Страница 4 из 5
— А пошла ты…
Хорошенькое начало!
Мне пришлось ухватить Роальда Голицына за рукав и произнести только одну фразу, чтобы привести бывшую кинозвезду в чувство:
— Передайте Симону Ароновичу Костякову, что наш договор расторгнут.
И демонстративно повернулась к нему спиной, намереваясь отправиться восвояси.
Теперь догонять меня пришлось Голицыну. Впрочем, я позволила ему сделать это, чуть сбавив темп ходьбы. Роальд чуть тронул меня за плечо и, аккуратно приостановив, загородил мне дорогу.
— Миль пардон, мадам! — проронил он, приподняв шляпу с широкими полями. — Я думал, что вы из этих… повернутых фанаток.
— Извинения принимаются, инцидент исчерпан, — довольно сухо сказала я Роальду. — Давайте-ка вернемся за вашим багажом.
— Я не думал, что вы окажетесь… э-э… женщиной, — пояснил Роальд, пока мы возвращались к багажному отделению. Костяков сказал, что меня встретит охранник Женя, ну и я подумал, что будет мужик.
— Вы разочарованы?
— Н-ну почему? — прищелкнул языком Голицын. — А вы справитесь? Шучу-шучу…
Когда два чемодана были транспортированы пыхтящим носильщиком к моему автомобилю, произошел довольно любопытный эпизод.
Роальд распахнул дверцу жука — «Фольксвагена» и уже занес ногу, как неподалеку — из кустов справа — я заметила мгновенное зарево фотовспышки.
Кусты зашуршали и смолкли. Тут же послышался шум мотора и промелькнул мотоцикл, оседланный молодым человеком, лицо которого скрывал шлем.
— Вас сфотографировали, — мельком заметила я, садясь за руль.
— Как? Кто? — недовольно сморщился Роальд. — Что все это значит?
— Как? Фотоаппаратом, вон из тех кустиков. Кто? Парень с мотоциклом. А все это значит, что из сегодняшних газет жители области узнали о вашем приезде, — ответила я, выруливая на магистраль.
Голицын театрально застонал, прижав пальцы к вискам. Затем снял очки, протер покрасневшие глаза и, прильнув к стеклу, начал рассматривать местность, по которой мы проезжали, комментируя увиденное:
— О, как тут все отстроили! Не узнать! Смотрите-ка, и «Мост-банк» у вас есть!
Он обернулся ко мне и серьезно спросил, поглядев мне прямо в глаза:
— А ведь меня могли не только сфотографировать. Оптический прицел, глушитель — и все. Пишите письма на тот свет.
— Ну зачем же так мрачно? — отозвалась я. — Вас любят. А тех, кого любят, убивают редко. Это нетипично для наших широт.
— Вы просто не знаете, — снисходительно покачал головой Роальд. — Даже не представляете себе, в какой клетке нам приходится жить.
— За все надо платить…
— Что? Ах да, конечно! — Роальд снова вернулся к изучению заоконных пейзажей.
Сосредоточенно рассматривая проносившийся мимо город, Голицын походил на иностранца, которого черт занес в деревушку, где он имел несчастье когда-то родиться — давным-давно, почти в другой жизни.
— Роют и роют, — сокрушенно покачал он головой, когда мы осторожно проехали мимо неогороженной канавы. — А потом дома падают.
— Они не только падают. Они еще и взрываются, — добавила я.
— У вас тоже? — недоверчиво спросил Роальд. — Хм, однако, тенденция…
Мы миновали спуск и теперь неслись по шоссе, выходящему на центральные улицы города.
— Нам куда? — осведомилась я, тормозя у светофора. — Как я понимаю, к родителям.
— Угу, это вроде недалеко, — кивнул Роальд. — Сейчас я посмотрю…
Он порылся в своей сумке и достал органайзер, из которого извлек помятый листок.
— Коммунистическая, шесть, — торжественно произнес он. — Кажется, в центре?
— Уже Столыпина, — отозвалась я, выруливая налево и направляясь в район набережной. — Пять лет как переименовали.
— Правда? — удивился Роальд. — Что ж, похвально. А у нас только в исторической части города прошлись по названиям, дальше руки не дошли.
— Вы, видимо, давно не бывали в наших краях? — осторожно спросила я.
— Года два или три, — рассеянно ответил Роальд. — А что?
— Так… А что же вас на этот раз потянуло? Ностальгия заела?
Голицын даже расхохотался. Впрочем, смех быстро затих, и Роальд уставился на меня с явным неодобрением — он вспомнил, кто я по статусу.
— Слушайте, а почему вас это вообще интересует? — раздраженно спросил он. — Почему я должен вам что-то объяснять?
— Да нет, как хотите, — спокойно пожала я плечами. — Мне, в общем-то, все равно.
— Вы ко мне приставлены, вот и охраняйте, — не без легкого хамства в голосе произнес Голицын. — А как да почему — не ваше дело.
Роальд откинулся на сиденье, недовольно осматривая салон автомобиля.
— Это у вас что, служебная? — ткнул он пальцем в потолок автомобиля.
— Я не служу, — коротко ответила я, подруливая к дому. — Личная собственность.
Теперь Голицын оценивающе посмотрел на меня, как бы прикидывая, сколько я стою.
— Н-да, — хмыкнул он. — Надо сказать, что Симон Аронович человек довольно эксцентричный. Не буду скрывать, что я предполагал нечто иное…
— Десяток автоматчиков и кортеж из «Мерседесов»? — повернулась я к Голицыну, тормозя у подъезда. — Что ж, перезвоните своему Костякову, пусть переиграет. Мобильник у вас имеется?
— Нет, — мрачно буркнул Голицын, приоткрывая дверцу. — Специально с собой не взял, чтобы не беспокоили всякие-разные…
Он вылез из машины и обомлел. Первым желанием Роальда было нырнуть обратно и умотать отсюда как можно скорее, он даже сделал шаг назад — но было уже поздно. Слишком поздно для отступления.
Словно из-под земли возникли три пожилые женщины, одетые в нечто парадно-цветастое. Стоявшая впереди поклонилась и протянула Роальду каравай с солонкой, водруженной на вершину хлеба.
— Милости просим, Ромочка! — хором проговорили стоявшие рядом дамы.
— Хлебушек вкусный, сами пекли, в американской печке! — с гордостью сказала дама с караваем. — Берите, не стесняйтесь!
Роальд Голицын с нескрываемой ненавистью посмотрел на импровизированную делегацию, потом на меня. Уже открыл рот, чтобы смачно послать всех подальше, но, видимо, вспомнил о родителях — ведь им пришлось бы потом извиняться перед соседями.
Да и народ начал понемногу подтягиваться — вокруг нас уже стояло человек десять, включая любопытствующих детей и старушек.
Роальд выдавил из себя улыбку, быстро отщипнул ломоть каравая, запихнул себе в рот и ринулся в подъезд. Я едва успела опередить его, и правильно сделала — дорогу пришлось расчищать.
Голицын сплюнул непережеванный мякиш сразу за дверью и, подняв голову, тихонько завыл, словно зверь, который попался в капкан:
— О-о-о! И зачем я только сюда приехал! Послал бы телеграмму…
Я схватила Роальда за руку и повела его вперед, проталкиваясь между стоящими у стены и у перил людьми. Казалось, встречать Голицына высыпал весь дом, сгруппировавшись в одном подъезде.
Откуда-то сверху свисали головы любопытствующих, вытянувших шеи с верхней площадки, под ногами мельтешили дети и кошки. Роальд шел, втянув голову в плечи, а улыбалась за него я.
Вообще, подобное скопление народа бывает разве что на похоронах — и дверь квартиры открыта, и народ на лестнице тусуется.
Мы достигли площадки пятого этажа, где нас уже ждали с распростертыми объятиями.
Сказав «нас», я отнюдь не оговорилась. Народ, видя, как я буквально тащу за собой Роальда, мгновенно сообразил, что я не абы кто, а его подружка или невеста, и быстро передал по беспроволочному телеграфу эту новость до самого пятого этажа.
Так что матушка Роальда, пышнощекая толстушка лет шестидесяти, обняла меня так же крепко, как свое чадо, и даже трижды чмокнула в щеки.
А от ее благообразного супруга — статного строгого мужчины с седыми бакенбардами — я удостоилась крепкого рукопожатия.
— Иван Абрамович, — сдержанно представился глава семейства. — А это моя дражайшая половина, Василиса Гавриловна.
Он указал чуть дрожащей рукой на супругу, которая от счастья лицезреть своего обожаемого сынка на время потеряла дар речи.
— Очень приятно. Женя, — деловито сказала я. — Рада, что у Роальда такие симпатичные родители. И вообще — спасибо вам за теплый прием.