Страница 10 из 23
Ревкомовец шел, потом, вдруг, остановился. Он обернулся назад, закачался и упал недвижимый.
Быстрее всех среагировал Рейтер.
– За мной, – крикнул он, увлекая своих людей в сторону, стараясь обойти с фланга нацеленные на них пулеметы. Надо было бежать в непростреливаемую зону, надо было спасаться. Некогда разбираться, почему упал Перепелкин. Некогда взывать к своей непричастности в его гибели.
На волне «демократии», как это водится, всех прежних руководителей, которые объявлены врагами оной, репрессируют. Кого выгоняют из кабинета, кого выбрасывают из окна, кого садят под арест.
Комиссар Балтфлота Кузьмин был арестован одним из первых. Николая Николаевича в Кронштадте не любили и даже побаивались. Нрава он был крутого, слова был резкого, руки был тяжелой. Посадили его в крепость, но морду не набили.
Когда же приехал Калинин с женой, Кузьмина даже выпустили на митинг по такому случаю. Под охраной, конечно, чтобы он там мимоходом никого не покусал. Едва Всероссийский староста закончил со своими речами, народ заколебался. Николай Николаевич попытался это колебание упорядочить и зычным голосом крикнул:
– Молчать! Я буду говорить!
– А ты рот не затыкай! – раздался из толпы такой же зычный голос. – Накомандовался, когда на Северном Флоте каждого десятого расстреливал. Хватит!
Митингующие принялись оглядываться по сторонам: кто кричал? А никого и нету! На том месте, откуда, вроде бы, голос шел, мальчишка стоит и в носу ковыряется. Тогда порешили, что этот голос был голосом Совести.
Кузьмина опять отволокли в крепость и под арест определили. А он, не привыкший к такому обиходу, очень расстроился. Так расстроился, что пообещал по выходу лично убить каждого пятого бунтаря.
Когда начался штурм города, про комиссара Балтфлота никто не вспомнил. А тот, вызвав своего тюремщика, обманным путем завладел ключом от своей камеры, спрятал получившийся труп под койку и вышел в коридор искать сидельцев-коммунистов.
Их было немного, кто-то пьяный, кто-то – не очень. Сидела еще какая-то шпана, но тут уж не до выбора. «Айда наших встречать!» – предложил Кузьмин. Коммунисты и шпана ответили: «Геть на кичку!» Они выбрались наружу и ограбили первое же попавшееся государственное учреждение новой, так сказать, формации. Им оказался промышленно-хозяйственный блок форта «Непогрешимый».
Завладели несколькими винтовками, а Николай Николаевич взял себе парабеллум. Шпана, обрадованная перспективой грабить, последовала за новым вожаком, а тот повел их всех «на стены». Тут, как раз, поблизости случилось полное прекращение огня, поэтому самым резонным делом было идти разобраться.
Комиссар огляделся и мгновенно оценил обстановку: мятежники вступили в переговоры с «нашими». Однако что это за «наши» такие, что в полемику с врагом играют! Уничтожать всех бунтарей – и вся недолга! А иначе – предательство дела революции.
Кузьмин прицелился из одолженной на минуточку по такому случаю у коллеги винтовки Мосина образца 1905 года и пальнул. Выстрел щелкнул, но на фоне общей канонады ничем особым не выделился. Зато контрреволюционер Перепелкин упал и ногой не задрыгал.
– Ловко ты его, товарищ комиссар Балтфлота, прищучил! – восторженно заявил хозяин винтовки, получая ее обратно.
Николай Николаевич ничего не успел ответить, потому что мятежники вновь открыли огонь, на этот раз и по его небольшому отряду: недисциплинированные люди из шпаны повылазили на всеобщее обозрение, за что и поплатились.
Это обстоятельство сыграло на руку Рейтеру, потому что его поредевшая бригада откатилась к соседнему, оказавшемуся пустым, редуту практически без потерь.
Оказавшись в относительной безопасности, Макс Андреевич провел рекогносцировку. Где-то на левом фланге погибал целый отряд красноармейцев, залегший на лед. Живые пытались укрыться за телами неживых, но и они были обречены. Исходя из стратегических замыслов Дыбенко – Тухачевского это, вероятнее всего, был Невельский полк.
Время на часах показывало десять утра. Место, где затаились люди Рейтера, оказалось крайне неудачным. Разрушенное недавними артиллерийскими ударами и авианалетами, оно могло попасть под кинжальный огонь, если противники выдвинутся в двух определенных направлениях.
Противники не преминули поступить именно таким образом. Их можно было понять: пошел парламентарий, да не простой – а член ревкома, его тут же пристрелили. Это дело требовало компенсации, которую можно было получить только через кровопускание полковника Рейтера и его бригады. В распоряжении мятежников были автомобили, на которых можно было быстро перебросить в нужное место матроса с пулеметом, пулеметчицей, помощником и коробками с патронами.
– Ходу, парни! – закричал Рейтер, позабыв сгоряча повсеместно принятое обращение «товарищ».
Они побежали берегом в сторону залегшего Невельского полка. Те подумали, что пришла подмога и поднялись на ноги, закричав при этом «Ура!» Весь огонь переместился на остатки бригады, выкашивая бегущих, как в игре в «городки».
Невельцы правильно оценили ситуацию и совершили маневр, называющийся «отступлением». Тем самым им удалось отделаться потерей одного батальона, а бригада Макса Андреевича погибла почти вся. Сам Рейтер выжил, но затаил глубокое неприязненное чувство в отношении Тухачевского и Дыбенко.
К пяти часам вечера все атаки захлебнулись, оставшиеся в живых красногвардейцы ретировались на материк.
5. После Кронштадта.
Тойво простоял со своим бойцами на позиции до того времени, как начало смеркаться. Мощных прожекторов ни у одной из противоборствующих сторон не было, корабли на приколе не торопились освещать поле боя. То ли лампочки перегорели, то ли договоренности с капитанами не было достигнуто.
С первыми сумерками и туманом с Кронштадта потянулся унылый народ. Все они шли осторожно, стараясь держаться строго в коридоре между позициями красных финнов. Вот и кончился мятеж, независимо от того, что остров так и не был взят.
Ушел по льду главный руководитель мятежа Петриченко Степан Максимович, двадцативосьмилетний пацан, старший писарь линкора «Петропавловск», анархист, кореш другого анархиста – Дыбенко. В Финляндии сделался плотником, ездил по северам, сопоставляя получаемые от товарища Бокия данные с реалиями. Был очень ценным сотрудником, правда, потом его финны сдали по списку «узников Лейно» в СССР, где он и помер в неволе.
Вместе с ним ушли Яковенко, телеграфист Кронштадского района службы связи, член Ревкома, заместитель Петриченко; Ососов, машинист линкора "Севастополь", член ревкома; Архипов, машинист, старшина, член Ревкома; Патрушев, старшина-гальванер линкора "Петропавловск", член ревкома; Куполов, старшина, лекарский помощник, член ревкома. Да еще порядка тысячи человек вместе с ними. Остались только те, кто верил «а меня-то за что?» Да еще оголтелые революционеры остались, да те, кто действительно был не при делах.
В перебежчиков не стреляли, наоборот, люди Антикайнена достаточно рьяно следили, чтоб никто из красногвардейцев не приблизился к их расположению. Впрочем, тем было чем заниматься: собирать со льда раненных и убитых – похоронные команды не справлялись. Любая стрельба прекратилась вовсе.
Надо льдом летали вороны и кричали друг другу что-то. Пахло весенней сыростью и кровью. Мир как будто оцепенел: люди не разговаривали между собой, раненные не стонали, только вороны каркали. И от этого создавалось впечатление, что вокруг Кронштадта кладбище, какое-то неупокоенное кладбище.
К утру последний мятежник, отважившийся на эмиграцию, ушел с острова. Все они были вооружены и направлялись к Выборгу – ближайшему финскому городу. То-то финские власти обрадовались, когда к ним в страну по льду пришло более тысячи хорошо вооруженных и обученных воевать людей!
Маннергейм, как привык делать в таких случаях, сохранял глубокомысленное молчание. Свинхувуд и Таннер призывали сохранять спокойствие, потому что ничего другого в голову им не приходило. Устроить всех перебежчиков в концентрационный лагерь, а потом по-тихому перебить, как уже бывало, не представлялось возможным. Нелегалы могли сами перебить кого угодно, да еще мимоходом свергнуть власть в Финляндии. Наспех организованные конторы регистрировали новоприбывших и в обмен на сдачу оружия предлагали бумажки европейского образца, предтечи, так называемых «нансеновских паспортов».