Его невольница

Закрыв её за собой, я быстро огляделась… и напоролась на взгляд чёрных глаз.

В очень дорогом навороченном инвалидном кресле-трансформере сидел парень. Ему на вид лет семнадцать, но строгий, настороженный и странно спокойный взгляд добавлял года три-четыре. За стеной послышались голоса, я испуганно бросила взгляд на дверь и вернула его к парню. Чувствовала себя снова в клетке. И свисавшие с потолка цепи с ошейниками на круговых карабинах только добавляли чувству безысходности глубины. Я прислонилась к двери и сползла на пол, закрыв лицо руками.

Это конец.

– Ты кто? – прозвучал закономерный вопрос.

Но задан он был таким тихим голосом, что подняла на мальчишку глаза. В голове не умещалась разница его внешнего вида подростка и интеллект умудрённого жизненным опытом мужчины во взгляде.

– Уже неважно, – ответила беззвучно одними губами на русском.

– Лучше мне ответить, – прозвучало так же тихо, но требовательно до мурашек под кожей.

– Рабыня, – ответила и опустила голову, уткнувшись лбом между коленей.

– Занятно. И чья?

Я напряглась, слыша за тонкой перегородкой тяжёлые шаги по лестнице. Вскочила и бросилась к окну, запоздало поняв, что инвалид не остановит меня, если я захочу выпрыгнуть в окно, а другого варианта просто не было.

– Стой, – услышала за спиной и обернулась. Парень повернул коляску ко мне. – Это тебя ищут? – чуть заметно кивнул на дверь. И я кивнула в ответ, нажимая ручку, блокировавшую окно. – Иди туда, – не сводя с меня взгляда, легко кивнул на дверь между столом и креслом.

Услышав стук по входной, я рванула туда, показал парень, и оказалась в спальне. Приложила ухо к узкой щели и прислушалась…

– Входите, – сказал парень совершенно обыденно, ничуть не превысив децибелы обычной речи.

Я услышала, как отворилась дверь…

– Уважаемый господин4, простите, что побеспокоили…

– Вот именно – побеспокоили. Разве я не сказал тебе, Халим, чтобы ты не показывался мне на глаза?

– Простите, господин, эти люди ищу сбежавшую преступницу, и я подумал…

– Чем ты подумал, ослиная голова? – буквально на полтона повысил голос парень, а меня будто закатали в вечную мерзлоту. – Пошёл вон! – добавил даже как-то весело.

Я услышала, как рассыпался в быстрых извинениях ошеломлённым голосом мой надзиратель и тот, кого парень назвал по имени, как закрылась дверь соседней комнаты. И через секунду после этого:

– Иди сюда, – прозвучало спокойно, но так, что стало понятно – эта въевшаяся в голос привычка повелевать появилась неспроста.

Из огня да в полымя. Я еще не знала кто этот парень, но уже боялась его не меньше тех, кто боголепно называл его «уважаемый господин».

Вышла из его спальни и замерла, не понимая, что делать. Попытка выпрыгнуть в окно уже не казалась удачной – дом достаточно высок, сломать ноги легче лёгкого. Путешествовать по дому в поисках другого места, чтобы отсидеться несколько часов – совсем плохая идея. А этот «господин» – даже мозг отказывался его так воспринимать – спрятал меня от преследователей. Но что-то подсказывало, что я об этом крупно пожалею, и моя клетка номер двадцать семь на старой фабрике покажется не самым худшим местом.

Парень очертил мою фигуру взглядом, а померещилось, что меловой линией.

– Блондинка… – констатировал буднично: – От Энвера сбежала?

Я кивнула. Никогда не видела главного своего пленителя, но его боялись и уважали те, кто надзирал за нами и возил к клиентам. Они называли его тоже «уважаемый господин», почти все, за исключением разве что того, кто меня преследовал – Толги. Этот сопровождал невольниц в фешенебельный район Ризе – в тот самый, где я сейчас скрывалась.

Богатые белые дома под черепичными крышами цвета лосося, заросли олеандров и рододендронов, эвкалиптовые и кипарисовые аллеи, лавровые кусты и необыкновенные пальмы, море цветов и яркая зелень постриженных лужаек. И дома, пусть мало похожие на дворцы сказочных султанов, но ничуть не дешевле и гораздо стильнее и современнее.

Надо было быть конченой дурой, чтобы забраться в один из них. И я с успехом это провернула.

– Тебе лучше вернуться к нему.

– Лучше чем что? – тихо спросила, чувствуя, как всё внутри сжалось. Парень ничего не ответил, только дёрнулись в мимолётной усмешке уголки губ. – А ты кто такой? – набралась дерзости.

Терять мне уже было нечего. Я каким-то девятым чувством понимала, что моя жизнь сейчас зависит от этого инвалида. От него расходились флюиды смертельной опасности, словно колючки втыкались в кожу и пролазили под неё дурным предчувствием. Мне нужно уходить отсюда, но вряд ли это так же просто, как открыть дверь, спуститься по лестнице и выйти на улицу.

– Кемран, – наконец, ответил парень. – Ты откуда?

– Из Москвы. – Мои слова едва не заглушило ворчание пустого желудка.

Девушек не кормили в те дни, когда они не обслуживали клиентов. А отрабатывать своё «содержание» заставляли – невольницы, и без того обессиленные плохим одноразовым питанием, выносили десятки вёдер с нечистотами из клеток других невольниц, убирались в комнатах надзирателей, иногда их отправляли на чайные плантации, а иногда куда-то забирали и они бесследно исчезали.

Я не ела со вчерашнего дня. Бунт моего организма не остался незамеченным. Кемран пальцем нарисовал полукруг на сенсорной панели на подлокотнике, и кресло с тихим шелестом развернулось на сто восемьдесят градусов.

– Иди сюда. – Он подъехал к столику с фруктами и какой-то выпечкой. – Садись, ешь и рассказывай…

Глава 2

Правило идеальной лжи:

говорить неправду и выглядеть убедительным

Россия, Москва. 35 дней назад

Весь следующий день я проносилась: сначала в школу забрать документы Юльки, потом в салон красоты на эпиляцию и долговременную укладку. К вечеру устала и даже не хотела думать о том, что нужно собирать вещи для переезда. Машину вызвала на десять вечера, надеясь, что к этому времени МКАД уже очистится от пробки длинною в МКАД. По пути купила курицу гриль, бутылку фанты и крабовый салат – готовить ужин не хотелось, да и смысла в этом не было. Тяжело вздохнув, вышла из лифта и открыла дверь съёмной квартиры.

И поняла, что в который раз недооценила Юльку.

Обмотанные скотчем коробки с надписями «посуда», «книги», «мелкое барахло», «еще мелкое барахло», «обувь», «какая-то фигня» и прочими громоздились в коридоре пизанскими башнями. Играла музыка, пахло жареным мясом.

Я сбросила туфли и опустилась с высоты каблуков босыми горячими ногами на прохладный пол. Застонав от наслаждения, прошла в кухню, где гремели кастрюли – мой тинэйджер стояла на карачках, почти по пояс скрывшись в тумбе. На столе в кастрюле в отколупанном из морозилки льду торчала бутылка шампанского – неприлично дорогущего, купленного на свадьбу, чтобы выпить с мужем в романтичной обстановке. На плите ещё пыхала жаром свинина с луком и круглой картошкой, а около раковины лежали свежие огурцы и пучок зелени.

Я поставила пакет с едой на стол и села на табуретку.

– Юль…

Сестра дала задний ход и выползла из шкафа.

– О! Чего так пугаешь? Я тебя ещё не ждала.

Она села на пол, её светящиеся малахитовые яркие глаза на чумазой от пыли мордахе смотрелись зелёным сигналом светофора – эта девчонка не реагировала на стоп, но и за рамки своего возраста ни в чём не выходила. Кроме, разве что, слишком высокого ай-кью.

– Что ты там ищешь?

– Нож уронила твой любимый.

– Ясно. Иди в шкаф и без ножа не возвращайся.

Юлька послушно полезла обратно, вывернулась непонятно как и вскоре снова села на полу, держа в руках подаренный отцом охотничий нож с ручкой из эпоксидной смолы, похожей на янтарь. Луч солнца дотянулся до кончика лезвия и стёк по нему, располовиненный.

Уже через минуту остриё так же легко справилось с курицей-гриль.

– Как мы это всё съедим? – спросила, окинув взглядом гору еды на столе.

4

В Турции так обращаются к человеку для обозначения титула, должности и уважения.