Весна и нет войны

Аля вздохнула и отправилась готовить обед.

На просторной кухне было пусто. У стены справа стояли три столика- у каждой семьи свой- над ними висели деревянные шкафчики.

Аля открыла крайний у окна, достала большую эмалированную кастрюлю, налила в неё воды и принялась чистить картошку.

Наверное, ей не стоило торопиться с замужеством.

Она вспомнила 1946 год и себя, восемнадцатилетнюю. Родители умерли в войну, и девочку взяла к себе родственница. Аля звала её тетей.

Тетя относилась к девочке довольно прохладно, и Але всегда хотелось иметь настоящую семью и свой собственный дом.

Она мелко нарезала картошку, положила кубики в воду и поставила кастрюлю на плиту.

Да, теперь Аля его имеет. Вот только счастлива ли она?

***

– Осторожно! Осторожно! Не помните!

Худощавая старушка суетилась вокруг грузовика, куда двое грузчиков с развеселыми лицами затаскивали мебель и огромные тюки.

Стояла середина июня. Было еще не жарко, но небо уже голубело совсем по-летнему и солнышко припекало.

У грузовичка топтались двое мальчиков-погодков в коротких коричневых шортиках, белых отутюженных рубашечках и панамках с подвернутыми полями. Один из братьев держал в руках сачок, другой- маленький аквариум с рыбками.

Очевидно, семейство переезжало на дачу.

Может быть, в июле, когда Аля будет в отпуске, они тоже снимут дачу где-нибудь в Подмосковье.

Она представила себе раннее летнее утро; крохотный домик, утопающий в зелени; прохладную гладь пруда; крынку с парным молоком и свежий деревенский хлеб на столе в чистой прохладной горнице,– и сразу стало легче на душе.

Мусорный контейнер располагался за домом и был забит до отказа. Аля положила тетрадки на краешек газона: вдруг кому-нибудь пригодятся? Хотя, кому могут пригодиться школьные тетради довоенной поры?

Уходя, Аля оглянулась. Та странная толстая тетрадь, на обложке которой было написано «Весна и нет войны», лежала сверху, и ветер уже трепал её страницы.

Аля развернулась, взяла сына за руку, и они медленно пошли к парку.

На повороте Аля обернулась еще раз. Листья тетради колыхались на ветру, будто махали, приглашая её вернуться и прося не оставлять их.

«Все-таки я слишком впечатлительная»,– с сожалением подумала Аля.

Она вспомнила, как несколько лет назад выбрасывала ботинки, в которых ходила всю войну. Они были уже очень старые и изношенные; подошва на одном ботинке давно прохудилась, и носить их было совершенно невозможно даже в сухую погоду.

Аля вот так же вынесла их на помойку и поставила на край газона. И, уходя, все время оглядывалась. Ей казалось, ботинки жалуются и просят не оставлять их.

«Разве мы не служили тебе верой и правдой?– будто вопрошали они.– Вспомни только, сколько мы с тобой пережили! Помнишь, как мы бежали в бомбоубежище? А вокруг горели дома ? И как мы стояли в очереди за хлебом и сахаром? Если бы не мы, ты бы замерзла! Всю войну мы спасали тебя от холода, снега, слякоти, дождя. Разве мы не заслужили покойной старости в каком-нибудь пыльном шкафу?»

Вот и сейчас ей чудилось, что тетрадь хочет что-то сказать ей.

***

В парке в этот послеобеденный час было людно: катили коляски гордые молодые мамаши, играли в футбол подростки и копались в песочнице дошколята.

При приближении Али две женщины, лет на пять старше, о чем-то разговаривавшие между собой, внезапно замолчали и с укором, смешанным с неприязнью, посмотрели на неё.

Аля была шапочно знакома с этими женщинами: у обоих мужья погибли на фронте и они воспитывали сыновей-подростков в одиночку. Наверное, именно поэтому они Алю и недолюбливали.

Костик уже отыскал своего приятеля- белобрысого, худенького Генку- и теперь они с визгом носились друг за другом.

Аля снова поймала на себе завистливый взгляд. Как, должно быть, обе женщины мечтали оказаться на её месте! Ведь с их точки зрения, она просто баловень судьбы. У неё все есть: муж, хоть и инвалид, но зато непьющий и хорошо зарабатывает; работа; своя комната, да не где-нибудь в подвале, а в просторной, светлой квартире. Просто идеальная жизнь? Чего еще желать?

Если бы они узнали, что Аля по ночам плачет в подушку, то страшно удивились бы. С жиру разве бесится?

И в самом деле, чего же ей не хватает? Почему она несчастна? Может быть, оттого что муж иногда во сне зовет другую женщину?

Они никогда не рассказывали друг другу о своем прошлом. Впрочем, у Али, вышедшей замуж восемнадцатилетней девчонкой, никакого прошлого не было.

– Мама, мама, смотри!– Костик протягивал ей пеструю бабочку.

– Давай отпустим её, хорошо?

Аля поцеловала сына в макушку и разжала маленькие пальчики.

Бабочка весело взмахнула крыльями и улетела. Сколько она еще проживет? День? Два? Умрет сегодня вечером?

Аля снова вернулась мыслями к тетрадке. Откуда она взялась на антресолях? Осталась от прежних жильцов?

На обратном пути Аля бросила взгляд на кромку газона- тетради не было!

Её взгляд упал на мальчонку лет десяти, сидевшего на корточках рядом с мусорными контейнерами. В руках мальчик держал ту самую выцветшую тетрадь и, похоже, собирался выдрать из неё лист.

Неожиданно для самой себя Аля ринулась к мальчишке и резко выхватила тетрадь из загорелых рук.

– Тетя, вы чего?!– обиделся ребенок.

Не говоря ни слова, Аля сунула тетрадь в сумку, схватила Костика за руку и направилась к подъезду.

Едва зайдя в лифт, она достала тетрадь, открыла ее и торопливо пробежала глазами первый лист, исписанный красивым, четким почерком.

***

– Снова кормишь голубей?

Вика захлопнула окно и стряхнула с ладони остатки пшена.

–Опять дворничиха будет ругаться, что голуби всего Ленина засрали.

Вика хихикнула.

Во дворе их дома, неизвестно кто, когда и зачем, установил карликовую, около метра, фигурку вождя мирового пролетариата. Ленин сроду в их дворе не бывал; и никто из его соратников тоже не был здесь замечен. Возможно, какой-то чиновник или партийный деятель решил перед кем-то выслужиться, и теперь крохотный, выкрашенный в серебристый цвет вождь, напоминавший языческого божка, стоял рядом с круглой клумбой посреди двора, периодически страдая от жирных окрестных голубей.

– Вика! Телефон звонит.

Сметая все на своем пути, девушка бросилась в прихожую.

–Алло?

Да, это был тот самый звонок, которого она ждала. Неделю назад Вика направила в редакцию одного толстого журнала свои рассказы и статьи, и теперь должен был быть вынесен вердикт.

Вскоре, с загадочной улыбкой на губах, Вика вошла на кухню. Её мать, Елена Петровна, полная женщина лет пятидесяти, в синем байковом халате, с аккуратно уложенными в пучок длинными волосами, колдовала над плитой. В ковшах, сковородках, кастрюльках что-то размешивалось, жарилось, шипело и скворчало: в гости должен был приехать двоюродный брат с женой.

– Это они?– не поворачиваясь, осведомилась Елена Петровна.

–Да!

Вика мотнула головой так, что в шее что-то хрустнуло.

Елена Петровна наконец оторвалась от кастрюлек и вопросительно посмотрела на дочь.

–Берут?

Вика зажмурилась и счастливо улыбнулась.

–Да!Да! Да!

Она вскочила, обхватила мать руками и, если бы женщина не была чрезмерно грузной, они , вероятно, пустились бы в веселый пляс.

–И даже дали материал для первой статьи! Мне надо взять интервью у одного полковника!

При этих словах наклонившаяся было над плитой Елена Петровна обернулась и внимательно посмотрела на дочь.

– А он женат?

Вика расхохоталась.

–Мама! Ну откуда я знаю! Я же не на свидание с ним иду!

Елена Петровна снова уткнулась в кастрюльки.

– А как Саша? Не звонил?

– Не звонил!– раздраженно бросила Вика и , хлопнув дверью, поспешила в комнату.

– Мне пора!

Хотя до встречи оставалось еще два с половиной часа, она оделась, взяла сумку и выскочила на улицу.

Пройдя несколько шагов, Вика остановилась.