Страница 2 из 6
Заявленная популярность демократии, безусловно, преувеличена. Она на милю ширины, на дюйм глубины. Отвращение к авторитарным режимам не обязательно предполагает восторг в отношении демократии. В некоторых посткоммунистических демократиях эта идеология уже успела растерять своё очарование10. В других странах, таких как Россия, демократия уже исчезла. Старые демократии сохраняются больше от апатии и по привычке, чем из подлинных убеждений. Джон Зерзан разумно спрашивает: «Было ли когда ещё столько нытья по поводу демократии при такой малой в ней заинтересованности?»11 Итак, было ли?
Идея демократии никогда не имела не то что оправдания, но даже фундамента. Ни один из старых и ни один из новых аргументов против демократии не был опровергнут. Эти аргументы возникают слева, справа, из центра. Некоторые из этих критических замечаний прозвучат здесь. Они устанавливают, что демократия является иррациональной, неэффективной, несправедливой и противоречащей провозглашённым ею самой ценностям: свободе, равенству и братству. Свободу, например, она даже не подразумевает12. Инстинктивная склонность к демократии скорее означает «презирать права личности, придавая им мало значения»13. Демократия не только подрывает общественную мораль, она оскорбляет достоинство и противоречит здравому смыслу. Не всё из перечисленного важно для всех, но кое-что всё-таки важно для многих людей, за исключением тех, кому вообще ничто не важно. Именно поэтому постмодернисты являются демократами.
В последние годы некоторые представители интеллигенции (учёные и бывшие радикалы) попытались возродить прямую демократию в качестве идеала и установить её как жизнеспособную альтернативу представительной демократии. Их напряжённые усилия были интересны только им самим. У них ничего не получилось, как минимум, по двум причинам.
Первая причина заключается в том, что в самом деле «нет никаких оснований полагать, что когда-либо существовала городская, по-настоящему прямая демократия или хотя бы адекватная, приближённая к ней модель. Каждый известный случай включал в себя значительную примесь представительной демократии, которая обычно, раньше или позже, подчиняла себе <прямую> демократию там, где она не устраняла её полностью»14. Здесь нет возможности подробно остановиться на этой теме, но свидетельств достаточно15. Прямая демократия это всего лишь абстрактный идеал, фантазия, на самом деле не основанная на историческом опыте. По словам Жан-Жака Руссо, который ошибочно считается защитником прямой демократии, «каким бы ограниченным в своих размерах ни было Государство, гражданское общество в нём всегда слишком многочисленно, чтобы им могли править все его члены»16.
Вторая причина в том, что основные возражения против представительной демократии также справедливы в отношении прямой демократии, даже если последняя рассматривается как идеальная форма чистой мажоритарной демократии. Одни возражения относятся к представительной демократии, другие – к прямой, но большинство относится к обеим. Оснований более чем достаточно, чтобы отвергнуть все разновидности демократии. Давайте же рассмотрим некоторые из этих возражений.
Возражения против демократии
1. Большинство не всегда право.
Как говорили (среди многих других) Пьер-Жозеф Прудон, Генри Дэвид Торо, Михаил Бакунин, Бенджамин Такер, Эррико Малатеста и Эмма Гольдман – и найдётся ли кто-то несогласный с этим? – демократия не гарантирует верных решений. «Особенное в большинстве то, что оно не меньшинство»17. В цифрах нет силы, или, точнее, в цифрах нет ничего, кроме силы. Партии, семьи, корпорации, профсоюзы, почти все добровольные ассоциации являются олигархическими по своему собственному желанию18. Более того, в прямых или представительных собраниях, в избирательных округах и в законодательных органах все, находящиеся там, – это меньшинство, подавляющее меньшинство, по сравнению с количеством делегирующих их регионов. Даже математически доказано (но не мной), что большинство в этом процессе порождает неэффективные, социально расточительные, более или менее обречённые на провал решения19.
Кроме того, в конце концов, почему вы или кто-либо другой должны принимать решения, которые, по вашему мнению, неверны? Очевидно, что качество принимаемых решений имеет отношение к качеству процесса принятия решений.
2. Демократия вопреки обещаниям не позволяет каждому человеку влиять на решения, затрагивающие его лично, потому что человек, голосовавший за проигравших, не имел никакого влияния на это решение.
Как писал Генри Дэвид Торо: «…меньшинство бессильно, когда подчиняется большинству; тогда оно даже и не меньшинство»20. Оно, по сути, бессильно, оно ничто. Томас Гоббс предвидел возражение Торо: «…если же представительство состоит из многих людей, то голос большинства должен быть рассматриваем как голос всех. Ибо если меньшинство высказывается (к примеру) утвердительно, а большинство – отрицательно, то число высказавшихся отрицательно более чем достаточно, чтобы покрыть число высказавшихся утвердительно, и, таким образом, оставшиеся избыточные отрицательные голоса являются единственными голосами представительства»21. «Численное большинство, – пишет Джон Калхун, – это самая настоящая единоличная власть, и оно исключает высказывающих противоположное мнение так же, как и абсолютная власть одного человека или нескольких»22.
3. Демократия, особенно в небольших избирательных округах, приводит к бесправию постоянного меньшинства, которое при демократии остаётся в том же положении, что и при деспотизме.
Сиюминутное большинство, принимающее решение, не всегда одно и то же, но зачастую это именно так, и перемены в составе этого большинства лишь делают менее вероятной (но не исключают полностью) возможность какой-либо группы всегда оказываться в оппозиции победившей фракции23. При американской демократии стало общеизвестным фактом, известным даже Верховному суду США ещё в 1938 году, что «отдалённые и обособленные меньшинства» находятся в политически невыгодном положении из-за самого факта (самого по себе достаточно невыгодного) нахождения в меньшинстве24. И чем меньше округ, тем выше вероятность того, что многие его интересы могут представляться теми, «чьё количество настолько мало, что оно меньше минимума, необходимого для защиты тех интересов при любых условиях»25.
4. Власть большинства игнорирует необходимость предпочтений.
В отличие от согласия, предпочтение изменчиво в своей интенсивности. Предпочтение это всегда более-менее, согласие же – да или нет. Голос человека, отдающего лишь небольшое предпочтение кандидату или программе, считается равным голосу человека, который страстно против, и поэтому: «большинство с небольшим предпочтением может иметь перевес в голосах по сравнению с голосующими со страстными предпочтениями другого». Как уже отмечалось, в этом случае может сформироваться постоянно разочаровывающееся меньшинство, которое является источником нестабильности и даже принуждения. Говоря другими словами, возможность влиять на решение не является соразмерной своим законным интересам в конечном результате26.
Демократические теоретики обычно игнорируют эту проблему или, как Джон Ролз, отмахиваются от неё, категорически высказываясь, что «эта критика основывается на ошибочной точке зрения, согласно которой интенсивность желания является существенным соображением при принятии законов»27. Но, как ни стыдно для демократов, «вопрос заинтересованности имеет жизненно важное значение для стабильности демократических систем», – и это вопрос, на который у однородной мажоритарной демократии нет ответа28. Руссо, по крайней мере, осознал эту проблему, хотя его решение невыполнимо. Он считал, что «чем важнее и серьёзнее решения, тем более мнение, берущее верх, должно приближаться к единогласию»29. Но нет такого способа, с помощью которого a priori решается важность вопроса. Сначала вы решаете, насколько важен вопрос, а потом большинство может низвести его до совсем неважного, чтобы решение оказалось выгодным ему.