фары на „Мерседесе“ они поехали в сторону нашей позиции. Думал ли генерал, что так демаскирует нас?! Ему было не холодно – в „Мерсе“ тепло.
По прибытии в лагерь мы слушали новости. Узнали, что много объектов разбито и уничтожено. Практически мы ничего не знали о том, как визуально выглядят результаты взрывов и разрушения. Теория – это одно, а практика – совсем другое дело. Война – это наука, и мы в этом отношении были в подгузниках, зная своё техническое несовершенство. Тревога всё больше проникает в людей.
Пятница, 26.03.1999
В 2 часа ночи я, как руководитель стрельбы, со своей сменой прибыл на огневую позицию, чтобы заменить Дани и его смену. Более уставшие чем раньше, невыспавшиеся, грязные, непривычные к войне. Единственное, что было в голове – это осознание того, что мы должны быть быстрыми, очень осмотрительными и пытаться что-то сделать тактически. Для решения задачи были считанные секунды, за которые нужно успеть применить все свои знания и умения. Необходимо за 30 секунд слаженной работы шести членов боевого расчёта уничтожить самолёт, при этом не допустить поражения нас авиационной ракетой противника. Практически вдвое сократить цикл стрельбы по сравнению с нормативами мирного временем. Игра в кошки-мышки. Важно, чтобы каждый делал своё дело, и только в команде. При этом каждый сам справляется со своими мыслями и чувствами.
Я вспомнил Данку – женщину, с которой у меня сложились близкие отношения после разрыва моего прежнего брака. Я скучаю по ней. Она меня любит и беспокоится обо мне. Какой сегодня день войны? Считаю вслух. С утра среды до сегодняшнего дня мы спали всего несколько часов. Хреновые дела. Я ещё не умывался, чувствую запах своего пота, ноги мокрые. Мои сапоги совершенно новые, но уже пропитались запахом пота. Между пальцами ног полно грязи. Проходит время, а я, руководитель боевого расчёта, как в трансе наблюдаю за равномерным вращением чёрточек антенны РЛС. С командного пункта Бригады нас подбадривают, сообщают, что подполковник Бацетич, командир дивизиона из Младеноваца, с боевым расчётом сбил один самолёт.
Когда наступил рассвет, мы работали над тем, чтобы расширить возможности имитатора излучения. У нас есть примерно 500 метров кабеля от центра огневой позиции. Этого недостаточно, чтобы реализовать замысел Бригады по подключению имитатора. Стыдно и обидно за ту армию, у которой нет кабеля, а она должна воевать с НАТО!
Командиру взвода связи подпоручику-резервисту Миодрагу Стояновичу я приказываю пойти в лесничество деревни Купиново и постараться заготовить 50 стволов акации длиной 4,5–5 метров и диаметром 30–45 сантиметров. Они должны быть сырыми. Идеальная защита от HARM (противорадарных самонаводящихся ракет). Эти брёвна будем ставить вокруг кабины СНР. Таким образом, защитим расчёт во время боевой работы. Реализация моей идеи не требует материальных затрат. Никто в Бригаде этого до сих пор не применял. Смена боевых расчётов каждые 8 часов. С 10.00 до 18.00 дежурит Дани с расчётом. Моя смена будет с 18.00 до 24.00. После этого мы будем меняться каждые 6 часов.
После дежурства в 10.30 я прибыл в лагерь и получил на пейджер сообщение, что должен срочно позвонить майору Србиславу Поповичу, оперативнику из штаба Бригады. Из кооператива можно позвонить только по гражданской линии, но она перегружена. Я долго пытался дозвониться и с фермы сельскохозяйственного кооператива, и с территории завода „Термомонт“ в Шимановцах, где есть три телефонные линии. С трудом дозвонился по нужному номеру. Командир Бригады полковник Лазович взволнованным голосом сказал, что в районе нашей огневой позиции действуют два „Миража“. Необходимо оповестить расчёт и эвакуировать людей из кабины, иначе они погибнут. Я нашёл автомобиль „Лада-Нива “ и поехал на огневую позицию, чтобы предупредить Дани об опасности.
По прибытии на позицию я обнаружил пустую кабину: Дани с расчётом прокладывал телефонный кабель вдоль канавы с водой в 100 метрах от техники, где они сидели и смотрели на самолёт. Я был удивлён тем, что они там, а не в кабине. Нет комментариев. Я и мой боевой расчёт никогда не покидали боевые места. Да, мы сильно рискуем, но это оправдано. Самолёт был отчётливо виден в 500 метрах над огневой позицией. У нас были портативные ракетные системы стрельбы с плеча, но они находились в округе на расстоянии 10–15 километров. Первое, что я понял: мы должны иметь свою локальную противовоздушную защиту нашей позиции независимо от других подразделений, расположенных вокруг нас. Использование таких средств должно обеспечить безопасность нашей техники на марше и при переводе в боевое положение, потому что в это время подразделение уязвимо и не может защитить себя. Мы подумали, что они обнаружили нашу позицию и ночью обязательно уничтожат. Позже выяснилось, что случилось чудо, и пилот не увидел расположение нашего дивизиона. Возможно, он решил, что это ложная позиция. Было тревожно. Кабина стала местом ожиданий и опасений.
Всё замаскировано. Я в боевой смене на месте командира в УНК. Во время неприятельского налёта в воздухе и два наших МиГ-29, которые по азимуту 270 ушли на Тузлу. С командного пункта Бригады нас предупредили, чтобы мы не работали по ним. Мы постоянно уточняли азимут и дальность, чтобы избежать ошибки. Всегда сложно вести согласованные боевые действия истребительной авиации и ракетных войск. Хорошо обученный расчёт в зоне своей ответственности уничтожает самолёты противника, а свои истребители не трогает. Я сопровождал их. Расчёт удивился, что наши пошли на Тузлу. На дальности 70–80 км мы их потеряли.