Страница 21 из 73
— Ну что ты на меня дуешься? Сама виновата. Прицепилась к какому-то охотнику. Зачем он тебе? Ведь нам хорошо вдвоем, а? — Она поцеловала собаку, но та только чуть шевельнула хвостом и отвернулась. — Ишь какая обидчивая, — рассердилась хозяйка. — Ну и лежи одна, вредина! — Она погасила свет, легла в постель.
В комнате стало тихо. Только ветерок, теплый, влажный, подул с поля, затрепыхал занавеской…
Заснула и Диана. Но сон ее был беспокойным. Она вдруг часто задышала, задвигала носом, задергала лапами… Она шла за зверем, шла, наполненная его запахами, и вдруг залаяла громко, страстно…
Проснулась хозяйка. Подошла, приласкала.
— Ну что с тобой, маленькая? Заболела? Нет… А в чем дело? Сон плохой приснился? Может, и правда для тебя было бы лучше уйти с охотником? Нет. Нет и нет! Он свою собаку замучил… А потом, как я одна? Ты же не бросишь свою хозяйку?
Она снова ушла к себе, и слышно было, как ворочалась, всхлипывала. Диана встала, подошла, ткнулась носом в горячую руку. И эта рука стала ласково перебирать ее шерсть, всхлипывания прекратились. Хозяйка заснула. Диана улеглась около, на полу, и тоже стала засыпать, как вдруг ветерок донес до нее запах. ТОТ запах, что был в рюкзаке у охотника. Правда, пока слабый, далекий. И Диана подняла голову, стараясь приблизить его. Она даже затаи-ла дыхание, чтобы не спугнуть запах. Лапы ее напряглись, и вся она подобралась, вытянулась в струнку, с нетерпением ожидая команды, чтобы рвануться по следу зверя, чтобы гнать его, гнать, помогая себе лаем, заставить пойти кругами, выгнать на охотника… Запах слабел, уходил. А команды все не было. Ну же! И Диа-на не выдержала, рванулась за ним, рванулась с азартом своих предков — чистопородных гончих. Рванулась страстно, неудержимо. Двумя прыжками она пересекла комнату, перемахнула решетку балкона и завизжала отчаянно, потеряв след…
ЭРМУТСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК
ИВАН ИВАНОВИЧ БЫЛ ОДИНОК И СЧАСТЛИВ.
Он жил в областном городе, в обычной жэковской квартире на втором этаже. Был не очень молод, но и не очень стар. Никто из соседей не слышал от него плохого слова, да и видели они его обычно два раза в день. Утром, когда он спешил на работу, и вечером, когда возвращался с работы со своим неизменным портфелем, в котором были ужин и завтрак в виде кефира, сырков и тому подобного…
Вначале Иван Иванович вызывал у соседей подозрение тем, что не задерживался во дворе, не стучал в домино, не пил пиво на углу в «Закусочной». Потому о нем шли разговоры разные — и об алхимии, и о чернокнижии, затем сошлись на тихом алкоголизме. Наконец слухи сами по себе утихли, их не возобновляли даже старушки, мирно моющие косточки всем жильцам дома. Так прошло восемь лет.
Иван Иванович все это время жил счастливо. Он был одинок и доволен судьбой. Когда восемь лет десять месяцев и двенадцать дней назад, ничего не сказав, никого не предупредив, его моло-дая жена уехала с каким-то лейтенантом на какой-то флот, он вздохнул горько, но без злобы, потому как, зная характер своей Инессы, предвидел массу малоприятных моментов в их совместной супружеской жизни.
Нет, он любил Инессу, любил сильно — как любят мужчины-однолюбы — и с радостью вручил ей свои руки и сердце. Но рядом с ней он совершенно терял голову и противостоять ее взбалмошным выходкам не мог. С тоской, но и с реальным пониманием вещей Иван Иванович мысленно поздравил свою любимую, так как определенно знал — ей необходим муж-командир, строгий, решительный. Только так она могла быть счастлива.
Чтобы ничего не напоминало о тех днях и не тревожило раны, Иван Иванович поменял квартиру в этот тихий уголок города. Теперь его жизнь протекает без всяких семейных сцен и переживаний. Утром, в семь часов, Иван Иванович просыпается легко, как ребенок, которому не нужно идти в детский сад, делает легкую физзарядку, выпивает залпом свой легкий завтрак и с легким желудком отправляется на работу.
Свою работу Иван Иванович любит и не мыслит без нее жизни. В лаборатории завода, где он числится по штату старшим инжене-ром, разрабатываются схемы различных роботов. Ко всем робо-там — и к роботам-гигантам, и к роботам-малюткам, и к роботам обыкновенным — Иван Иванович имеет прямое отношение и испы-тывает такую отеческую нежность, что знает схемы назубок, и даже, сняв очки, на ощупь может определить все их болезни-неисправности. С роботами он готов возиться круглые сутки и даже больше, с досадой реагируя на обеденный перерыв, а на конец рабочего дня тем более…
В столовой и на проходной завода Ивану Ивановичу прихо-дится буквально протискиваться сквозь строй разноцветных жен-ских глаз, которые непременно и пристально разглядывают его даже тогда, когда рубашку стирал не он сам, а соседка, живущая на первом этаже, — тетя Даша. Эти глаза его здорово смущают, он чувствует, как напрягаются предохранители его нервной систе-мы, потому снимает очки и торопится к своим роботам и техни-ческим журналам. Он не тщеславен и понимает, что некрасив, что женщины ищут в нем не достоинства, наоборот, они стараются определить незащищенные места в его жизненной цепи, изъяны его схемы, чтобы сделать его не таким счастливым, как он есть на самом деле. Но его собственная система защиты работала надежно, поэтому и только поэтому он прожил легкой, счастливой жизнью восемь лет десять месяцев и двенадцать дней. А на тринадцатый день…
Иван Иванович не был суеверным. Но на тринадцатый день, возвращаясь с работы и подойдя к подъезду дома, в котором жил, он увидел автомашину и ползущий к ней от двери огромный шкаф, и сообразил, что это ЧП в их тихом доме объясняется лишь тем, что кто-то из жильцов уезжает насовсем. А значит? А значит — приедет кто-то новый. И хотя, кроме тети Даши, Иван Иванович никого из жильцов не знал, все-таки они не были ему безразличны. Он не ждал от вновь прибывших дружбы или единомыслия, он хотел одного, чтобы они, как и уехавшие, были незаметные, неслышные.
Всякое ожидание томительно, а особенно то, когда не знаешь, чего ждешь. Поэтому легкая жизнь Ивана Ивановича дала легкую трещину. И чтобы сбросить напряжение, он, как никогда, спешил домой, стараясь по каким-нибудь признакам сделать радостное открытие — вновь приехавшие уже приехали и так же незаметны, как и уехавшие. И тогда жизнь Ивана Ивановича опять потечет легко и счастливо.
Прошел день, второй, третий… Напряжение перевалило через свой апогей, и Иван Иванович стал постепенно успокаиваться. Это дало толчок его конструкторскому мышлению, и он на четвертый день, в пятницу, возвращаясь с работы, соображал, как бы усовершенствовать защиту роботов от внешнего влияния, как вдруг… Ох, уж эти «вдруг»… Вдруг увидел необыкновенный предмет. Иван Иванович поначалу подумал, что это аккуратно подстриженный в виде небольших овалов куст с мелкими листочками. Но удивлял цвет — голубой. Подойдя ближе, Иван Иванович к своему вящему удивлению заметил, что это не листочки, а кудряшки из какого-то непонятного материала. Причем, самое странное: предмет передвигался. Вот предмет продвинулся вперед, затем в сторону, постоял около молодого деревца, приподнял одну из лохматых опор, брызнул жидкостью… «Новый тип роботов по уходу за деревьями», — удивился Иван Иванович и, как специалист, определил: работает по заранее заданной программе. В мгновение ока он перебрал в уме все известные ему схемы роботов отечественного производства — ни один не подходил. «Конечно, японский», — понял он и присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть марку и клеймо завода-изготовителя.
— Собачками интересуетесь? — прозвучал совсем рядом мелодичный голос.
Иван Иванович вздрогнул, поднял голову, поспешно вскочил, снял очки, зачем-то снова надел их. Ну, зачем он снова надел очки?!
Рядом стояла… Конечно же, не робот. Это Иван Иванович видел явственно, потому как в роботах разбирался. Рядом стояла женщина и смотрела карими с лукавинкой глазами. Иван Иванович почувствовал, как задымилось что-то в его нервной системе, защелкало часто-часто… Оставался единственный выход, и Иван Иванович сломя голову бросился домой, взлетел по ступенькам на второй этаж и накрепко запер дверь квартиры.