Оксюморон

– Слушай, мужик – обратился он ко мне приблизившись, и тут я понял, что он сильно пьян, – ты это хм…, подраться не хочешь?

– Что? – Я из всех сил попытался изобразить на своём лице не понимание.

Как оказалось, это совсем не просто, особенно когда ты всё понял.

– Подраться не хочешь? – повторил мужик.

Я недоумённо пожал плечами. Наверное, мне следовало сказать в тот миг, что-то приличествующее ситуации, но я промолчал. К такому повороту я не был готов. Я конечно всё понимаю, силе не престало быть бесхозной, но зачем же так в лоб.

Немного помолчав мужик продолжил:

– Понимаешь, я в десантуре в своё время служил, дружок армейский ко мне из Сибири в гости приезжал. Всю ночь с ним службу вспоминали, утром он уехал, а я вот остался. Ну так как там на счёт подраться?

Я решил обойтись дипломатичными методами:

– Я драться вообще то не очень люблю, хотя и тоже служил в десантных войсках…

– О, так ты тоже десантура значит! – осклабился мужичок.

Я кивнул.

– Где служил?

– В Рязани – ответил я.

– Ни фига себе! А годы?

– Девяносто три – девяносто пять – ответил я.

– Эх, немного разминулись, – сказал с сожалением мужичок с таким видом словно у него только что не совпал последний номер в лотерейном билете. – я вот в восемьдесят девятом демобилизовался.

Какое-то время он смотрел на меня то узнавая меня, то нет, его глаза карабкались к разуму, чтобы понять, что происходит. Потом он сузил глаза и поднял подбородок по всей видимости полагая, что так его лицо примет гордое выражение. Но поняв всю тщетность своих попыток он расслабил мышцы лица. И оно стало таким, каким и должно быть лицо среднего российского мужика: а именно в меру твёрдым, в меру уставшим, в меру глупым и в исключительных случаях в меру бритым. Но на этом метаморфозы не кончились так как спустя мгновение, внезапно он, ты не поверишь мне читатель, расплакался совсем как ребёнок. Признаюсь, я сначала даже опешил. Вот и приехали, подумал я, вот тебе и десантура. Передо мной стоял самый настоящий человек-водопад и не больше не меньше. Я часто видел, как тихо плачут мужчины. Как бы про себя. Этот плакал в слух. Он просто-таки рыдал навзрыд. Успокоившись немного он посмотрел на меня мокрыми почти детскими глазами и предложил:

– Ну если подраться не судьба, так давай хоть напьёмся. Сегодня можно и даже нужно. Выпить то со мной я надеюсь ты не откажешься? – спросил он.

По его прищуренному взгляду я понял, что мой лимит по отказам уже выбран до чиста и обречённо согласился. Мужик вытащил из внутреннего кармана пиджака маленькую красивую фляжку и потряс её поднеся к уху. Фляжка оказалась пустой.

– Ладно – улыбнулся мужик, подмигнув мне засовывая флягу обратно, – не боись братуха, я угощаю, идём в кабак, – с этими словами он снова подмигнув мне сунул руку в карман брюк и высунул смятую тысячную купюру, – десантура сегодня гуляет.

Мы вместе направились в местный кабак. По дороге мы познакомились и разговорились. Я вкратце рассказал ему свою историю, он поделился, в прочем, тоже вкратце, своей. Мужика звали Василием, он недавно вернулся из длительной командировки. Теперь он банально пропивал оставшиеся после поездки деньги.

Заведение, куда мы пришли с Василием, носило странное название “Борей” и размещался в подвале огромного старого дома. Несмотря на всю невзрачность обстановки, дела в этом злачном вертепе, судя по царящей вокруг деловитой суете, шли неплохо. Возможно финансовый кризис сюда заглянуть побрезговал, или на кухне трудились за тарелку супа гастарбайтеры, у которых дальновидные хозяева заведения предварительно изъяли паспорта, и которым о кризисе знать было просто на просто не зачем. Так или иначе бушующий на поверхности сокрушительный ураган кризиса оказался бессильным перед тщедушным “Бореем”, царящим в одном из московских подвалов. Несколько граждан восточной национальности на языке своего народа о чём-то усиленно говорили, при этом энергично размахивая руками. Судя по интонациям и голосам, переходящим временами на визжащий фальцет, можно было сделать вывод, что они чем-то несказанно встревожены и даже напуганы. Но внезапно раздавался разряжающий обстановку взрыв громкого смеха. Миловидная официантка в белом передничке, метавшаяся с подносом от столика к столику, имела такой озабоченный вид, что глядя на неё можно было подумать, что одна лишь её воля не позволяет этому заведению рассыпаться, разориться и исчезнуть навсегда. В другом конце зала имелось небольшое пространство, выделенное для танцев, границы которого проходили по всей видимости только в пьяном сознании нескольких подвыпивших подростков и извивающихся как кобры под флейту факира девиц. А поскольку сознание вышеупомянутых субъектов было уже растревожено алкогольными парами, то время от времени кто-нибудь из этой компании пускался в пляс между столами. В прочем танцами те телодвижения, которые производила компания назвать можно было только пребывая в той же степени опьянения что и выше упомянутые молодые люди.

Как бы тебе читатель объяснить, чтобы ты понял, что я имею в виду. Представь себе суфийские кружения. Представил? А теперь соедини их с иудейскими покачиваниями. Получилось? Прекрасно. Ну и на последок наложи на всё это рёв мотора сбитого «Мессершитта». Ну вот теперь ты можешь себе представить ту картину, которая предстала передо мной.

За невысокой стойкой не много в стороне от импровизированного танцпола стояли на полу две огромные с потёртыми боками колонки. За колонками стоял стол с аппаратурой. За столом устало подёргивалось пытаясь попасть в такт этой безумной какофонии мохнатое существо в больших очках выполнявшее в этом сумрачном заведении роль ди-джея.

Зал этого странного мрачного вертепа больше всего походил на пещеру, в которой сталактитами служили грязные люстры, а сталагмитами столы стулья и сами посетители.

Мы расположились за одним из столиков на котором было написано чьей-то бессовестной рукой слово «ХУЙ». При первом же взгляде на эту надпись начертанную каким-то странным, похожим на готический, шрифтом и обрамлённую довольно красивой виньеткой становилось понятно, что рукой, начертавшей это слово, водило тоже остервенение, которое заставляет привязывать к хвостам перепуганных на смерть кошек пустые и весёлые склянки, или отрывать лапки несчастным кузнечикам.

Я взглянул на Василия. На его сильно побледневшем лице лежала печать такой неизъяснимой муки, что я посчитал необходимым справиться о его самочувствии.

– Да всё хорошо, я скоро вернусь, – произнёс он тоном не предвещавшем ничего хорошего, при этом сделав рукой какой-то не понятный жест, призванный, по всей видимости объяснить мне всё. Держа ладонь у рта, словно боясь, что бы оттуда не выскочило нежданное слово, Василий, поднявшись из-за стола удалился.

Оставшись один, я решил не терять времени даром и принялся незаметно осматривать посетителей заведения. Народу в зале было не очень много, кроме уже упомянутых южан, за соседним столиком какой-то молодой человек с каким-то нервным лицом, беседовал с полноватой особой преклонных лет. По всей видимости эта дама была одной из тех, что не выходят требовать прибавки к пенсии, а предпочитают проводить остатки своих дней более эмоционально насыщенно, справедливо полагая, что лучше щепотка в радости, чем пригоршни в суете.

Судя по донёсшимся до меня обрывкам разговора, я не прислушивался специально, упаси боже, просто из-за музыки юнец говорил так громко, что обрывки их разговора долетали и до меня, он пытался ей объяснить почему люди вокруг такие злые, и объяснял надо сказать весьма рассудительно. Судя по всему, он был одним из тех юнцов, которых мамы, превратно понявшие материнский долг, отмазывают от армии посредством устройства своих великовозрастных чад в какой-нибудь из столичных вузов через взятку. В следствии чего чадо обречено слоняться по злачным заведениям разной степени алко и нарко насыщенности. Сжигая, вместе со слизистой собственного носа, свою молодость, чтобы с приходом зрелости сидеть и мазохистски глядя в телевизор жалеть себя несчастного, у которого всё могло случиться, но увы так и не случилось. И совсем не потому что сам палец о палец не ударил. Он был из тех отпрысков нынешнего поколения что мечтают вскормленные на романтических фильмах что с ними вот-вот произойдёт что-то невероятное, и их позовёт под другими именами и в иные пределы новая неведомая, но прекрасная и долгая жизнь. Для этого не нужно ничего делать, ну ничегошеньки. Нужно только сидеть тихо и ждать, ждать, ждать.