Украденное сердце

"Как там матушка?"

Но не успела Зарислава погрузиться в думы тоскливые о доме, как в углу одна из челядинок зашевелилась. Травница быстро отвернулась к стенке, прикрыла глаза, притворившись, что спит. Снова раздался шорох, а потом всё стихло.

Зарислава некоторое время лежала, напрягая слух, но потом расслабилась, и мысли начали плавать, как мухи в скисшемся молоке. Она подумала о Гориславе. Яд его утягивает в Навь, выстоит ли дух воина, коли встал на тропу мира нижнего? На сердце сделалось пасмурно и туго. Начала рассуждать про себя – пусть ялыньские и вольным народом слывут, но если падёт волдаровское княжество, степняки поползут с юга, и тогда бежать им придётся с обжитых мест. И что могло ужасного случиться, так это необходимость примкнуть к какому-нибудь княжеству под защиту и стать людьми подневольными, с трудов своих отдающими дань воеводам да князьям. Однако от таких мыслей сделалось Зариславе куда сквернее. У княжича Данияра горе – отец при смерти, сам душой недужит, а она выгоду ищет.

Так и лежала, думая всё об этом, пока мысли не стали расползаться и ускользать, погружая её в тревожный, неспокойный сон.

– Поднимайся, – услышала Зарислава над ухом чей-то голос.

Она скривилась, с трудом вытягивая себя из масляного липкого сна.

– Да пусть поспит, Верна. Чего тебе неймётся. Рань какая. Солнце только встаёт, а она поди с дороги, – прошептал кто-то. – Пусть спит, не буди.

Чужие голоса окончательно выдернули травницу из сна. Зарислава мгновенно вспомнила, где находится, разлепила ресницы. Перед глазами склонялась девица с тёмными, как колодцы, глазами и струившимися по плечам к животу волосами. Света было достаточно, чтобы разглядеть резкие черты девицы. Они придавали её молодости строгость: острый нос, маленький подбородок, тёмные брови и бледные губы. Однако, не смотря на холодную красоту, девица жглась и кололась, словно к Зариславе подкатился горячий уголёк.

Травница моргнула и поднялась, сев в постели, откинув спутавшиеся за ночь длинные волосы. Тусклый утренний свет бил в низкое квадратное окно, озаряя обширную светёлку, в которой на своих уже застеленных опрятно лавках сидели девицы. Было и впрямь ещё рано, потому как горели лучины на столах, освещая лицо молоденькой девицы, круглощёкой и большеглазой. Она сидела с полотном на коленях и иглой в руках – с зари трудится девка. А другая, тощая, как осина, но весьма приятная на вид, тревожно смотрела на гостью.

– Доброго утречка тебе, – сказала эта самая девица ласковым голосом.

Спросонья Зарислава забыла пожелать ей того же, пошарила руками под одеялом, ища оберег, который потеряла во сне. Нашла. Сжала и быстро вернула его в суму, так, чтобы никто не заметил, что именно она прячет.

– Знать это ты травница Зарислава, за которой отправлялась наша княжна? – спросила черноглазая Верна голосом глубоким, но приятным на слух.

Гостья помолчала, не зная, можно ли говорить о том с другими, но коли догадываются, то отнекиваться уже и не резон ей.

– Я, – ответила, оглядываясь на других.

– Опоздала ты, травница.

Зариславу будто холодной водой обдали. Она вытянулась, напрягая каждый мускул.

– А что случилось?

– Вчера Тризну12 справили по князю. Горислав ныне в Ирий поднялся.

Внутри так и обмерло всё, приросла к лавке, задеревенев.

– Как? Не ошиблась ли ты?

Девица фыркнула.

– Весть эта уже по всем острогам гуляет. Радмила весь день тебя всё ждала, так разволновалась. Едва уснула, пришлось трав сонных заварить.

Холодок пробежался меж лопаток – весть о Гориславе потрясала. Как же теперь людям Волдара без князя? Кто ныне правит там, если княжич Данияр не в себе?

– Какое горе – отца потерять, – сказала круглощёкая девица, ловко работая над полотном иглой.

– Да, княжича жаль, – согласилась Верна, задумавшись. – Поэтому Радмила и ждёт тебя не дождётся, как можно скорее хочет в Волдар попасть.

Зарислава заёрзала, хотелось больше узнать о княжиче, и про Вагнару, ту, что так крепко смогла присушить к себе Данияра. Но одёрнула себя от любопытства. Зачем спрашивать, коли скоро сама всё узнает и увидит своими глазами. Однако слишком Верна разговорчива, для простой служанки больно много тужится за Радмилу.

– Терем княжеский большой, – перевела взор травница на челядинку, начиная расспрос свой издали.

– Да огромен, много слуг у нас. В этой светлице только помощницы её живут. За нами Благиня присматривает. Есть ещё девки, но те самой княгине Ведогоре, матушке Радмилы служат, – Верна кивнула на лавку, где сидела долговязая челядинка. – Это Селяна – стряпуха. Рогнеда – рукодельница. Я помощница Радмиле, мне доверяет она во всём, – ответила без запинки и твёрдо Верна и вдруг подсела ближе, коснулась легонько руки Зариславы, заглянула в глаза.

– А ты правда сможешь княжича исцелить? – спросила она, будто только об этом и помышляла.

Глаза челядинки в темноте были непонятного цвета, но явно тёмные, даже жутковатые. Травница опустила ресницы, сжимая под одеялом кулаки. Ну вот, уже прознали, кто она. А ведь Ветрия предупреждала помалкивать, но как тут смолчишь…

– Я постараюсь, – ответила она.

Ещё нужно понять, что за заклятие напускает Вагнара на душу княжича. А на это много сил, времени и терпения нужно иметь.

– Ты уж постарайся. Только на тебя надежда, – Верна отвела взгляд свой ведьмовской, помолчала, задумавшись о чём-то. А затем встала.

– Поднимайся, – велела она так, будто Зарислава находится в её подчинении, и пошла к своей постели.

Гостье это крайне не понравилось. Однако спорить и пререкаться с челядинкой было бы не разумно с её стороны. В первый день своего пребывания в Доловске ни с кем не хотелось ссориться.

– Ты пока переодевайся, трапезничай, а я пойду, извещу Радмилу о твоём приходе, – сказала Верна, копаясь в своём сундуке.

Зарислава засмотрелась, как челядинка ловко справляется с платьем и волосами, свивая их в косу. Верна преображалась на глазах, а в светлице становилось всё ярче. И теперь травница смогла рассмотреть её хорошенько. Волосы её были не то, что темны, а черны, как вороново крыло, и заплетённая коса напоминала Зариславе ужа. Глаза карие, тёплые, и на узком белом лице брови соболиные чернели, приковывали внимание. Больше всего удивило убранство служанки, в которое она так ловко облачилась – просторное платье, повязанное тонким пояском под небольшой девичей грудью, подол, ворот и рукава искусно вышиты серебряной нитью.

Для челядинки Верна выглядела весьма недурно. Видно и правда жалует её княжна, раз так наряжает. А может, полюбовник есть знатный да богатый, дарит ей подарки дорогие. О втором хотелось думать меньше всего, и, мазнув её взглядом, Зарислава отвела глаза, сдёрнула с себя одеяло и опустила ступни на прохладный с ночи пол.

Верна пошла к двери точно так же, как и Радмила, неспешно, поводя бёдрами.

И как только она исчезла за створкой, Рогнеда спрыгнула с лавки.

– Ну и зануда. Слава Богам, ушла!

Зарислава, пряча улыбку, встала с постели и прошла к сундуку, по обычаю откинув крышку. Вытянула льняное платье золотистого цвета. Сквозняк, что залетал в окошко с улицы, смахнул с лица остатки сна.

Значит, Верну сожительницы недолюбливают, и Зарислава не ошиблась в том, что не нужно болтать с ней лишнего. Ведь и сама княжна Радмила не пришлась ей по душе, да и Ветрии поди тоже. А потому стоит вести себя весьма осмотрительно и разумно, как и наставляла её волхва. Быть в стороне, наблюдать и делать своё дело, ни во что не впутываясь.

С этими мыслями она облачилась в платье, подвязалась пояском, прошла к лохани, которая стояла у двери, отёрла прохладной водицей лицо, промокнула его висевшим на крючке белоснежным рушником. Зарислава чувствовала, как затылок жгли любопытные взгляды челядинок. Не выдержав, она обернулась.

– Пойду воздухом подышу, – только и сказала, шагнув в приоткрытую дверь.

12

Тризна – у древних славян, обрядовое действие и пиршество в память умершего.