Страница 3 из 5
SATOR
AREPO
TENET
OPERA
ROTAS
состоит из латинских слов и может читаться одинаково справа налево, сверху вниз и обратно. Этот своего рода талисман был найден даже на Помпейских руинах. Он означает, что сеятель держит в руках плуг и продолжает работать, достигая эффекта цикличности из-за повторяющихся слов.»
«Как преступник объяснил выбор такого удивительного места для ловушки?»
«Жертва добровольно явилась на место преступления вместе с убийцей. Они были дружны с детства, росли вместе, так называемые обручённые. Знаешь, за кого решают родители с кем общаться и на ком жениться… Альберто своим признанием очень облегчил нам задачу. Он утверждает, что получил инструкции от дьявола. А что ты знаешь о магическом квадрате?»
«Палиндромы ассоциируются с солнцем. Например ROTOR из Баптистерия во Флоренции: вокруг солнечного диска на мраморном полу выложена надпись, которую можно прочесть в обоих направлениях. En giro torte sol ciclos et rotor igne, что означает «огненное солнце заставляет вращаться окружности и само вращается». Культ непобедимого солнца Sol Invictus был связан с датами зимнего и летнего солнцестояния, осеннего и весеннего равноденствия, формируя крест. Христианские священные праздники Благовещение, Рождество, Воскресение, Вознесение, Боговоплощение выпадают на эти даты. Языческое божество солнца Митра изображалось с тиарой, окруженной символическими солнечными лучами. В Евангелии от Матвея, Христос перед апостолами Петром, Яковом, Иоанном преобразился в ослепительное свечение, схожее с солнцем. Если анаграммировать текст Сатора, то выйдет дважды молитвенная формула «Отче наш» PATERNOSTER с дважды повторяющимися буквами альфа и омега, начало и конец всего. Если же разобрать квадрат по номерам , то получим такую трактовку: значение номера один – квадрат, Вселенная, начало.
Два – формы, содержащиеся в квадрате: крест из слов tenet и диамант, образованный путём соединения боковых букв альфа и омега четырьмя прямыми. Два символизирует интеллект, интуицию.
Четыре – святой номер пифагорейцев, магический квадрат разделяется крестом на четыре мини-квадрата.
Пять – количество букв в каждом слове. Это номер пяти чувств, пяти конечностей и пяти пальцев на руках и ногах.»
Надя взглянула искоса на Фортунато и рассмеялась, он записывал её голос на телефон.
«Зачем? Я понимаю, я перебарщиваю, такая привычка.»
Фортунато убрал телефон в карман: «Может пригодиться, даже просто на память. Я ждал, что ты расскажешь о номере двадцать два. Почему столько ножевых ранений?»
Надя ответила вопросом на вопрос: «Как тебе удаётся видеть эти зверства и оставаться невозмутимым?»
Солнце уже практически исчезло и их пробежка подходила к концу. Фортунато ответил не сразу: «Это моя работа. Кому-то суждено убивать, кому-то восстанавливать порядок. Усталость, непрерывный поиск не дают мне времени думать. Я ищейка, поглощён в почему. Повторяюсь, двадцать два – что это?»
«Раз ты упомянул карту Таро, ты должен знать что высших арканов двадцать два.. Это число строителя, двадцать два шага по духовному пути от материального мира назад к единению с Богом. К обретению самого себя.»
Глава вторая. Против течения.
Фортунато уже ранним утром прибыл в небольшой городок, находящийся среди чащ и привлекающий любителей красного вина и тосканских кипарисовых пейзажей. Фортунато звал и жену составить ему компанию, но она мотивировала свой отказ неподходящим моментом для посещений, тем более что её кумир, основатель газеты «Газета», уже насчитывал не первый десяток и в случае заражения рисковал жизнью. Надя призналась, что ей не хватало путешествий и новых эмоций, побуждающих творить, но карантин касался всех.
Ухоженная вилла была спокойной, как и всё вокруг, обособленной, будто время здесь не существовало. Перед выездом инспектор известил другого Фортунато о своём визите и уже предвидел интереснейший разговор.
«Мой друг, я всегда рад поделиться своими знаниями и мыслями. Посвятил этому всю жизнь и несказанно признателен судьбе за привилегию заниматься любимым делом.»
День выдался туманным, влажным, нелюдимым. Фортунато нажал на звонок и задорный голос через домофон пригласил его пройти в кабинет. Инспектор уже в коридоре осмотрелся: интерьер, заключенный в полутьму, соответствовал моде ушедшего столетия. В убранстве напрочь отсутствовала пластика, заполонившая начало двадцать первого века.
«Ну идите же, не стесняйтесь», послышалось откуда-то из глубины дома. Фортунато пошел на голос. В центре безмерного зала, заполненного шкафами с книгами, стеллажами и массивной коричневой лакированной мебелью, сидел в коляске очень высокий и худощавый, как бы вытянутый, хозяин дома. На угловатом лице светлые глаза сохраняли выражение детского наивного удивления.
«Снимите маску. Я достаточно пережил в жизни, и раз вы у меня дома мы должны доверять друг другу и оставаться людьми. Человек должен стремиться жить красиво.» Фортунато послушался и присел в кресло на удаленном расстоянии.
«Вы очень молоды, я даже не ожидал, я очень люблю окружать себя молодежью. Вы знакомы с историей моей жизни?»
Фортунато улыбнулся: «Не совсем, это моя жена, ваша поклонница, тоже журналистка, посоветовала организовать встречу с вами. У неё мятежный склад характера и она видит в вас эталон человека, который не прогибаясь под изменчивый мир, заслужил почтение, уважение и симпатию даже у оппонентов. Надя же обтачивает углы.»
«Зря она лишает себя свободы. Если ты не разозлил никого, то зря прожил день, это моё мнение. Я хочу с ней встретиться, понимаю, что сейчас не момент, но как только всё урегулируется, рад буду знакомству. Видите, я лишен свободы движения, но меня это не тревожит. Я могу окунуться в атмосферу Руана с Мадам Бовари, вернуться в Марсель, сбежав с острова Монте Кристо или же пройти через ад в компании с Данте. Лишь материальное имеет границы, ваша жена в нужном направлении. Мы, писатели, создаём машину времени и лишь мы ни к чему и ни к кому не привязаны. Моя сиделка живет на втором этаже, куда мне ход заказан. Я её не вижу и рад спокойствию, слишком много сумбура и действия я пережил.
Начиная с фашизма: первоначальный энтузиазм меня заразил, я был ещё глупым подростком и предстоящая жизнь казалась приключением. Когда ситуация вышла из-под контроля, я написал о своём разочаровании в газете: Дуче приносит вред. Меня посадили с дизертирами СС и приговорили к расстрелу. Когда каждую ночь слышались выстрелы, конкретные, смертельные, меня одолели страх и тревога. Я не скрываю, умереть неожиданно и с целью – одно, но ожидание… Эта неизвестность сравнима с рабством, и я написал прошение о помиловании. Меня перевели в Миланскую тюрьму, где все говорили по-итальянски, и я понял, что если не сбегу оттуда, то буду настоящим болваном. Через полгода мне удалось это сделать. Я остался в Милане, писать. Я заметил, что чем удачнее ты найдешь тему для разжигания полемики, тем больше тебя будут читать. Чтобы не иметь проблем с заключением, я иногда просто выдумывал некоторые события, как описал битву которой не было. Или же опубликовал мемуары об итало-абессинской войне.
Особый интерес у читателей вызвали подробности моего гражданского брака за небольшую сумму денег. Я обзавёлся «мадамой», девочкой двенадцати лет. Потом я ездил по странам Восточной Европы и оттуда вёл репортажи, стараясь передать бессмысленность конфликтов, продолжающихся в мирное время. Мои мысли подвергались цензуре и чтобы не подстраиваться под пропаганду, я основал собственную газету. Выбора у меня не было, свои противоречия мог позволить себе лишь я сам. Независимость – главное богатство. Я увлёкся историей, это же как писать о настоящем, но свободно. Общество привязано к насущному дню, не озадачиваясь фактом, что наши предки не только те, которые учавствовали в нашем зарождении, но и те, чьими заслугами мы пользуемся ежедневно. Для меня это древние греки и римляне. Им я посвятил целые серии книг, чтобы не забывать о вечном возвращении истории. Помнить корни.