Страница 99 из 103
А кстати, сколько Лукичу? Помню, что в прошлой жизни на третьем курсе он отмечал вроде бы 60-летие. Значит, сейчас ему 58. Не 59, потому что юбилей он отмечал в начале года, в феврале, кажется, а февраль и третий курс сойдутся в 1972 году. Это, выходит, он 1912 года рождения, ещё царский режим застал.
На следующее утро выяснилось, что к услугам боксёров тренировочный зал каунасского клуба бокса. Странно, что об этом проинформировали только избранных, до нас информация дошла только через третьи руки. В Каунас так же, как и в любой другой день, из Дома отдыха можно было добраться дна специально приданном для участников турнира автобусе, чем мы и воспользовались. О чём и пожалели. Зал оказался небольшим, и к мешкам с грушами буквально выстроилась очередь. Наверное, поэтому всех и не проинформировали насчёт этого зала, знали, что будет столпотворение. Плюнули, развернулись и ушли. Побродили ещё по Каунасу и вернулись к «месту постоянной дислокации». В последующие дни мы больше не делали попыток проникнуть в боксёрский зал. Работа на «лапах» с тренером неплохо заменяет те же мешки и груши, и вообще от неё куда больше пользы.
И вот настал день моего четвертьфинала. Чувствовал я себя с утра великолепно, настроения не испортила даже выходка одного из тренеров, который во время завтрака решил устроить разборки с тренером соперника своего подопечного. Драться боксёры должны были завтра, узбек против армянина, а их тренеры решили подраться сегодня. Свару затеял узбекский наставник, ни с того ни с сего обвинивший сидевшего через столик от него армянского тренера в том, что его подопечный в предыдущем бою победил нечестно, используя грязные приёмы.
— Против моего это не пройдёт, — грозил он пальцем. — Я сразу предупрежу судей, чтобы внимательно следили за действиями твоего спортсмена.
Оппонент в долгу не остался, и так слово за слово они чуть было не сцепились в рукопашной, при том. Сами же их подопечные и растащили в стороны. Они оказались более выдержанными, чем их тренеры.
А ещё запомнилось, что, когда проезжали площадь у ратуши, увидели немолодую женщину с самодельным плакатом в руках. Причём надпись на нём была на русском, и гласила она: «Свободу советским евреям!» Ещё и синяя звезда Давида была пририсована. Лицо женщины изображало печальную решимость, она смотрела куда-то вдаль, поверх голов проходивших мимо и задерживавших шаг людей. Наверное, видела мысленным взором землю обетованную, куда советское правительство не отпускало потомков Моисея. Ну да, Большая алия[1] случится только в конце 80-х. Хотя уже вроде бы и сейчас понемногу выпускают. После Шестидневной войны и разрыва дипотношений с Израилем советские евреи массово захотели отправиться на историческую родину, но массово пока не получается. А я бы выпустил, пусть уезжают, куда хотят. Не выпускал бы только тех, кто владеет секретами, разглашение которых способно подорвать обороноспособность страны. Разболтают же!
Наш автобус уже заворачивал за угол, когда к женщине подошли двое милиционеров и один из них начал ей что-то говорить. Никакого заламывания рук или попытки вырвать и порвать плакат. М-да, литовские копы — они такие. Хотя, может, при посторонних просто изображают интеллигентность, а в отделении начнут таскать женщину за волосы по полу… Да уж, богатая у меня фантазия.
Валерий Иняткин был одесситом и, хоть золотых медалей на чемпионатах страны не выигрывал, являлся членом сборной СССР. Всё это я узнал из представления судьи-информатора. По сравнению с его достижениями мои казались довольно скромными. Зато я был в адидасовских боксёрках, хе-хе. И насмешливый взгляд соперника, скользнувший вниз по моим ногам, словно говорил: «Ну-ну, щёголь, посмотрим, что ты покажешь на ринге».
Да, это вам не малоподвижный Сидоренко с ограниченным набором технических приёмов. Иняткин своё дело знал, недаром входил в сборную Союза. Я сразу понял, что легко с ним не будет, и мой главный козырь — моя выносливость. А ещё мы с Козыревым решили немного обескуражить противника. Он и его тренер наверняка смотрели мой бой с Сидоренко, видели, какой осторожной тактики я придерживаюсь и, лишь измотав оппонента, стал его уничтожать. Видимо, думали, что и в этот раз я начну осторожничать, но мы с Лукичом решили преподнести небольшой сюрприз. Весь бой работать в высоком темпе я опасался, памятуя, что едва за это не поплатился на первенстве «Буревестника». Но измотать немного соперника в начале боя — почему бы и нет?
Секунд десять я изображал стандартный дебют, выражаясь шахматным языком, выбросив парочку джебов с дистанции, в ответ соперник проделал то же самое, а затем я резко сблизился и обрушил на одессита град ударов. Прежде чем Иняткин успел сгруппироваться, одновременно пряча лицо за перчатками и, немного придя в себя, организовал контратаку, один удар у меня точно хорошо попал сбоку в челюсть.
После этого я разорвал дистанцию и только в концовке раунда мы с ним сошлись в клинче, нанося друг другу короткие боковые и апперкоты. Вроде бы эта концовка явного победителя не выявила, но я чувствовал, что сил у меня ещё вагон, тогда как Иняткин в перерыве выглядел более утомлённым.
Но недостаточно утомлённым для того, чтобы я его загнал, как соперника по 1/8 финала. Весу-то в нём было поменьше, чем в Сидоренко, и руки подлиннее, что не позволяло мне в одну калитку работать с дистанции. Но во второй половине раунда я включил скорость, частота ударов с моей стороны выросла на порядок, и тут уже Иняткин не всегда успевал отвечать.
— Как самочувствие? — спросил Казаков, вытаскивая у меня изо рта капу.
— Нормально. Будем взвинчивать темп, как и договаривались.
— Только не нарвись на встречный удар, и головой поосторожнее, — сказал он, намекая на моё рассечение в прошлом финале «Буревестника».
Всё-таки я его измотал, этого Иняткина. Если бы не моя повышенная выносливость, то далеко не факт, что дело закончилось бы моей победой. Но он попросту не смог поддержать мой темп, и к концу боя едва стоял на ногах. Досрочной победы не получилось, но моё преимущество по очкам не вызывало сомнений.
Честно сказать, я и сам-то дышал натужно, и молочная кислота вместе с пировиноградной успела забить мышцы, но по сравнению с понурым Иняткиным выглядел на порядок свежее.