Его одержимость

И я непроизвольно втискиваюсь в каменный живот подонка, пытаясь спастись от непрошеного жгучего ощущения.

Я совершенно голая, а Рейес без рубахи и в спущенных брюках. Наши тела трутся друг о друга, и это дико и странно насколько, что мне хочется укусить его или расцарапать, чтобы отомстить за свою боль.

Она явно стала меньше после того, как этот дьявол лизнул меня и будто забрал ее часть.

И я ненавижу его еще сильнее.

А он как чувствует. Начинает исступленнее толкаться в меня, вытесняя болью странный окутывающий меня жар.

Скоро все кончится. Рейес не сможет мучить меня вечность. Я терплю из последних сил, а когда он вонзается в меня особенно глубоко, я еле слышно вскрикиваю.

Но это все – он ничего от меня не получил. Ни криков, ни стонов, ни мольбы.

Зато, когда смотрит на резинку и видит, что она вся в моей крови, его лицо опять странно меняется. Будто моя боль ему не нравится.

– Это что? Отвечай. У тебя женское, или я тебя порвал?

Я выплевываю:

– До тебя я была девушкой.

Рейес прищуривается.

– Тогда ты идиотка. Но если это правда, я заплачу твоей семье больше. Мой врач тебя проверит. И если лжешь… – он вдруг протягивает ко мне руку и несильно сжимает мою шею.

Я замираю, а когда он убирает ладонь, заворачиваюсь в одеяло. Оно в моей крови, но наплевать.

– Я слишком презираю тебя, чтобы тебе врать! Мне не нужен врач. Ты наигрался? Тогда выкинь меня!

Смуглое лицо Рейеса темнеет. Он мгновенно успел одеться и смотрит на меня сверху вниз.

– Нет, Анхела Рубио. Пока ты добровольно не отсосешь мне, я тебя не отпущу. Плевать, сколько займет твое согласие. Или ты готова прямо сейчас?

На его лице злая ухмылка. Она его портит… Хотя… именно так и должен выглядеть дьявол, чтобы не вводить никого в искушение.

Между ног все саднит. Он причинил мне такую боль этим своим… и о том, чтобы взять его в рот… Да никогда.

Я вообще не представляю, как можно взять в рот это.

Но какой-то дьявол во мне вскидывает голову и говорит моими губами:

– Не раньше, чем ты добровольно отлижешь мне, подонок.

Я не хочу этого даже в самых диких фантазиях. Все, чего я хочу – свернуться клубком, уснуть и спать, пока не закончится пекущая между ног боль. Если не двигаться, она кажется терпимой.

И я совсем не хочу, чтобы Рейес меня убивал. А теперь он точно убьет, потому что его лицо перекашивает от гнева и чего-то вообще мне не понятного…

Я вся сжимаюсь в комок, когда он опускается и нависает надо мной всей своей страшной мощью.

***

ДИЕГО

Она бессмертная.

И я понимаю, почему, когда сжимаю ее тонкую шею и предупреждаю, чтобы эта наглая и насквозь пропитавшаяся яблоками девка не смела мне врать.

Моя ладонь выглядит на ее шее нелепо. Как будто так не должно быть.

И это ужасно злит. Проще всего растоптать эту единственную чику, которая смотрит на меня без страха. Отдать прямо сейчас Рамосу и другим. Или просто свернуть ей шею.

Но тогда я признаю, что я долбаный слабак.

Что какая-то проклятая девственница меня сделала. Разозлила настолько, что я потерял контроль. Я ей, к херам, не психопат, чтобы действовать импульсивно.

И меньше всего мне нужно, чтобы она померла.

Потому ебать я ее не буду, пока мой врач не разрешит.

Когда-то я нанял бабу осматривать девок. Потому что к мужикам врачам ревновал безумно. Но когда она пару раз меня обманула, то очень пожалела об этом. И тогда я стал работать с Хименесом.

Хименес против меня не пойдет. Он мне жизнью обязан. Так что кое-как, с грехом пополам я его терплю, когда надо какую-то чику осмотреть.

А надо далеко не всех. Самые жуткие сплетни обо мне распускают те, кто потекли от одного моего взгляда. А потом обкончались, стоило им вставить. Эти сучки скакали на моем члене и выли от наслаждения, зато болтают, будто я их резал.

Но я-то знаю, что я на морду ничего, а моя грубость многим даже нравится.

И таких я ненавижу особенно сильно. Потому что с ними словно предаю светлую память Клары.

Ебу их, а на душе поганее некуда.

А почему меня выворачивает от одного вида этой Анхелы, я сам не понимаю. Я и придушить ее прямо сейчас готов, и звать Хименеса немедленно, чтобы не истекла идиотка кровью.

Я убираю руку, а эта дрянь меня выбешивает.

Не нужен ей врач. Презирает она меня. Не ненавидит. Не боится. Презирает, сука такая. Ждет, когда я ее выкину, чтобы ходила по своей зачуханной деревне с гордо поднятой головой.

Никогда я тебя, сука, не отпущу. Никогда. Сдохнешь здесь от старости.

И родню свою не увидишь больше.

А вслух я произношу то, на что эта девка никогда не пойдет. И ухмыляюсь.

Хотя когда-нибудь она мне точно добровольно отсосет, иначе я не я.

Пару мгновений жду ответ, и Анхела меня не разочаровывает. Но говорит не вполне то, что я ожидал. Думал, она просто откажется, а не это.

Я никогда не лизал девок, и ее не собираюсь. А перед глазами прямо вспыхивает картинка, где эта сучка, не помня себя от кайфа, выгибается, закатывает глаза и протяжно стонет мое имя. А потом просит меня «еще». Еще, мать ее.

И меня настолько простреливает возбуждением, что я кидаюсь к ней и спохватываюсь в полушаге от того, чтобы не заткнуть ей чем-нибудь рот.

Наматываю ее волосы на кулак и натягиваю так сильно, что ее лицо кривится от боли. И говорю прямо в ее дерзкие, отвратительно сладкие губы:

– Не злоупотребляй моим гостеприимством, чика. Еще раз назовешь меня подонком, отправишься в подвал. Без еды. Без воды. Без врача. И без одежды.

Я разрываюсь на части. Одна до боли жаждет скинуть ангелка в подвал и «забыть» о ней. Другая пустит мне же пулю в лоб, если я это сделаю.

Потому что искаженное страстью лицо Анхелы так и стоит у меня перед глазами.

Возможно, страсть сломает эту девку лучше любой жестокости. Я смотрю, ей нравится молча страдать от боли. А вот кончать и умолять меня о большем она вряд ли захочет.

И я опять дергаю ее за волосы.

– Поняла? Скажи «да», если поняла.

Она кривится от боли, но кивает молча. А ведь так ей больнее.

Дура. Пока не решила окончательно вывести меня из себя, я отпускаю ее и звоню Хименесу.

Девка сидит, закутавшись в одеяло, и я не представляю, что там с ней. И честно говоря, знать не хочу.

Сам не понимаю, чего так. То ли мне неприятно видеть именно ее кровь. То ли я сорвусь и отъебу ее даже такую больную, когда опять ноги раздвинет…

Стояк не унимается, и я не заправляю рубаху.

Мы просто молчим, пока в комнату не заходит Хименес. Он выглядит таким ученым сморчком, что производит на девок приятное впечатление. Легче дают себя осматривать.

Если эта и здесь станет исключением, я ее тупо пристегну наручниками.

– Что с ней? – Хименес спрашивает у меня знаками. Хорошо вышколен.

– Говорит, что была целкой. Надо проверить, – я отвечаю так же знаками.

– Нужно положить ее на кровать.

Нужно, так нужно. Я не собираюсь спрашивать мнение ангелка на этот счет. Беру ее и прямо в одеялке перекладываю.

Она не ожидает и пищит испуганно. А меня захлестывает волна злости, смешанной с чем-то странным.

Любая ее реакция меня на части рвет.

Блять. Жаль, что курить бросаю. Нервы совсем херами поросли.

Я притащил с собой остатки коньяка и просто выпиваю его. А потом сажусь на стул и наблюдаю за осмотром.

Хименес носит с собой чемоданчик с медицинскими херовинами.

– Позвольте осмотреть вас, госпожа?

Во-во, пусть болтает. А мне нужно решать, что делать.

Если сучка соврала, я просто буду ебать ее, пока не потеряет сознание. А потом… в любом случае ей надо выделить комнату, стражу и какую-то девку, чтобы за ней присматривала.

Франциска не подойдет. Они с сучкой, как день и ночь. Нужна какая-то более норовистая девка, чтобы ангелок почувствовала в ней что-то близкое и начала выбалтывать свои секреты.