Страница 9 из 13
Закончив разговор с татями, Окинф вернулся к Сипату. Пнул ногой, задремавшего было у забора атамана.
– Где товар, Сипат? Куда спрятал?
Сипат медленно открыл глаза, ухмыльнулся и, глядя мимо Окинфа куда-то вдаль, проговорил что-то на родном языке. Окинф два года прослужил старшим отряда в Тиверске17 и по-карельски понимал хорошо, и, хотя здесь язык был чуть другой, понял, что его назвали глупым, плохо пахнущим сыном хорька и ежа. Сипат явно хотел вывести его из себя.
– Сам-то ты кто тогда, коль я тебе в честном бою одним ударом руку отсёк, а потом как куль с навозом сюда приволок? Ладно, кем бы я не был, а выслушать тебе меня придется.
Глаза Сипата полыхнули давешней яростью, но на этот раз он сумел взять себя в руки быстро.
– Слушай меня, Сипат. Жить тебе всё одно недолго, но умирать ты будешь долго и трудно, а когда дух свой смрадный испустишь, скормят твое мясо свиньям новгородским. То же самое и твоих дружков ждет. Жизнь ваша сейчас ничего не стоит, а их особенно. Да, пусть и они тоже слышат – Окинф заговорил громче – Так вот, сейчас я начну пытать – не тебя, их. А ты будешь смотреть и слушать, как твои друзья, один из которых за тебя руку потерял, а другой на это уже согласен, воют от боли и тебя проклинают. И будешь смотреть и слушать пока не скажешь мне, где товар держишь, и кто этот товар у тебя берет. А не скажешь – на твоих глазах оба твои друга издохнут в муках, а тебя всё равно то же самое в Новгороде ждать будет.
– А если скажу?
Окинф впервые услышал, как Сипат говорит по-новгородски.
– А если скажешь – повешу их вон на том дубу у дороги. Быстро, как есть.
– Мне что предложишь?
– Ничего. Тебе – ничего. Ты в Новгород поедешь в любом разе.
– Тогда нет.
– Может спросишь их сначала? Чего они хотят?
– А с теми что будет? – Сипат кивнул в сторону понуро стоявших пленников, которые уже рассказали Окинфу всё, что знали.
– Продадут в холопы.
– Согласились?
– Согласились.
Сипат опять криво усмехнулся.
– Слушай теперь ты меня – Сипат поднял глаза на Окинфа и в глазах этих явно читалась издевка – Я тебе скажу не только где товар, и кто его у меня брал, но и расскажу, как мой собственный клад найти, там серебро мое лежит, в том году запрятал, а и в этом добавил. С собой не брал, думал вернуться. А за то серебро ты слово дай, что на том дубу рядом с ними – Сипат указал на своих дружков, не предавших его – будут и те висеть. Вместе дела делали, вместе и на дубу висеть.
Все время, пока Сипат говорил, кривая издевательская усмешка не сходила с его лица. Говорил он складно и быстро, хотя и не совсем по-новгородски, слышно было, что этот язык для него не родной.
Пришла очередь усмехаться и Окинфу.
– Не нужен мне твой клад, Сипат, пусть его нечистый ищет. А слово я дал уже, что жизни их не лишу, и против твоего серебра, даже если не врёшь, оно вернее. Так что придумай что-нибудь другое. Даже если не скажешь ничего, товар мы и без тебя найдем. Не сразу, но найдем. А то и сам под пыткой уже в Новом городе скажешь. Да деревенские, узнав про соль, тут каждую кочку обшарят, не сомневайся. Так что зря только дружков своих мучиться заставишь.
К Окинфу подошел Славко.
– Шило, там староста спрашивает, что с мертвяками делать – хоронить, али как?
– Посмотри, те, которые крещеные, с крестами – может есть такие, тех пусть по-людски похоронит. А нехристей в болото побросать и вся недолга. Я бочажок там подходящий видел… Эй, готовьте там огонь, начнем разговор с атаманом.
Оглянувшись на Сипата, Окинф вдруг увидел, что тот внимательно смотрит на него и взгляд его изменился – вместо злобы, презрения и насмешки появилось что-то новое, какой-то невысказанный вопрос.
– Чего смотришь? Сказать что-то хочешь?
– Тебя Шило зовут?
– Зовут. А тебе что за дело?
Сипат отвернулся. Промолчал.
Окинф тут же потерял к нему интерес, тем более, на некоторое время стало не до него. Вернулся Никита, ведя за собой два воза, в одном кроме поклажи лежали два мертвых тела. Одна из лошадей была ранена, но легко.
– Вот, удрать пытались. Был еще третий – ушел, гад, в болото. Стрелой его попятнали только, вроде.
– Давай этих – Окинф показал на покойников на возе – к тем – он кивнул в сторону, где лежали трупы разбойников, убитых в деревне – Возы осмотрел?
– Не успел.
– Больше никого не видел? Где этих нашел?
– Да по дороге гнали. Уже на пару верст отъехать успели, я следы увидел, где они разворачивались на дороге вон там, так мы по следам и пошли. Эти как нас увидели, сначала удрать хотели, одного стрелой ссадили, остальные в рассыпную, второго тоже стрелой достали, но один, вот, ушел.
– Добро. Давай поглядим чего там.
В возах оказался обычный походный скарб – немного продуктов, котел, да разбойничьи мешки, что те, видно, сложили на возы перед нападением, несколько овчин, овес для лошадей. Ничего особо ценного, но в хозяйстве все сгодится.
– Ты, Никита, вот еще что. Вот на той горе – видишь? – у них, я так понял, лагерь был. Недели две они там жили. Глянь-как там, может чего интересного найдешь. Возьми с собой своих молодцов, только осторожнее там, смотри. Потеряешь кого на какой глупости – всё дело испортишь.
Никита снова вскочил на коня и вместе со своим небольшим отрядом ускакал в сторону Горы. К Окинфу подошел один из тёсовских кметей.
– Шило, пошли. Там для разговора с атаманом всё готово.
Окинф пошел на двор Силы. Сипат и двое его дружков под присмотром двух дружинников так и оставались сидеть, прислонившись спинами к забору.
Окинф кивнул своим:
– Забирайте этих троих, пойдем разговоры разговаривать. Сила, дети в доме есть? Уведи подальше, сейчас тут такое начнется, нечего им смотреть. Давай сюда сначала этого – Окинф указал на разбойника, которому он отрубил правую руку.
– Погоди, Шило – голос Сипата был непривычно тих – Погоди, давай поговорим.
Окинф остоялся. Предложения Сипата поговорить он, хоть старался не подавать виду, ждал. За время службы в городской тысяче он, конечно повидал всякого, кровью и пытками его было не удивить и если для дела надо, как сейчас, то ничто его от этого не остановило бы – дело прежде всего, но все-таки не любил он пыток. Знал, что без этого никак, но запах горелой плоти, хруст костей, кожа, нарезаемая полосками, ногти, вырываемые из пальцев… От всего этого ему всегда становилось тошно. Некоторым ратникам, он знал, было все равно, некоторым даже нравилось такое, и они с охотой принимали в пытках участие, но не ему. Одно дело убить на бою или даже просто убить пленного, если встала такая нужда, но быстро, а мучить человека или животное Окинфу никогда не нравилось, всегда пытался от этого отстраниться. Вот и сейчас, несмотря на спокойный и деловитый вид, он всё это время продолжал надеяться, что Сипат решит не подвергать своих дружков мучениям и расскажет все сам. Медленно, стараясь не выдать своё облегчение, и тем не заставить Сипата передумать, он повернулся к нему всем телом.
– Говорили уже. Или передумал?
– Не трогай людей. Не бери грех на душу.
– Грех? Ты что, во Христа веруешь? Чего креста тогда не носишь?
– Веровал. Только разуверили меня люди.
– Ты об этом хотел поговорить?
– И об этом тоже. Я тебя, Шило, не враз узнал. Плохо запомнил тогда. Да и зима была. О прошлом годе ты с князем Ярославом походом к нам ходил. Полону вы тогда набрали и погнали к себе. Я в том полоне был. Когда ваши в деревню нашу пришли я им говорил, что крещеный, что во Христа верую – всё равно двор разорили и пожгли, а нас в полон погнали. Мало не в исподнем по морозу. Замерзли бы совсем. Ты тогда с воза два тулупа взял и нам бросил, тем и спаслись. Я тебя и не вспомнил бы, помню только, что кметя того, что тулупы нам бросил, люди Шилом называли. А нынче и голос вспомнил и лицо. Помнишь, как тулупы полоняникам бросал?
17
Тиверск – небольшое новгородское укрепленное поселение на Карельском перешейке южнее современного п. Васильево Приозерского района Ленинградской области.