Рассказы

– Конечно!

– А дядя Серёжа с бабой Ниной?

– Ммм… Ну, они грустные будут.

– Да, грустные и будут обижаться.

– Ну, ничего! Я же президент! Я прикажу сделать пятьдесят миллионов велосипедов!

– А кто их будет делать?

– Как кто? Рабочие на заводах!

– А зачем им работать? У них же денег много, машины, телевизоры ты им раздал. Они лучше на компьютере поиграют, правильно?

Задумывается.

– …А если не раздавать им так много денег? Пусть лучше работают, велосипеды делают.

– Пусть работают. Но работать им будет грустно. Уж точно не так весело, как играть на компьютере.

– А я им прикажу всем веселиться! И чтобы все улыбались! А кто не будет радоваться, мои помощники увидят по видеокамерам, я прикажу их посадить в тюрьму! А кто не будет выполнять мои приказы, тоже в тюрьму! А камеры будут везде, чтобы никто не спрятался! А потом мои учёные изобретут машинку, чтобы мысли читать, и каждому в голову мы вживим чип, чтобы он не мог скрыть своих злых мыслей про меня! А если будут такие мысли – в тюрьму! И останутся только добрые, весёлые и счастливые люди, которые меня любят! И им я и раздам деньги! А чтобы они всё равно работали, прикажу солдатам следить за ними! А кто не будет работать…

2011

Треугольник

Треугольник был моим одноклассником. Кто и когда его так прозвал – за давностью лет я не помню. По мере познавания новых геометрических фигур наш класс совершенствовал его прозвища. Так, после Треугольника, Кеша побывал сначала Параллелепипедом, а потом Параллелограммом. Какое-то особое чувство удовлетворения мы испытывали, называя Треугольника новым в своём лексиконе словом, причём длина этих прозвищ никого не смущала. Все упорно и старательно выговаривали каждый слог и каждую букву. Но вскоре это всем надоело, и Кеша вновь стал Треугольником.

Треугольник на это не обижался, он даже гордился тем, что у него такие замечательные прозвища. Или делал вид, что гордился?

Семья у Кеши была нормальная, но совсем не богатая. Папа – учитель музыки и мама – учитель музыки. Плюс малолетняя сестрёнка Дашка, тогда под столом тусовавшаяся.

В то советское время мы особо не обращали внимания на то, как кто одевается. У всех стандартная форма, все ходят, как клоны, в пионерских галстуках. Но в зимнее время начинались отличия: у кого свитерок югославский или шарф индийский мохеровый – это, понятное дело, дети мажоров. В старших классах многие начали щеголять в дутых китайских пуховиках. Но в массе – обычный прикид советского школьника. Школа у нас была обычная, без понтов.

Однако все девять классов Треугольник одевался хуже всех. Плюс ко всему фигура его была довольно нелепа. Треугольник был высоким, тощим и очень сутулым, с вечно взъерошенными волосами. В старших классах впечатление дополнил невероятных размеров кадык размером с кулак.

Учился Треугольник неважно, и лишь на уроках пения он преображался: голоса у него не было, но слух был отменный. Ни для кого не стало сюрпризом поступление Кеши в музыкальную школу.

Издевались над ним страшно. Классов пять подряд он носил зимой одну и ту же ушанку рыжей леопардовой расцветки, за что одно время успешно звался нами Леопольд. Почему Леопольд, а не Леопард, хрен его знает. Скорее всего, все были под впечатлением от мультфильма про кота Леопольда. Треугольник и был таким Леопольдом: ни с кем не ссорился, призывал всех дружить и вечно получал по шее. Дети-подростки – жестокий народ.

Одним из наших развлечений было выкрасть из Кешиного ранца времён Первой мировой его леопардовую ушанку и играть в «пятнашки», которые мы называли «сифа». Кеша никогда не плакал, по крайней мере, этого никто не видел. Он бегал от одного к другому и говорил: «Йебята! Отдайте шапку!». Мы перекидывали ушанку через Треугольника, и всё начиналось сначала. С каким-то исступлением Кеша продолжал гоняться между партами за своей ушанкой, падал, вставал и снова бегал, бегал с прокушенными до крови губами. Нелепый такой, нескладный. Нас всё это смешило.

На уроках по всяким точным наукам Треугольник реально тупил, а потому был ненавидим учителями. Наша классная, однажды доведенная тупостью Кеши до состояния берсеркера, жестоко избила Треугольника указкой по голове, да так, что указка поломалась. Треугольник воспринял это как должное наказание за свою тупость. И вроде бы даже родителям ничего не рассказал. По крайней мере, для классной её срыв прошел безнаказанно. Вся фигня была в том, что Треугольник на самом деле сидел за уроками часов по шесть в день, с маниакальным упорством решал задачи, но, как правило, неверно.

Однажды Треугольник нашёл на улице облезлого щенка со слипшейся шерстью. Щенок был незамедлительно отнесён домой и спрятан в коробке под кроватью. Наивный Кеша хранил свою тайну ровно два дня, пока на запах говна не сбежалась вся семья. Тайна раскрылась. Коробка была извлечена на свет. Щенка обнаружили. А тот, оглядев осоловелыми глазами окружающих, принялся усердно себя вылизывать. Треугольник занял твёрдую позицию: «Или щенок остаётся, или я пейестаю ходить в музыкальную школу». Щенка оставили и назвали Йосей.

Копна волос у Кеши была великолепная. В её зарослях какой-нибудь некрупный воробей заблудился бы и сдох с голоду. Как-то на перемене Треугольник, активно почёсывая голову, сообщил окружающим, что «кажется, у Йоськи вши завелись». А потом, обиженно хлопая глазами, долго не мог понять, чего все так ржут. Когда вошедшей классной объяснили причину массового веселья, она крикнула: «Да что такое, опять этот Маркин! Еще педикулёза мне не хватало!». За воротник вывела Треугольника к доске, прочитала лекцию о гигиене и подчистую отрезала ножницами Кешины волосы.

Маркин – это фамилия у Кеши такая.

В шестом классе Треугольника назначили мне в подшефные. Была такая традиция в те времена – звенья. У нас было спортивное звено, трудовое, тимуровское и ещё что-то, уже не помню. Каждую четверть звеньевые отчитывались перед классной за поведение своего звена и успеваемость. Чтобы не получить по башке от классной, звеньевые назначали неуспевающим шефов: то есть отстающего по какому-либо предмету ученика должен был подтянуть отличник. Математика мне давалась легко, и потому Треугольник достался мне. Тогда-то я и узнал Треугольника лучше.

Жили они по-спартански. Зато в зале стоял роскошный рояль, на котором Кеша с гордостью мне что-то играл. Классикой я тогда не увлекался, а потому стоял себе со скучным видом, ничуть не восхищённый умением Кеши перебирать клавиши. Кеша огорчённо прекращал играть и предлагал порисовать.

Иногда мы рисовали, иногда лепили из пластилина всяких зверей. Потом между зверями происходил жестокий бой, во время которого они теряли конечности, их грудные клетки безжалостно сминались, а головы расплющивались. Пуская от восторга слюни, Кеша провожал меня до двери, говорил: «Классно мы поигйались!» – и прощался.

Как-то я рассказал пацанам, что Треугольнику мама разрешает к себе друзей приводить. Тут же в друзья к Треугольнику записалось ещё человек пять. Польщённый Треугольник без вопросов согласился на «поиграть у него дома сегодня».

Все пришли со своим пластилином. Пластилин был жесткий: чтобы что-то вылепить, его требовалось хорошо размять руками. Кому-то пришла идея греть пластилин на батарее отопления. Идея имела успех. Потом я забыл свой кусок пластилина на батарее, а когда опомнился – было уже поздно. Кроваво-красными струями пластилин растекся по всей высоте батареи. «Здорово!», – сказал кто-то восхищённо. Треугольник, возбуждённый вниманием к себе, заорал: «Йебята! А давайте все батайеи покйасим!». Все сразу похватали весь пластилин и разложили на каждой батарее в квартире. Через полчаса все радиаторы Кешиной квартиры пестрили всеми цветами радуги.

Была осень, темнело рано, но возвращаться домой никому не хотелось. Мы опустошили Кешин холодильник и выпили литров десять чаю с печеньками. Треугольник как радушный хозяин разрешал нам всё. Мы выкинули с балкона все яйца – ведь они так прикольно взрывались. Йосю выкрасили гуашью так, что, увидев его сейчас, я бы решил, что у меня белая горячка. Потом всей толпою играли на рояле, грохоча кулаками по клавишам. Апофеозом стало пускание корабликов по полу затопленной ванной.