Страница 3 из 16
Боевой подводный пловец остро нуждался в адреналине и чувстве риска. Он просился на вторую чеченскую, но его не отпустили. Надо было кому-то готовить салаг в учебном батальоне, а лучше мичмана Грачева с его боевым опытом никого и не нашлось. Вот и накатило со временем на него чувство скуки и уныния.
Критической точкой стала гибель одного из молодых подводных диверсантов, запутавшегося по собственной дурости в рыбацкой сети и погибшего на очередных учениях. Его непосредственным командиром был лейтенант – сын контр-адмирала. И хотя мичман Грачев не имел к этому никакого отношения, командование сделало его, как водится, стрелочником, обвинив во всех грехах.
С погон сняли одну звездочку, вернув звание обычного мичмана. К тому же дали строгий выговор с занесением в личное дело, что сделало невозможным его дальнейшую службу по контракту за границей, куда Никита намеревался поехать.
Вот и психанул мичман Грачев, отслуживший десять лет в морской пехоте. Написал рапорт и уволился.
Во Французский легион он попал случайно. Так часто бывает, когда какой-нибудь маловажный жизненный эпизод круто меняет судьбу.
Через пару месяцев после увольнения из армии Никита в одном из калининградских пивбаров случайно встретил своего бывшего подчиненного, служившего когда-то срочную в морской пехоте в звании старшего матроса. Тот и рассказал бывшему мичману, что еще пять лет назад записался в легион и тянет там хорошо оплачиваемую и в общем-то непыльную службу. А на родину приехал в первый положенный ему отпуск.
Никита размышлял недолго. Было, конечно, несколько предложений работы телохранителем, но всё это его не устраивало. Как Никита сам любил говорить: чистить чужие ботинки и менять памперсы хозяину – это работа для тупых качков, не нюхавших пороха! В ней главное – иметь широкое тело, в которое надо словить пули, предназначенные охраняемой персоне, поскольку ничего другого ты сделать не в состоянии!
А Никите, с его инстинктом охотника и жаждой риска, была нужна совсем другая служба, и он, быстро собравшись, поехал с бывшим подчиненным во Францию, чтобы стать солдатом удачи.
Пересечь границу Российской Федерации пришлось по чужим документам, поскольку срок его подписки о неразглашении секретных сведений, данной в бригаде морской пехоты, был очень и очень долгим. И этот факт обрезал Никите всякие возможности вернуться на родину в ближайшие десять лет.
Добрался он до местечка Обань, которое находится в пятнадцати километрах от французского Марселя, и явился в штаб-квартиру 1-го иностранного полка легиона. После некоторых проверок с бывшим боевым пловцом подписали пятилетний контракт и отправили на остров Корсику, в расположение 2-го парашютно-десантного полка, куда он сам попросился.
Legio Patria Nostra («Легион – наше отечество») – так звучит девиз Французского легиона. И он действительно стал для Никиты Грачева отечеством, хотя и временным.
Для более полного погружения сознания в образ легионера его контакты с внешним миром ограничиваются в первые пять лет службы. Поэтому легион становится для контрактника и домом, и семьей. Впрочем, Никите и так некуда было ехать.
Капрал роты спецназа 2-го парашютно-десантного полка легиона Ники Грачефф успел за пять лет побывать со своим подразделением в Конго, Руанде и Сомали. По истечении первого контракта он подписал продление еще на три года.
Всем легионерам после окончания пятилетнего срока контракта предоставляются французский вид на жительство и возможность смены двух букв своей фамилии. Вот и превратился Никита Грачев в Ники Грачеффа, получившего новый паспорт и право безнаказанно вернуться с новыми документами на родину, куда он пока не особо стремился.
К середине двухтысячных у легиона боевой работы поубавилось. И даже в Африке на некоторое время установился хрупкий и ненадежный мир. Капрал Грачефф продолжал учить и тренировать новичков так, как он это делал когда-то в бригаде морской пехоты. Для него потекли будничные, рутинные дни, похожие один на другой, как узкие темно-зеленые листья корсиканских клементинов, растущих на острове, где он нес службу.
Никита уже начал было подумывать об уходе из легиона, когда опять вступил в дело неожиданный случай. Во время очередного летнего отпуска, который он проводил на испанском побережье Коста-Бланка, Никита одним душным вечером забрел в местное казино.
Не то чтобы он был игроком до мозга костей. Просто одинокий и скучающий легионер, имеющий на счету некоторую сумму денег, не знал толком, как их потратить. Он исправно отправлял в Вологодскую область ежемесячный неплохой депонент, но банковский счет всё равно рос, а семьей обзавестись Никита так и не удосужился. Поэтому и захаживал иногда в игорные заведения, чтобы убить время и получить дозу адреналина, которой он был лишен в последнее время службы в легионе. Проигрывал, как правило, немного. Умел вовремя остановиться. Правда, почти никогда и не выигрывал. Игорная фортуна явно не была к нему благосклонной.
Вот и тогда, он, сидя за столом с «Блэк Джеком», скучающим взглядом смотрел на расклады, которые делал крупье, и, проиграв немного денег, наслаждался прохладой в зале казино, которую обеспечивали современные кондиционеры. Выходить в уличную влажную парилку летнего средиземноморского вечера очень не хотелось, и Никита, лениво махнув рукой официанту, заказал стакан виски со льдом.
Он успел сделать только один глоток холодного «Джемесона», как на его плечо опустилась ладонь и очень знакомый, но давно забытый голос произнес:
– А я вот уже полчаса смотрю: ты это или нет? Здравствуй, командир! Какими судьбами здесь?
Удивленный Никита обернулся и увидел Марка Багрицкого, который два года служил с ним в одном подразделении 336-й отдельной бригады морской пехоты. Марк, конечно, очень изменился, но тем не менее узнать его было можно.
Из долговязого, худощавого морпеха с короткой стрижкой и ярким блеском в глазах он превратился в крепкого и серьезного мужчину средних лет. Весь его облик говорил о том, что этот человек перенес немало трудностей и жизненных испытаний.
И хотя выглядел Марк ухоженным, солидным и хорошо одетым, всё подсказывало Никите, что у того был опыт «ходки к хозяину». На это, кроме дерзкого взгляда его по-прежнему ярких глаз, указывали и небольшая горбинка на перебитом когда-то носу, и косой шрам, идущий от уголка губ наверх. А главное, что сразу бросилось Никите в глаза, когда Марк протянул ему руку для приветствия, – на двух его пальцах были вытатуированы перстни. Один – сплошной, полностью окрашенный черной тушью, второй – с черепом в окружении черной рамки.
Никита не знал, что означают эти «тюремные ордена», но прекрасно понял, что Марк человек явно авторитетный, как это принято говорить в определенных кругах.
Их многое раньше связывало с Марком. И боевое дежурство в Анголе, и многочисленные военные учения с риском для жизни, и просто дружеские отношения, которые сложились у них за два года совместной службы. Они были практически ровесниками, с разницей всего лишь в пару лет.
Никита не знал, как проходила дальнейшая жизнь бывшего товарища. Судьба разбросала их по разным местам и внесла разные обстоятельства в их непростые жизни. Но воспоминания о бывшей дружбе позволили Никите тепло ответить на приветствие Марка, хоть пока и осторожно:
– Здоро́во, сержант! То же хотел бы и у тебя спросить! Ты-то откуда здесь?
Никита нарочно назвал Марка сержантом. По-армейски, не по-флотски. Хотя Марк перед дембелем носил звание старшины второй статьи, что, впрочем, соответствовало армейскому сержанту. Просто так принято было для краткости называть боевых морпехов, носивших это звание.
По всему было видно, что бывший сослуживец искренне обрадовался встрече с Никитой. Марк, широко улыбнувшись, ответил прямо, абсолютно без каких-либо ноток хвастовства:
– Да я вроде бы тут за хозяина! Так что, Боцман, ты пришел сюда проигрывать деньги мне!
Оказалось, что Марк помнил армейскую кличку Никиты, которой он представлялся и в легионе. Дело в том, что его обычное, казалось бы, мужское русское имя во Франции было чаще всего женским. Правда, с ударением на последнем слоге. Поэтому капрал Французского легиона предпочитал представляться Боцманом или Ники, на худой конец.