Страница 56 из 70
Яркий свет ослепил реставратора. Он медленно вошел в помещение и застыл как вкопанный. На столе перед «Садом наслаждений» лежало маленькое распятие, по краям которого горели свечи. Фигура Христа была разломана посередине. Кайе подбежал к картине, задул свечи и отшвырнул все в дальний угол. Когда глаза реставратора окончательно привыкли к темноте, он исследовал картину.
Кайе медленно приходил в себя. «Сад наслаждений» был цел и невредим. Он провел рукой по лицу. Ни комиссара, ни Грит. Где они?
Неожиданно за спиной хлопнула дверь, Кайе вздрогнул и поспешно обернулся. У дверей стоял охранник в голубой форме, фуражка глубоко надвинута на глаза.
— Где вы были? — набросился Кайе на охранника.
— Природа изменяется. Правда убивает! — пробормотал охранник, и в первый момент Кайе не понял смысла сказанного.
Он внимательно вгляделся в мужчину.
— Вы!
— Совершенно верно, сеньор Кайе. Не ждали меня?
— Ждал, но не думал, что вам это удастся.
— Все оказалось проще, чем я предполагал. Хватило одного звонка. Они даже проверять не стали. Невероятная халатность.
— Вы и есть предполагаемый комиссар Ривера!
— Удачная идея, не правда ли?
Мысли лихорадочно проносились в голове Кайе. Наверняка в кармане Берле бутылка с кислотой, и при удобном случае он выплеснет ее на картину. Его нужно остановить… Но что значит это представление с разломанным Христом?
— Что вы сделали с охранником?
Патер Берле хрипло рассмеялся:
— Отослал пообедать. Они такие доверчивые.
Патер поправил фуражку. Глаза его блестели, и Кайе понял, что Берле опять использовал свои гипнотические способности. Уголки губ патера слегка подергивались.
Кайе попытался преградить Берле дорогу, переключить его мысли на что-то другое.
— Зачем вы пробрались сюда? Что вам нужно от меня, патер Берле?
Берле, медленно надвигавшийся на реставратора, остановился. Беспокойно бегающие глаза уставились на Кайе. Взгляд его был пуст, как у слепого.
— От вас я ничего не хочу, но вы мешаете мне. — Берле улыбнулся одними губами.
— Если желаете, я позову Грит Вандерверф. Она поговорит с вами.
Патер встрепенулся, будто его укололи. Глаза священника вспыхнули, голос стал пронзительным:
— Я видел ее! Змея! Ее прислал сатана! — Патер поднял руки к небу.
— Почему змея? — спросил Кайе.
Берле резко повернулся и заговорщически понизил голос:
— Она — женщина. Она не хочет признать, что вместе с ее родом в мир пришел грех. В состоянии невинности…
— Замолчите! Хватит с меня ваших россказней!
Взгляд Берле уткнулся в пол, патер принялся медленно раскачиваться из стороны в сторону.
— Вы нашли третий знак в сцене ада, Кайе?
Патер расхохотался:
— Тогда уже поздно!
— Что поздно?
— У вас больше не будет возможности исследовать картину.
На лице Берле появилась злобная улыбка, и в голове Кайе зазвенел сигнал тревоги. Хоть бы кто-то из охранников вернулся с обеда! И Грит, почему она не появляется?
Лицо Берле, казалось, застыло. Неожиданно Кайе вспомнил, где он видел эти черты: в сцене ада на триптихе. Человек-дерево смотрел на него с картины так же пусто, вдаль, поверх зрителя. Выгоревшее тело, безжизненное и мертвое.
Берле обошел Кайе и собрал лежавшие в углу обломки распятия. Затем сложил фигуру Христа.
— Что значит это представление с распятием? — спросил реставратор.
Патер повернулся к нему спиной, осторожно сложил все части на столе и указал на распятие, посередине которого проходила линия разлома.
— Это мой смертный приговор. Они разломали Христа, потому что он не имел для них никакого значения. Мужской идол. Они разбили мужскую веру и разрушили самого человека.
Берле говорил запинаясь, будто подыскивал слова.
— Кто положил этот крест, патер Берле?
Священник кивнул, его рука исчезла в правом кармане куртки. Кайе затаил дыхание. Но патер снова вынул руку из кармана и показал ладонь.
— Кто положил крест, кто положил крест?.. Вы что, действительно так наивны, Кайе? Вы сами сделали это! Вы хотите уничтожить нашу святыню, и эта змея с вами.
— Вы сошли с ума!
Берле закашлялся:
— Кто же еще? Я не разбил бы Христа!
Может, Берле прав? Разве Петрониус Орис не получал такое же предостережение? И разве на его жизнь не покушались?
— Хорошо, предположим, это была она. Но зачем?
— Сеньора предупреждает меня, чтобы я не трогал картину. — Патер смотрел реставратору прямо в глаза. — Вы еще не занимались родословной этой женщины? Не проверяли, откуда она?
Кайе удивленно покачал головой.
— Она — последняя из рода Вандерверф, который раньше звался Ван дер Верф и имеет трехсотлетнюю историю. Ничего необычного, сеньор Кайе. Но сейчас будет интереснее. В середине XVI века эта семья связывает себя узами брака с семьей Ван Синт-Ян. Ничего не напоминает? Ван Синт-Ян — католическое имя Якоба ван Алмагина. У Якоба есть потомки. А если Якоб принадлежал к адамитам, то можно предположить, что между семьей Вандерверф и Синт-Ян все решала религия. Последние часто меняли место жительства, а потом осели в Голландии. Там они обладали привилегией свободного вероисповедания.
Кайе был поражен. Грит — потомок загадочного ученого, или это фантазии безумного патера?
— Так это Якоб ван Алмагин предупреждал Петрониуса Ориса с помощью разломанного креста?
— Предположительно да!
Берле подошел ближе к картине, хотя Кайе и старался оставаться между триптихом и патером.
— Знаете, читая рукопись, я обратил внимание, что история до определенного места написана одной рукой. Затем она неожиданно обрывается, и повествование продолжает другая рука. Стилистически все абсолютно одинаково, можно подумать, будто Петрониус Орис не мог писать сам и диктовал кому-то, но потом…
И тут Кайе поймал его:
— Вы полагаете, с Петрониусом произошло несчастье? Вы прервали свой рассказ, чтобы умолчать об этом?
Берле рассматривал сцену ада. Кайе показалось, что патер хочет загипнотизировать сам себя. И тут голос Берле вновь притянул реставратора к себе и захватил все его внимание.
Все полетело кувырком в Хертогенбосе, и с Петрониусом случилось несчастье, как признание того…
IV
…что даже смерть стучится в дверь жизни вежливо. От стука молотка, сколачивающего две балки, Петрониус открыл глаза. Он долго лежал так, направив взгляд в низкий каменный потолок, весь в белых трещинах, и слушал тяжелые удары молотка, вбивавшего металлические гвозди в доски. Подмастерье облизнул губы, сухие и потрескавшиеся. Когда Петрониус захотел перевернуться, чтобы встать, резкая боль пронзила его от плеча до левого бедра. Он не мог вспомнить, как попал в эту дыру. Здесь невыносимо пахло мочой, нечистотами, заплесневевшим хлебом и сеном.
— Эй, парень, чего вертишься, будто лежишь на кровати с балдахином? Здесь нужно соблюдать аккуратность и уважать соседей.
Боль в плече лишила Петрониуса голоса. Он закрыл глаза и постарался лежать тихо и дышать равномерно. Справа он почувствовал тепло другого тела, прижавшегося к нему.
— Где я? — прохрипел он. — Что все это значит?
Петрониус проверил, может ли пошевелить пальцами, и понял, что левая рука почти онемела, пальцев он не чувствовал.
— Послушай-ка его, Гриит! — протявкал тот, кто лежал ближе к выходу из подвала — оттуда проникало немного света. Петрониус не мог повернуть голову к говорившему. — Такое мерзкое отродье, и не знает, кто он?
В нескольких шагах раздался женский смех, потом шепот:
— Нужно пробудить его жизненные силы. Пропусти меня, Руфф. Я позабочусь, чтобы он узнал, что произошло.
— Проклятая стерва, — буркнул мужчина, лежавший рядом с подмастерьем. — Заткнись!
Затем сосед повернулся прямо к Петрониусу, дотронулся до его плеча и спросил:
— Не знаешь, что за тобой посылали целый кавалерийский дозор? Правда, всего один раз.