Страница 3 из 11
Летом 1875 года Василий попал в археологическую экспедицию в горы Тянь-Шаня. Конечно, зачислили его не без помощи князя Адальневского. Из экспедиции привез фотографии наскальных рисунков, и за зиму расшифровал их. Доклад Дальнева по этому вопросу опубликовал российский научный журнал. Потом последовал перевод в английском издании. Молодого ученого стали приглашать для консультаций, просили читать лекции, проводить семинары. Состоялась поездка в Баку, где на раскопках нашли чудом сохранившийся фолиант на неизвестном языке. Из-за ветхости транспортировать его опасались. Насколько сумел Дальнев продвинуться в раскрытии текста, сразу оценить никто не смог. Сформулированные им догадки опубликовали в научной статье. В работе с этим артефактом подспорьем явился турецкий язык. Волей-неволей Дальнев добился познаний в турецком.
Занятый каждый день с раннего утра до позднего вечера двенадцать месяцев в году, добровольно отказавшийся от земных радостей, Дальнев практически забыл про Шартомскую. Но станица сама напоминала о себе то письмом по почте от атамана с приветами от земляков и Матрены Феофантьевны, то оказия приспеет в виде случайного курьера, а то и земляки пожалуют в Москву по торговым делам.
Дальнев не скупился, давал приют, кормил, поил, обеспечивал уход за лошадьми, предоставлял складские помещения. Земляки все ехали и ехали. Прибывали совсем незнакомые люди, но привет от Елизара Никодимовича и емкость с мутной жидкостью подтверждали их землячество. К весне подношений скопилось столько, что казалось атаман Шартомской с утра до вечера без устали гонит самогон. Дальнев в глубине души догадывался, что по Нижнему Дону распространился слух, будто живет в Москве простак, у него можно жить, кормиться, хранить товар, только надобно передать привет от атамана и выставить посуду с самогоном.
Как-то под вечер привратник доложил, что барина спрашивает офицер при погонах и на лошади. Дальнев вышел к воротам и увидел бравого парня годов двадцати пяти, в котором при тщательном рассмотрении узнал своего друга детства, Сашку Плутовидова, по прозвищу Шишок.
– Сашка, ты ли это? Не верю глазам своим! Прямо герой-защитник! – закричал Василий.
– Ты тоже время не терял, изменился так, что по улице пройдешь и не узнаешь. Да еще с фамилией намудрил. Благо шартомские подсказали, что был Косач, да весь вышел. Что за фамилия такая Дальнев?
– Фамилия как фамилия, пойдем лучше в дом, хоть наговоримся досыта. А то бывает и словом перемолвиться не с кем.
За накрытым праздничным столом пошли воспоминания о былом счастливом времени, о ребятах ровесниках, об их судьбах.
– Знаешь ли ты? – будто хватился Плутовидов, – атаман наш, Елизар Никодимович помер.
– Когда? – удивился Василий.
– Да еще зимой.
– Вот же народ, ни совести, ни чести.
– Не понимаю? – удивился Сашок.
– У меня весь Дон перебывал. Именем атамана приют находит до сих пор.
Василий подробно описал визиты земляков, о своих стараниях по их привечанию. Посмеялись и продолжили разговоры. Затронули личную жизнь, обменялись мнениями на будущих избранниц, о денежном состоянии.
– Давно в офицерах ходишь? – спросил Дальне, – поди тоже от дома отошел и на стороне состоялся.
– Не совсем так. Елизар Никонорович прознал, что Гвардейский казачий полк пополняется новыми бойцами. Предложил нам, не всем конечно, еще двоим, не буду поминать их. Согласился я один. Сначала приехал в Крым, потом под Воронеж. Вообще, если все рассказывать, то долго и не интересно. С началом войны с турками решили создать Второй лейб-гвардии Сводный казачий полк и отправиться прямо на войну. Так, что в Москве я только проездом. Через пару дней отправляемся.
От Плутовидова исходил заряд неведомой доселе удали и свободы. Его глаза излучали мальчишеское озорство, присущее маленьким детям, неразумным, не знающим горести и страха. На этом фоне ничтожным представились Дальнему все его гипотезы и догадки, нумизматические и археологические коллекции, вот у друга настоящее дело.
– Слышь, Сашок, – сказал Василий, – запиши меня тоже в свой полк. Надоело мне сидеть наедине с книгами и общение с тоскливыми людьми.
– Да, поди уж и на коня не влезешь? Руки, ноги одрябли. Ничего тяжелее гусиного пера и не подымал.
– Восстановлюсь быстро, мне только стоит начать.
– Из современных ружей когда стрелял? Да стрелял ли вообще. Теперь-то все по-другому.
– Зато ножи метать не разучился. Вот, гляди, – Василий схватил со стола нож и бросил его в дверь.
Нож долетел, но плашмя ударился об косят и упал на пол.
– Нет, Василий, читай лекции и пиши статьи.
– Погоди, научи меня стрелять. Поедем завтра в лес.
– Чтобы метко стрелять, десятком выстрелов не обойдешься. Ты же знаешь это лучше меня.
Разговор прервался и повисла тишина.
– Ладно, – прорезался охрипший голос Дальнева, – а толмачи вам нужны?
– Ты что же турецкий знаешь?
– Знаю.
– А ну как тебя наш командир проверит? Он из тех мест и свободно говорит на тарабарщине.
– Да хоть прямо сейчас.
Тамаев Руслан Усманович остановился в палатах купца Коростылева в Столешниковом переулке. После сытного ужина с напитками офицер прилег отдохнуть. В полусонном состоянии его и застал поручик Плутовидов.
– Вот, господин капитан, привел пополнение.
Тамаев одним глазом глянул на Дальнева и пробухтел:
– Где ты нашел это декоративное растение?
– Это мой земляк из Шартомской станицы, росли вместе.
– Если и был земляк, так весь вышел.
– Могу служить переводчиком. Знаю турецкий, французский, английский, – выпалил Дальнев.
– В моей сумке лежит турецкая листовка. Поручик, подай своему другу, пусть переведет.
Плутовидов исполнил сказанное и в руках Дальнева оказался пожелтевший лист с типографским текстом. Василий бросил взгляд на бумагу и заговорил:
– Приказ сербам сидеть по домам. Не выходить на улицу, за нарушение смертная казнь. Могу перевести весь текст.
– Не надо.
Дальше капитан говорил на турецком, Дальнев отвечал.
– Пойдешь вольноопределяющимся? Коли согласный, приходи завтра к семи часам. Только документы прихвати, кто ты есть по жизни и прочее.
На другой день Тамаев свел Дальнева со штабным офицером в чине полковника, но тот, прочитав документы, ответил категорическим отказом.
– Нам только ученых не хватает. Иди, читай свои лекции и морочь головы студентам, а на войне, не дай Бог, убьют. Потом замучаюсь отписываться. Мы уж как-нибудь без тебя османов одолеем.
Лучше бы штабной последней фразы не произносил. В Василии пробудился тот самый донской казак, который ежели выгонят за дверь, залазит в окно, ежели и так не выходит, то протискивается в печную трубу.
Первым делом Дальнев поспешил в университетскую библиотеку. Взял подборки московских газет от начала событий на Балканах и начал искать статью, которая случайно запала в его память. Нашел статью о создании во многих городах России славянских комитетов – организаций по сбору пожертвований в пользу борющихся народов Балкан, по оказанию медицинской помощи. Там же обращались к молодым людям, желавшим отправиться добровольцами на войну. Для волонтеров указывался адрес сборного пункта: Колокольников пер., д. 3. Довольный тем, что память его не подвела, он приступил к следующему этапу задуманной операции. Под вечер приехал в Царицино. С тех пор, как императрица Екатерина закрыла проект строительства дворца, в прилегающем лесу разгулялись разбойники, душегубы и просто опустившиеся личности. Конечно, Василий в лес входить не стал, а обосновался недалеко от трактира. Подвальное помещение обозначалось вывеской с указанием смотрящей вниз стрелки. У входа толпилось полчище в лохмотьях, обмотках и в чем-то еще, называвшемся ранее одеждой. Скорее всего при входе в заведение требовали предъявлять деньги. На улице собирались те, без каких-либо средств, денежных, вещественных, имеющих любую ценность. Дальнев узрел на подходе троицу доходяг и, судя по виду, шли они с твердой уверенностью попасть в подвал. Василий выбрал самого молодого и отозвал его в сторону. Двое других насторожились.