Страница 1 из 3
Ольга Ли
Ультрамарин на кончике кисти
Рождество
– Господи, господи, – шептала Лада, – где же взять денег?..
Павлу срочно нужны были новые ботинки. «У кого занять? У мамы, – думала Лада. – Черт, нет, неудобно. Я и так ей должна кучу денег. Она каждый месяц половину пенсии нам отдает. Где, у кого занять?..»
Эта мысль не давала жить спокойно. Как же она от всего устала! Вечное безденежье, вечные долги.
«У Марины тоже не могу, – думала Лада. – Маринка опять начнет лекцию читать… У кого? Господи, у кого? Может у соседки с верхнего этажа, у Ольги Михайловны?» Эта соседка, жена известного тележурналиста Ванина, полноватая дама с крашеными кудрями, холеная и все еще очень красивая, всякий раз при встрече в лифте, застенчиво и ласково улыбаясь, приглашала Ладу приходить на пирог с рыбой, и, кроме того, она однажды даже сказала: «Будут нужны деньги – не стесняйся!» Как будто по ней, по Ладе, видно, что она вся в долгах как в шелках и вечно выискивает дома мелочь по карманам, чтобы купить батон на ужин. Неужели она выглядит такой несчастной, замотанной и нуждающейся? Если это так, то это ужасно. Ужасно! Противно оказаться в положении человека, которого многие втайне жалеют, которого и друзья, и родственники, и коллеги по работе – все, черт побери, даже последняя собака в подворотне, провожают сочувствующими взглядами.
«Нет-нет, так думать нельзя, следи за мыслями, Лада. Мысли определяют нашу жизнь. Мысли – это мы сами. Вот какие у тебя сейчас мысли?.. Правильно – самые отвратные. Хочется всех убить – а Павла в первую очередь. Павел… Как же он!.. Достал…»
Нет, нужно все-таки решить – идти к соседке «на пирог» или придумать какие-нибудь другие варианты? «Вариантов-то не осталось, я и так всем должна! – сжав зубы, снова подумала Лада. – Похоже, придется идти к соседке».
Лада заглядывала к Ваниной раза два из вежливости, но всегда с этих «посиделок» возвращалась домой с каким-то неприятным чувством – ужасно противно служить для кого-то жилеткой. Да и кому интересно выслушивать чьи-то долгие монологи об увядающей молодости, о новой косметической процедуре, о предстоящей пластической операции по подтяжке чего-то там очередного, о бессердечии Ванина… Как только людям не противно вываливать все свое исподнее на совершенно незнакомого человека? Почему она, Лада, должна слушать сокровенные признания этой самой Ваниной? Бр-р-р, противно, мерзко. «И все же, – остановила она свою мысль, – все же ты пойдешь к ней просить денег. И, со своей стороны, тоже будешь демонстрировать перед ней свое исподнее». «Да какая разница! – возразила Лада сама же себе. – Мы будем квиты – она меня знакомит с неприятными сторонами своей жизни, я – ее. У нее свои уязвимые места, у меня – свои».
Было почти восемь вечера. Под голубоватым светом фонарей Тверская дымилась снегом, улицу заполнял непрерывный людской поток – пешеходы шли кто от Кремля вниз, к Пушкинской площади, кто, наоборот, от Пушкинской площади – к Кремлю.
С трудом придерживая непокорные, разлетающиеся на ветру полы длинного пальто, Лада мельком взглянула на освещенные окна соседки: дома. Интересно, вот чем она занимается целыми днями? Не работает, детей нет. Как она еще не загнулась со скуки? И вообще, вот как все эти люди, которые никогда ни в чем не нуждались, у которых главная проблема в жизни и главная беда – это то, что хирург недостаточно идеально сделал липосакцию, как они проводят свои дни? Интересно было бы хоть ненадолго оказаться на месте этой Ольги Михайловны, пожить, не заботясь о завтрашнем дне. И почему? Почему они живут так легко? Почему у них все так гладко в жизни? Потому что они родились в рубашке? «О, я бы многое отдала, чтобы оказаться на ее месте! Хотя бы ненадолго. Просто почувствовать, за что ей в жизни такая безмятежность – за какие такие заслуги?..»
«Нет, Лада, нельзя быть такой злой, – отчитала она себя тут же. – Может, Ванина живет без проблем только потому, что совершенно беззлобный человек, в отличие от тебя. Не такая завистливая, не такая жадная. Живет себе, со всеми примирилась, ничего не требует, просто принимает то, что ей дают. Муж заработал деньги – хорошо. Изменяет? Ну что ж тут поделаешь – таковы мужчины, они все изменяют! Она, Лада, в отличие от тебя, не сопротивляется жизни, не страдает. Жалуется – да. Но это скорее от скуки, по привычке, просто чтоб было о чем поговорить. У нее и мысли нет загружать тебя своими проблемами. А ты тоже пожалуйся, а после этого тоже выбрось все проблемы из головы. Рассказала первому встречному, например какой-нибудь старушке на почте, что муж у тебя спивается и с этим уже ничего поделать нельзя, оплатила свой счет за квартиру – и иди себе. Сбросила “проблему” – и забудь о ней. Отправляйся в салон красоты, развлекись, отдохни от мужа-алкоголика – сделай маникюр или педикюр. Ты же, Лада, так не можешь. Ты не любишь жаловаться. Ты гордая. Ты лучше себя будешь изводить и сжирать изнутри и ни в какой салон красоты не пойдешь – денег жалко на себя, любимую, зато, как только они появятся, эти деньги треклятые, побежишь своему Павлуше ботинки покупать или новую куртку, которую он недели через две снова пропьет. Вот сейчас, например, тебе деньги нужны – но ведь не для того, чтобы себе платье красивое к празднику купить или туфли. Ты о муже в первую очередь думаешь, идиотка! Видишь, как вы непохожи с этой несчастной Ваниной, которую ты так презираешь. Тебе бы, наоборот, жизни у нее поучиться. Присмотреться к ней получше, набраться опыта. Может, и у тебя все станет как надо».
Лада прошла в подъезд и после некоторого колебания все же поднялась на лифте на седьмой этаж, к квартире Ваниных. Меньше чем через час, вся дрожа, она сбежала по лестнице к себе домой и, заперев за собой хорошенько дверь, бросила пальто на подзеркальный столик и сразу прошла в гостиную, где и повалилась на диван. Сколько она так пролежала – неизвестно. Может, два часа, может, три… Неверный свет в комнате придавал ее странному оцепенению некоторую нереальность, схожесть со сном, но Лада не спала… За окном окончательно стемнело, вернулся Павел, опять пьяный, – Лада слышала, как хлопнула входная дверь, и даже краем глаза видела, как муж, стоя в прихожей, долго пытался повесить свою куртку на крючок. Совершенно не имея сил встать ему навстречу, Лада лишь следила чуть прищуренными глазами за тем, как куртка срывалась несколько раз с вешалки вниз, увлекала Павла за собой, а он, кряхтя и матерясь, вешал ее снова.
Про нее говорили, что она замечательный тип безупречной жены: превосходно готовит, домовита, умна, не ревнива, заботлива, нежна, верна. Лада и сама так считала и даже втайне гордилась тем, что она такая безупречная – просто идеал! Но в последнее время почему-то вместо гордости она все больше и больше ощущала досаду и все отчетливее понимала, что эта ее «безупречность» – никакое не достоинство, а, напротив, большой изъян. Чем она гордится? Тем, что до сих пор не оставила мужа? Но Павел-то точно не оценит ее жертвы. Для Павла она вот уже несколько лет не представляет интереса. И вовсе не потому, что не выпивает с ним и не ходит в гости к его друзьям. А потому, что она – скучная.
Да-да, это давно не новость – Павлу скучно со своей идеальной, безупречной женой. Она для него как жевательная резинка, которую жевал так долго, что уже и забыл, какой у нее вкус. Идеальная жена – это какая-то стерильная женщина. Слишком правильная и предсказуемая. Никогда не подведет, во всех бедах поддержит, от всех защитит, накормит, переоденет, разыщет на другом конце Москвы, доставит домой на такси, отмоет, если описался – переоденет, где надо – подотрет, да и вообще, во всем оправдает, за все простит… Ага, вот такая она жена. Даже самой противно. Это уже и не жена никакая, а что-то вроде матери, няньки или сиделки при больном.
Вся их совместная жизнь, построенная на прочной, проверенной годами близости, давно уже бесила Ладу. И даже не столько из-за того, что Павел пил беспробудно. А из-за того, что она продолжала все это терпеть – его невнимание, его пренебрежение, его абсолютно искренние покаяния и обещания жить по-человечески, как все люди. Все чаще Ладе в голову приходили мысли, что она, по большому счету, неудачница не только в семейной жизни, но и в жизни вообще – ничего не достигла, нигде не преуспела – и это, конечно же, не из-за Павла. Разве виноват Павел, что будни ее до неприличия тоскливы и убоги, однообразны и бесцветны? Ни приливов в ее жизни, ни отливов. Нет, Павел здесь ни при чем. Она сама… Сама все это построила. Свой пряничный домик. Уют, покой. Телевизор по вечерам… Томик классика под боком. С одной стороны – все это вроде бы хорошо. Но разве об этом она мечтала?.. Нет, не такую жизнь она себе представляла. Тогда какую? Господи, да она уже и не помнит! Но уж точно она не мечтала, что будет женой при муже-алкоголике. Что будет жить только его интересами, а счастье будет отмерять днями, когда он трезвый.