Милые семейные разборки

— Если бы я знала, вряд ли я обратилась бы к вам, правда?

— Резонно, — кивнула я. — Ну, раз так, давайте поговорим поподробнее.

Мы проговорили полтора часа. Уже унесли недоеденное мороженое, дважды мы заказывали кофе, и я выкурила несколько сигарет.

Джуля была достаточно откровенна со мной, на вопросы отвечала прямо и без смущения. То, что я узнала от нее о семействе Штайнеров, не содержало каких-либо сенсационных подробностей, только чисто фактические сведения. Само по себе это не так уж и мало для начала, но мне пока что не удалось нащупать никакой зацепки.

Штайнеры были из поволжских немцев. Во время войны все семейство вместе с тысячами соотечественников отправили осваивать казахские степи.

Дед и бабка Джулиного отца — Генриха Штайнера — погибли еще во время дороги, так и не увидев новые места, которые Советское государство выбрало для проживания целого народа, выдворенного из Поволжья.

Бытовые условия на месте ссылки были жуткими, но родители Генриха сумели выжить и даже худо-бедно со временем как-то обосноваться.

После тягот детского дома и ремесленного училища отец Генриха поступил на завод, где вскорости сумел выдвинуться в передовые рабочие, а потом начать медленно, но верно продвигаться сначала по профсоюзной, а потом и по административной линии.

К началу восьмидесятых он был уже инженером, а его сын Генрих, окончив школу с отличием, готовился поступать в педагогический институт.

Но тут грянула перестройка, завод стал потихоньку хиреть, потом рухнул Советский Союз, а первый российский президент недвусмысленно дал понять, что возможно воссоздание Республики немцев Поволжья.

Отто Штайнер не перенес таких резких перемен и скончался от сердечного приступа, а сам Генрих к тому времени успел похоронить мать, жениться и овдоветь — его супруга погибла в автомобильной катастрофе.

Видимо, будущий бизнесмен унаследовал от отца не только присущую немцам аккуратность и педантичность. Ему явно был не чужд дух авантюризма.

Иначе чем объяснить следующий его поступок — Генрих снялся с насиженных мест, продал дом и вместе с дочерью возвратился на родину предков. На родину в буквальном смысле, а отнюдь не в Германию, как можно было бы предположить.

Время летело стремительно, президент успел отказаться от идеи автономии, и Генриху пришлось начинать новую жизнь на пустом месте. Он быстро сориентировался в обстановке и сумел за несколько лет стать одним из самых богатых и уважаемых людей в городе.

Теперь Штайнеру уже не приходило в голову требовать назад утраченную собственность — дом отца, который по-прежнему стоял на другом берегу Волги и в котором жили совсем другие хозяева.

А о визите в администрацию района со своими претензиями на другой день после возвращения в наш город он теперь вспоминал с улыбкой.

Генрих сделал огромные деньги на бизнесе, который может показаться на первый взгляд достаточно легкомысленным, — на мягких игрушках.

Штайнер оценил ситуацию и вовремя понял, что самые выгодные денежные места уже распределены между старожилами. Он решил не перебегать дорогу большим людям с большими деньгами.

Проанализировав местный рынок, колебания спроса и предложения, Штайнер пустил в дело старые связи — в городе еще были живы люди, хорошо помнившие его деда, — и, получив солидный кредит, быстро выкупил у дышащего на ладан завода поролоновый цех и сумел переналадить производство на выпуск игрушек.

Слоники, мышки, кошечки и собачки быстро заполонили прилавки города и области. Эти игрушки выгодно отличались по цене, да и по качеству, от китайского ширпотреба и хорошо раскупались.

Вскоре Генрих Штайнер сумел вернуть кредит и заплатить немалые проценты. Его дела верно шли в гору — он умел не останавливаться на достигнутом и ежегодно обновлял ассортимент.

А тут как раз подоспела горячая дружба с Германией. Умело разыгрывая козырную карту поволжских немцев, областное начальство извлекало из новой Германии все, что было возможно. Понятно, что такие люди, как Штайнер, очень даже пришлись ко двору. Последние годы его фирма процветала.

— Это хорошо, но как насчет конкуренции? — спросила я. — Ведь детские игрушки в нашем городе выпускаете не только вы.

Слоники — слониками, но это для ребятишек. А коммерсанты склонны рассматривать любую продукцию прежде всего как товар.

А где товар — там и деньги. А что бывает там, где деньги, — всем хорошо известно.

Но оказалось, что и тут все обстоит нормально, во всяком случае, по словам Джули.

Ее отец сумел поставить дело так, что его фирма и конкурирующие предприятия работали не во вред друг другу, а находились в постоянном тесном контакте. Проводились ежеквартальные совещания директоров, на которых вырабатывалась общая стратегия рынка.

— Может быть, в деле замешаны криминальные группировки? — продолжала я прощупывать почву. — У твоего отца были какие-нибудь неприятности в этой области?

Тут Джуля толком ничего не могла сказать. Я лишь уяснила, что на первых порах Штайнер столкнулся с неизбежным для любого предпринимателя рэкетом, но на новом историческом витке никаких «таких» проблем у него не было — ведь он находился в очень хороших отношениях с областным руководством, а лучшую «крышу» для коммерсанта трудно себе сегодня представить.

— То есть ты полагаешь, что это какие-то национальные дела? — подвела я черту под расспросами. — Странно, правда?

— Почему странно?

— Ну, — пожала я плечами, — обычно на немцев это не распространяется. Мы здесь уже привыкли к особому отношению к так называемым лицам кавказской национальности. Народ подчас винит в своих бедах кого угодно, только не себя. «Ары», «азеры», чеченцы, само собой. Евреи, наконец. Но чтобы немцы?!

Джуля не нашлась, что ответить. Как я выяснила, девочку не очень-то занимал национальный вопрос. Вернее, она просто не задумывалась об этом.

Юлия Штайнер училась в самой дорогой частной школе нашего города. Цена за обучение была вполне сопоставима с московской — семьсот пятьдесят долларов в месяц, и это еще без учета музыкальных уроков, которые оплачивались отдельно. Зато сюда входила стоимость питания, надо думать, качественного, транспортных услуг и заграничных стажировок — Джуля обучалась в немецком классе, и ей светила на будущий год двухнедельная поездка в Гамбург.

Понятно, что в таких условиях национальная вражда была неактуальной.

А какие-либо контакты с ровесниками из «простых смертных» Джуля наотрез отрицала. Папа был строг и держал ее в ежовых рукавицах. Она вынуждена была общаться только с детьми обеспеченных родителей.

— Тебя послушать — можно прослезиться от счастья, — иронически заметила я. — И все же ты пришла ко мне. И эти звонки в вашем доме раздаются. Так чего же ты от меня хочешь?

— Я боюсь, — честно призналась Джуля. — И за себя, и за папу. Завтра прилетает Людвиг, его партнер из Германии. Папа собирается устраивать большой прием. И ведь именно на завтра этот тип с хриплым голосом обещает какую-то поганку. Что мне делать?

— Рассказать обо всем отцу, — резонно предложила я. — Пусть примет соответствующие меры безопасности. У вас наверняка есть охрана.

— Да, конечно, — уныло кивнула Джуля. — Но это в фирме. Дома есть только Юсеф — папа вывез его из Казахстана вместе с Региной.

— Регина?

— Ну да, папина секретарша, они вместе в школе учились в Актюбинске.

— А Юсеф?

— О, Юсеф! Это, можно сказать, дух нашего дома. Что-то вроде умной и доброй сторожевой собаки. — Джуля тотчас же спохватилась. — Нет-нет, вы не подумайте, что я плохо к нему отношусь. Просто я успела к нему привыкнуть и как-то не воспринимаю его всерьез.

— Вот как? Почему?

— Юсеф — это мой личный охранник. В школу, из школы, на теннис, домой — вот и вся его работа. Конечно, я уверена, что, если вдруг кто-то вздумает на нас напасть, Юсеф будет биться как зверь. Но… видите ли, папа привык к тому, что у него нет врагов. У нас даже окна на первом этаже без решеток.