Золотой берег

— Учти, в любом случае я ничем тебе не обязан. Даже если ты пробудешь здесь всю ночь, ты все равно не получишь от меня никаких сведений.

— Я же сказала тебе, что я здесь только потому, что ты вызываешь у меня интерес. Сексом за информацию я не расплачиваюсь, а ты вроде тоже не из тех, кто предлагает женщине постель в обмен на услуги. По-моему, именно в такую игру мы играли там, внизу.

— Но здесь игра уже другая. Кроме того, я уже давно не играю ни в какие игры.

— Да? Но мне все-таки интересно с тобой. Кстати ты видел себя по телевидению?

— Конечно.

— У тебя были растрепанные волосы.

— Я знаю. И галстук у меня был ядовитого цвета, хотя на самом деле он вполне обычный. Могу показать.

— О, я верю на слово. Так иногда бывает из-за телекамеры.

Раздался телефонный звонок, но я не стал поднимать трубку. Дженни позвонила на телестудию и сказала, что она появится у них только к утру. Я выпил еще виски с содовой, а она просто виски. В какой-то момент мы с ней сбросили туфли. В моей комнате стоял телевизор — мы посмотрели ее выпуск новостей в одиннадцать часов. Изложение дела Белларозы заняло одну минуту, потом шли короткие репортажи об откликах в прессе, в том числе мое заявление. Феррагамо появился на экране на десять секунд. «В настоящее время мы проверяем алиби мистера Белларозы на день совершения преступления, — заявил он, — и, если обнаружим улики, которые противоречат этому алиби, мы потребуем отмены освобождения под залог и вновь возьмем мистера Белларозу под стражу. Мы также примем предусмотренные законом меры в отношении лица, которое засвидетельствовало это алиби».

Десять секунд. Этот человек был профессионалом.

— Он имеет в виду тебя, я правильно поняла? — спросила миссис Альварес.

— Да, по всей видимости, — ответил я.

— Какие меры? Что они могут тебе сделать?

— Ничего. Я же сказал правду.

— Следовательно, пять федеральных свидетелей солгали? Нет, не отвечай. Не будем о делах. Извини, это я по привычке. Извини. — Она задумалась, потом, все же не выдержав, сказала: — Но какой в этом смысл, Джон?

— А какой смысл в том, чтобы обвинять Фрэнка Белларозу в совершении убийства средь бела дня на улице города?

— Никакого, но… ты уверен, что видел его?

— Это что, для интервью?

— Нет, просто личный вопрос.

— О'кей… Я могу утверждать, что это был он.

— Если ты будешь говорить о делах, я уйду, — улыбнулась она.

— О, извини, больше не буду.

Начали передавать спортивные новости. Я был страшно доволен, что «Метц» опять наголову разбили монреальцев со счетом девять-три.

— Здорово играют ребята, — заметил я.

— Возможно. Но «Янки» все равно обойдут их в финале.

— «Янки»? Да они и до финала-то не дотянут.

— Чепуха, — сказала она. — Ты видел, как играют «Янки» в этом сезоне?

— Там и смотреть не на что.

Мы поговорили таким образом еще немного — ясно было, что она разбирается в этих делах, но болеет только за одну команду.

— У них нет даже хорошего лидера в нападении, — попытался я объяснить ей свой взгляд на эти вещи.

— Зато у них есть слаженная командная игра, приятель, поэтому они могут эффективно действовать по всему полю.

Ее упорство начало меня раздражать. Я попробовал опять объяснить ей некоторые основы игры в бейсбол, но она оборвала меня на полуслове.

— Слушай, — сказала она. — Хочешь, я проведу тебя в ложу прессы на стадионе «Янки»? Тогда ты увидишь, как играет эта команда, и мы сможем обстоятельно поговорить об их игре.

— В Бронкс я не поеду, даже если ты мне заплатишь. А как играют «Янки», мы можем вместе посмотреть по телевизору.

— Хорошо. На следующей неделе они должны играть против Детройта. Я хочу, чтобы ты обязательно посмотрел эту игру.

В общем, ночь удалась, мы повеселились на славу, а на следующее утро я чувствовал себя немного лучше по сравнению со вчерашним днем. Capisce?

Глава 32

Мы провели в «Плазе» еще несколько дней, но ни Фрэнк, ни я ни напрямую, ни намеком ни разу не упомянули о том, что моя жена оказалась у него в любовницах. На мой взгляд, однако, эта проблема угнетала его. Я же делал вид, что ничего не замечаю. Я не хочу сказать, что играл с ним в какую-то игру: он не был человеком, с которым стоило играть в какие бы то ни было игры. Но, судя по всему, он испытывал вполне понятные чувства, как и все мы, смертные, и, видимо, понимал, что переступил за рамки даже тех принципов, которые провозглашал Макиавелли. То есть он по-крупному согрешил и теперь мучился. Я мог бы посоветовать ему обратиться к одному из своих святых отцов, чтобы тот устроил ему краткую исповедь по телефону. «Восславь Святую Марию, Фрэнк, и да простятся тебе грехи твои. До встречи на церковном причастии». — Вот так примерно это могло бы выглядеть.

В один из этих дней я встретился за ленчем с Джеком Вейнштейном, к которому испытывал определенную симпатию. На другой день я позвонил Альфонсу Феррагамо, к которому питал явную антипатию. Но с Альфонсом я поговорил очень любезно — так, как мне и советовал мой клиент. Мы с мистером Феррагамо пообещали друг другу играть честно и в открытую, но оба, конечно, лгали.

Альфонс (а не я) затронул тему сотрудничества моего клиента с Министерством юстиции в обмен на снятие обвинения в убийстве.

— Он не виновен в убийстве, — заметил я.

— А мы думаем иначе, — сообщил мне Феррагамо. — И вот что еще я хочу сказать. Я могу поговорить с Вашингтоном на предмет обеспечения пожизненной безопасности для Белларозы в том случае, если он заговорит.

— А как насчет отпущения грехов?

— Это пусть решает его священник, — хмыкнул Феррагамо. — Я говорю о гарантиях безопасности для него в обмен на информацию. Хорошую информацию.

Хорошая информация? Какую такую информацию хочет получить этот сукин сын от дона всех донов — может быть, местонахождение оптового склада торговцев марихуаной на Стейтен-Айленд? У Белларозы полно первоклассной информации, только он не будет сообщать ее федеральным органам юстиции.

— Мы гарантируем ему неразглашение информации и безопасность за сообщение любых сведений под присягой, — сказал Альфонс, и на этот раз условия уже не соответствовали полностью тем, о которых он упоминал чуть раньше. На этого человека нельзя полагаться. Я задумался. Если бы человек, подобный Фрэнку Белларозе, начал говорить, мафии в Нью-Йорке был бы нанесен сокрушительный удар. И, возможно, именно по этой причине «коллеги» Фрэнка предпочитали видеть его мертвым, а не живым. Просто он слишком много знал, и у него была слишком хорошая память.

— Мистер Феррагамо, — произнес я. — Мой клиент не может сообщить ничего по делам об организованной преступности. Но даже если бы он располагал этими сведениями, он, скорее, предпочел бы говорить не с вами, а с генеральным прокурором штата.

Мои слова задели его за живое. Когда имеешь дело с федеральной формой правления, всегда есть возможность сыграть на различиях в интересах разных уровней власти. Этому нас учили на занятиях по гражданскому праву. Если точнее, не учили, а должны были научить.

— Это не самая лучшая мысль, мистер Саттер. В этом случае будет невозможно обеспечить защиту вашего клиента от обвинений со стороны федерального правосудия, — предупредил меня Альфонс.

— А разве сотрудничество с вами не избавит моего клиента от обвинений со стороны прокуратуры штата Нью-Йорк? — возразил я.

— Ну… в таком случае можно попробовать добиться совместных гарантий его неприкосновенности. Вы на это намекаете?

— Возможно. Кроме того, нам хотелось бы, чтобы не налагались взыскания за шесть случаев неправильной парковки в Нью-Йорке.

Он сделал вид, что смеется. Тогда я понял, что мне удалось стать хозяином ситуации.

— Итак, мистер Саттер, — продолжал он, — прошу вас изложить своему клиенту мое предложение. Вы производите впечатление разумного и толкового человека. Возможно, именно такому человеку, как вы, удастся убедить вашего клиента в необходимости подобного шага.