Ты меня бесишь

— Конечно, зачем ему две матери… — резонно замечает Эл и отпивает чая. — Хотел тебя в чувство привести.

Он тянется, чтобы пощупать мокрые волосы сына.

— Подожди.

Поднимается, достаёт баночку с обезболивающим. Растирает таблетки в пыль, добавляет туда жёлтый порошок и красные сушёные ягодки. Сыпет всё на хлеб, а сверху мажет арахисовой пастой.

— Держи, станет полегче.

Мак скептически, с опаской пробует и остаётся вполне довольным. Из-за перспективы избавиться от боли он забывает, что не собирался есть, и съедает всё, не воспринимая это за еду.

Осматривается с любопытством. С не меньшим интересом разглядывает Эла, и приходит к выводу, что отец у него обаятельно-устрашающий.

— Мы не особо похожи, — замечает Мак без сожаления или довольства в голосе, просто делится наблюдением. — Глаза, разве что, немного.

У Эла они разноцветные, и Мак добавляет задумчиво:

— Меньше даже, чем на один. У тебя цвет более чистый. Разрезом похожи.

— Да, ну я не красавиц, так что оно и к лучшему, — он подмешивает в свой чай пурпурный порошок, отчего тот бурлит и взрывается фиолетовыми языками дыма. — Мне жаль, что у тебя не было выбора, с кем жить. И у меня тоже. Так что, — улыбается, — пусть твоя мать лучше не попадается мне на глаза. Как давно ты употребляешь и что именно?

Мак передёргивает плечом.

— С лет одиннадцати или около того… Что придётся, если честно. А что? К слову, я не знал о тебе.

— Я понял. Почему бросать не хочешь?

Эл отпивает свою бурду и в его глазах мелькает серебряный блеск.

— Мм… — наблюдает за ним с любопытством, почти завороженно. — А зачем?

— Чтобы не блевать в гостях у отца на кухонном полу и не получать по затылку?

— Это уже прошло. А хорошо ещё будет.

— Будет процентов на двадцать хорошо, причём хорошесть твоя не лучшего качества, а в остальное время — херово. И долго ты так не протянешь.

— Я пробовал завязать. Раза два мне просто не позволили это сделать. А потом я понял, что это бессмысленно и задался вопросом: а ради чего? Ради чего мучиться и прилагать столько усилий? Мне норм и так. Давай лучше, не знаю, познакомимся нормально?

Эл поднимается и чуть сжимает его плечо.

— Понимаю, но это было раньше. Сейчас ты живёшь у меня, и я собираюсь заботиться о тебе. И перевести на кое что получше того дерьма, к которому ты привык. Я оплачу твою учёбу, если захочешь. Помогу с жильём и работой. Постарайся это осознать, я вернусь через пол часа. Осваивайся.

Он ещё раз треплет сына по волосам и идёт к жене.

Мак провожает его задумчивым, всё ещё слегка замутнённым, взглядом.

У него нет причин не верить Элу. Потому что у Эла нет причин лгать ему. Но Мак не воспринимает это за что-то реальное. Оно просто не вяжется с его миром. И оттого вызывает недоверие. И даже, слегка, враждебность.

Кейт в своей комнате.

Лёжа на кровати, она смотрит что-то в телефоне и усмехается. Заметив мужа, слегка отодвигается в сторону, давая ему место рядом с собой, и тянет к нему руку.

— Ну, что вы там?

Эл ложится рядом и обнимает её, зарываясь обветренным лицом в волосы.

— Почему постоянно уходишь?

— Мой извечный способ справляться с трудностями… Даю всем время и простор, — целует его в шею. — Беспокоишься?

— И да, и нет, хотя я только решил, что мы можем отдохнуть от детей… Но ты посмотри на него, он похож на мокрого котёнка.

Эл фыркает.

— Ты станешь ему хорошей матерью.

Кейт смеётся.

— Мой любимый… Он ведь уже не ребёнок, ему не нужна мать. По крайней мере, новая.

— По общению ему лет пятнадцать, так что… — Эл целует её. — Ты такая красивая. Как, думаешь, Хедрик отреагирует?

— Или нормально, или начнёт психовать из-за ревности. Под «нормально» я подразумеваю, что он будет беспокоиться о нашем с тобой удобстве и слегка злиться из-за всей этой ситуации.

— Но в этом никто не виноват. Вообще, пусть будет рад, что я узнал только сейчас, и ему не пришлось делить сигареты с ещё одним братом. Ну, рубашки, я хотел сказать. И внимание.

Кейт хмыкает и легонько щёлкает Эла по носу.

— Ты только… Ты всё же… Я понимаю, что Мак тоже твой сын. Но не ставь его наравне с Хедриком, пожалуйста. Они уже не дети, это… не должно повредить им. Мы просто поможем парню, хорошо? И, возможно, — выделила она, — он действительно станет частью нашей семьи. Имею ввиду, для этого нужно приложить усилия. Сейчас это не так. Понимаешь, о чём я?

— Нет, — Эл улыбается и целует её в нос.

Кейт мрачнеет, но смотрит на него с теплотой.

— Если так легко принимать всех, какая ценность нашей семьи? В семье все связаны узами. Это надо ценить и оберегать. С Маком у нас уз нет. Понимаешь теперь? Если мне покажется, что для тебя совсем нет разницы… Это тревожит. Лишь это, — добавляет она, надеясь, что Эл правильно всё рассудит.

— Он наш сын, — Эл поднимает её на руки и собирается утащить на кухню. — Хочешь блинчиков? Это быстро.

— Просто скажи, что согласен со мной!

— Да, — он улыбается.

— Блинчиков хочу. И чёрный кофе. Можем даже поговорить с Маком, придумать, как провести время втроём, — сдаётся она.

Но Мака уже нет ни на кухне, ни в доме.

На столе оставлен пакет с раскисшими ягодами.

— Наверное, осваивается, — предполагает Эл и выкладывает ингредиенты на стол, — это хорошо.

— Да… — тянет Кейт, представляя помойного котёнка или щенка, которого отпустили обнюхать все углы дома. — Да… — почему-то ей становится спокойнее.

Она решает не тревожить Эла, указывая на его своеобразное восприятие происходящего.

***

Ночь. В лужах радужные и сизые разводы. Кеды промокли.

Мак бесцельно бродит по улицам. Мышцы ноют. Живот сводит от голода.

Он затягивается и выдыхает едкий дым. В глазах отражаются огни.

Вокруг удивительно безлюдно. Может, плохой район, и здесь опасаются гулять ночью?

Он бредёт по дороге вверх, сонливо трёт глаза и роняет окурок. Чертыхается.

Шарит в карманах, но вспоминает, что одежда не его, и он ничего там не найдёт. Тем более то, что ему нужно.

Бледная рука с чёрными когтями опускается на его плечо.

— Это ты тот щенок, что стянул мои вещи?

#2. Братец и его "подружка"

Мак, не разобравшись, дёргается, собираясь, кто бы это ни был, сбежать от него.

Может это тот, у кого он недавно украл косяк?

Его притягивают к себе, когти впиваются в рёбра.

— Невежливо вести себя так с братом…

Над ухом раздаётся цоканье.

Мак словно обмякает, хотя и не отбрасывает мысль в любой момент предпринять попытку уйти.

— Я не понял, что это ты. Пусти меня!

— Ладно.

Но его не отпускают, а разворачивают к себе с кривой ухмылкой.

— Я Хедрик.

У него короткий ёжик розовых волос, серебристые раскосые глаза, острые черты лица и убийственный взгляд.

— Что ты здесь шляешься, тебя отец ждёт.

Мак едва ли не скалится ему в лицо.

— Пусти, урод! — отталкивает его и отряхивается, будто мог выпачкаться от него. — У вас семейное это, оставлять на мне увечья?

Рёбра саднит то ли от выступающих синяков, то ли от того, что его смогли… поцарапать?

— Да я тебя и пальцем не тронул, мелочь, — Хед демонстративно машет ладонью с исчезнувшими когтями. — Нам в ту сторону, — тащит он Мака за собой. — Рассказывай пока, кто ты вообще.

— Во-первых, я тебя старше. Во-вторых, прекрати трогать меня! — и добавляет вдруг безразличным, спокойным тоном: — Я Мак. Буду жить с вами.

— Ну, положим, не со мной. Такой большой мальчик, и всё ещё под родительским крылом? Почему?

Лет в пятнадцать у Хедрика уже была отдельная квартира, а спустя несколько месяцев он встретил Соро, и с тех пор дома появлялся ещё реже.

— Удобно, — бросает Мак. — Ты как меня нашёл? Я немного… запутался здесь.

— От тебя же за версту пахнет наркоманом, и мной, — Хед тянет его за ткань штанов.