Университеты

– Месье… – смерил меня взглядом юный Гаврош с русской газетой в руках.

– Боланже, – отозвался я, улыбаясь смущённо, как и полагается провинциальному таланту, прибывшему в Париж в поисках славы, – Анри Боланже.

– Робер, просто Робер, – с ехидцей отозвался чичероне, сворачивая газету в трубочку. Отлепившись от грязной стены с облупившейся штукатуркой, мальчишка махнул кому-то наверху, и мешая изысканный французский с немыслимым местным жаргоном, пообещал скоро вернуться.

Дёрнув небрежно лохматой головой, он с кошачьей грацией заструился по узким переулкам, оглядываясь то и дело на меня, успеваю ли? Ныряя то в сквозные подъезды, а то и в подвалы, ведущие Бог знает куда, проводник выныривал благополучно в узких сырых переулках, мне же оставалось лишь следовать за ним, пребывая в настороженной готовности.

Закружив меня напрочь, Гаврош в единый миг остановился у неприметного дома с подслеповатыми окошками цокольного этажа, утопленными в брусчатку, и оттарабанил по двери сложный ритм костяшками сбитых пальцев.

– Жюль! – чичероне засунул пальцы в рот и засвистел переливчато, – Жюль! Глухой ты… постояльца привёл, открывай давай!

Рослый привратник, похожий на гориллу в берете и на сутенёра разом, приотворив двери, смерил меня взглядом мясника на пенсии, и впустил. Сложные переходы, с подъёмами и спусками уверили меня в том, что мы уже точно не в том доме, и как бы даже не на соседней улице…

Всё более нервничающий, я ступал вслед за гориллой, а сердце бухало, разгоняя кровь и адреналин, готовя организм к бою. А потом…

– Мишка?! Мишка!

Мы обнялись до боли в рёбрах, потом ещё, и заговорили разом, перебивая друг друга и рассказывая обо всём на свете. Брат вытянулся ещё сильней, оброс мышцами и раздался в плечах. В узкой комнате с подслеповатым окошком и небольшим столом со скромным угощеньем, он кажется особенно громоздким.

– Ну, рассказывай! – нетерпеливо сказал он, отпустив гориллу жестом и садясь на стул верхом, опустив подбородок на скрещенные руки, – Как ушёл… всё!

Сбиваясь то и дело, рассказываю о побеге по крышам, о поездке в собачьем ящике и о… Дашеньке. Смеясь беззвучно и утирая слёзы, брат то и дело перебивал мой рассказ.

– … Амазонка?

– Ну! – с ноткой вызова и смущения, а Мишка только отмахивается руками и хватает воздух ртом, не в силах вдохнуть от скрючившего его смеха.

– А сам, сам-то как?! Как здесь-то оказался?

– В составе делегации, – пожал он плечами, чуть отводя глаза.

– Иди ты!? – я подаюсь вперёд, взглядом прощупывая его лицо, не шутит ли?

– Сам иди! – чуть усмехается брат, но улыбка выходит кривоватой.

– Я так понимаю… – ерошу обеими руками волосы, – мне тоже предстоит?

– Угум… – скрывая неловкость, он взял с блюда яблоко и захрустел, брызгая соком.

– Хм… – потянувшись, я налил себе молока и подтянул выпечку, собираясь с мыслями, – молодые герои молодой страны?

– В точку! – кивнул он чуть смущённо.

– Хм…

– Надо! – убеждённо сказал брат.

– Миша, политика – это не моё… – начал было я и примолк, собирая воедино мозаику своих знаний, – и крепко ты влип?

– Я, собственно, один из организаторов, – криво улыбнулся брат.

– Вот как…

Мишка прерывисто вздохнул, не став ни оправдываться, ни… Да собственно, и не должен, по большому-то счёту. Сколько мог, столько и сказал ещё в Африке, а что я услышать не смог и в голове уложить, это уже совсем другое дело.

– И… – я замялся, не в силах подобрать слова, – зачем… Погоди! Кайзер, жиды и… вот это вот всё!? Ты… вы должны понимать, што франки при таком раскладе отойдут от Союза, они же с германцами как кошка с собакой! Чудо уже, што на нашей стороне выступили единым фронтом!

– На стороне Союза! – буркнул брат.

– Ну и… погоди, – замер я, – а есть, получается, разница?

– Ещё какая, – бледно улыбнулся он, неловко повернувшись на скрипнувшем стуле, – Ты думаешь, мы хотели вот так?

– Неужто и нет?!

– Ага, – блекло сказал он, – мы поначалу также… Эйфория была, не поверишь! Русь Заморская, такое всё…

Кривая улыбочка прорезала его лицо, а глазах – тоска смертная.

– Радовались, – повторил он, медленно положив огрызок на стол, – обживаться начали, своим умом всё, да… А потом по чуть да помалу, и вот мы уже наособицу в Союзе, и настолько наособицу, што и вовсе отдельно, так-то.

– Откупиться нами задумали? – выдохнул я, и брат кивнул молча, глядя бездумно в стену с сырыми, облезающими бумажными обоями, по которой лениво ползали крупные тараканы, откормленные на сытных французских харчах.

– Угум. Мы-то радовались, обустраиваться начали, кооперативы, кредиты… А на деле – кость британцам. Автономии-то у нас столько, што мы по факту и не в Союзе, а союзники, так-то.

– Но… неужели нельзя было как-то…

– Как?! – уставился на меня брат не мигаючи, – Думаешь, так просто всё?! Нас в Африке всего-то тысяч тридцать, и это со всеми понаехавшими, включая бабьё и детишек! Буры, они для голландцев свои, да и для германцев ни разу не чужие. А мы так… Откупились бы. Перекрыть поначалу пути-дороги, да хотя бы промолчать просто, когда британцы начнут суда из России останавливать. И всё, Егор! Всё! Мы одни, без буров и тем паче, без Европы, никак не выстоим, понимаешь?

К горлу подступил едкий комок, я запил его молоком и вцепился в яблоко, давя нервный тошнотик. Несколько минут мы молчали, только двигая челюстями, не глядючи друг на друга.

– И кто?

– С миру по нитке, – понял меня брат, улыбаясь бледно, – Не поверишь, какие союзы и каких союзников уцепили. Мы… да нет! Не только староверы, но и так… вообще. Русские, жиды… у этих своих фракций хватает, но в Африке дядя Фима козырный туз.

– Дядя Фима, хм…

– Свои интересы, ясно-понятно, – согласился со мной брат, – урвать кусочек территории для себя и своих, так кто ж без греха? Н-да… мы, жиды российские, буры… да-да, среди них тоже фракций хватает. Потом янки, точнее…

– … конфедераты? – подхватил я, начиная понимать логику событий.

– Ну… не только, северян тоже полно. А если брать именно што финансовый и политический вес, так янки даже и повесомей будут. Но да, южане нас поддерживают, у них реваншистские настроения сейчас на пике. Массовая поддержка практически, чуть ли отражение былых событий увидели. Но и нам придётся пойти на… ладно, об этом позже.

– Аргентина ещё, – продолжил он, сцепив добела кисти, – эти на государственном уровне. Латиноамериканские кланы, но там вовсе уж пёстро всё.

– На континент влезть хотят?

– Угу. Торговля, концессии.

Я хмыкнул с сомнением, на што Мишка только плечами пожал.

– Вильгельма сюда же, – вздохнул брат, – и дядя Фима божится, што такого он ни разу не предвидел! И знаешь? Я ему верю! Германский протекторат в рамках Южно-Африканского Союза, это знаешь ли…

– Психиатром надо быть, такое вот предвидеть, – согласился я, – хотя и удачно вышло для жидов.

– Не скажи, – протянул Мишка, – государство у них вроде как и появилось, но именно што "вроде как". Не "милостью Божией[2]", а невнятный протекторат в составе Союза. Этакая эквилибристика на одной жопе промеж двух стульев. Территория то ли есть, а то и нет, и будет ли вообще полноценная страна, а не непонятное нечто, неизвестно. А отношения с Британией испорчены напрочь уже сейчас, да и не только с ней. Ни торговли, ни… как бы промышленной блокады для жидов не вышло, так-то. Ну и нас вместе с ними зацепить может.

– В таком разрезе да, – соглашаюсь с ним, – но… как же не хочется!

– А мне? – Мишка усмехнулся вовсе уж блекло, – Просто иначе – всё это зря! Все смерти, всё… всё зря, Егор. Либо так, на живую нитку в государство с бурами и "паровозиком Вилли" в пристяжку, да губы в улыбке растягивать и в дружбе клясться, либо никак. Так вот, брат.

Выдохнув, я хотел было…

… но посмотрел на Мишку и смолчал.

2

Божией милостью (Б. М., лат. Dei gratia) – это политическая и религиозная доктрина королевской и политической легитимности. Согласно этой доктрине, монарх является субъектом не земной власти, а наследует права управления непосредственно от Бога.