Оксюморон

Последний пункт был тем самым кирпичиком, который увенчал тот величественный зиккурат воздвигаемый мною долгие годы моего детства в честь моего школьного друга Сани. Я решил быть похожим на него.

Постепенно мы сблизились, и я стал бывать часто у него дома. Его родители хоть и занимали какие-то важные должности в каком-то министерстве, но дома были людьми радушными и приветливыми. Однажды, когда я пришёл к Сане в гости, его мать – Мария Ивановна, – полноватая женщина с краснощёким добродушным лицом, похожая на тётушку-метелицу, проводила меня к дверям его комнаты. Входить в комнату она не стала, интеллигенция, однако. Я постучал.

– Заходи Лёха – раздался из-за двери голос Сани.

Я вошёл.

Саня лежал на диване который одновременно служил ему и кроватью. В руках его был какой-то журнал. Закрой за собой дверь и иди скорей сюда, сказал он мне шёпотом. Я закрыл дверь и подошёл к нему. Хочешь посмотреть, спросил Саня кивнув на журнал. А что это, спросил я, не догадываясь, о чём идёт речь.

– Это, – осклабился Саня, при этом став поразительно похожим на задорного Джокера, какими их изображают на игральных картах, – это старик нечто. И это такое нечто, по сравнению с которым всё остальное ничто.

– Гляди, – и он открыл передо мной журнал и одновременно сам не ведая того навсегда перевернул страницу моего детства в книге моей судьбы, ибо возлежащие в завлекающих позах обнажённые девицы, смотревшие на меня с глянцевых страниц, навсегда заслонили собой те детские, наивные желания, которые так и не были мною воплощены в жизнь. Эти девицы позвали меня в иные пределы бытия.

Это было в те годы, когда в деда-мороза я уже не верил, а снегурочки ещё не верили в меня. И Саня стал тем пастырем, который согласился провести меня по этой долине терний. Он считал, что у меня слишком уж затянулась пауза в общении с противоположным полом. Вообще то он был не прав, ибо пауза, как ни крути, предполагает точку обрыва некогда всё же имевшего места действия. Я же в этом смысле представлял собою абсолютно чистый лист. Саня взял надо мной шефство в этом пикантном вопросе ещё в школе.

Поднявшись со скамьи я зашагал в направлении автобусной остановки. Меж тем раскалённый пахнущий бензином и асфальтом воздух душного московского дня уже начал по не многу уступать место прохладе, которая казалось вытекла из густых зарослей сумасшедшей сирени и звенящих шмелями акаций едва дождавшись своего часа.

– Сейчас приду к Сане и пусть он только попробует меня выставить, сводник херов – думал я, шагая мимо длинного крупноблочного белого дома.

В одном из окон первого этажа я увидел морщинистое лицо старика, который наблюдал за мной немигающим взглядом. Это заставило меня на время отвлечься то мыслей о ночлеге и подумать о том, что пройдёт не так уж и много времени, и я буду так же сидеть у окна и смотреть, как протекают чужие жизни. Я вдруг ощутил сильную злость ко всей этой тщетности наших желаний, к неистовому разбазариванию жизненной энергии и к тому омерзительному концу, что ждёт нас всех рано или поздно.

Думая так, я подошёл к автобусной остановке. Последней мыслью, связывавшей меня с тем стариком, была мысль о том, что если не боятся высоких слов, то, пожалуй, можно сказать, что старики в каком-то высоком смысле похожи на звёзды. Дело здесь вовсе не в их эпическом прошлом. Просто рядом со старыми людьми все житейские проблемы кажутся несерьёзными и мелкими. Такое же ощущение у меня возникает всякий раз стоит поднять глаза к звёздному небу.

Остановившись я глянул на часы, они показывали половину четвёртого. «Успею» подумал я, хотя никуда в общем-то не торопился. До дома Сани пешком можно было дойти за час.

– Нет, думал я, перебирая в кармане мелочь, уж лучше снова прокачусь.

Пока я стоял в ожидании автобуса, меня снова посетили мысли о том, что произошло утром. Нет, пожалуй, всё-таки сам я виноват в той ссоре, которая произошла у меня с Ленкой. Давно пора повзрослеть и перестать цепляться к людям по пустякам. И с работой давно пора уже навести порядок, а то строю из себя мужика, а работаю или точнее до недавнего времени работал охранником в гипермаркете. Разве это работа для настоящего мужика? А сейчас я вообще безработный. Нет, конечно она права, и настоящий мужик должен зарабатывать деньги, а не изымать их из семейного бюджета, если конечно он не циничный гусар, который намерен жить за счёт других, зная, что никто никогда не решится попросить у него денег обратно. От этих мыслей меня оторвал подъехавший автобус. Забравшись в его грязное чрево, я вновь поехал по унылым улицам Москвы думая о что бы предпринять, чтобы воссоздать свою жизнь или хотя бы спасти то, что от неё осталось.

В салоне автобуса я был один. «Хорошо бы весь путь так» – подумал я с глядя в окно, по которому пробегали временами блики, отбрасываемые витринами магазинов. Мне хотелось подольше оставаться наедине со своими мыслями. Но моим надеждам, на поездку в одиночестве не суждено было сбыться. На следующей остановке, едва дверь открылась как в автобус с громким смехом вбежали пятеро маленьких чумазых цыганят. Весело перекрикиваясь мальчишки расселись по сидениям при этом иногда бросая на меня свои взгляды. Вслед за ними в автобус вошла старая цыганка. Посмотрев на меня она виновато улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.

Вскоре автобус остановился. Это была моя остановка. Выйдя из автобуса я посмотрел по сторонам. Вдали шумел вековой сосновый лес. Это место ещё не попало в лапы всё пожирающего прогресса. Здесь чувствовалось что-то первобытное. Эдакое настоящее с большой буквы «Н». Это было одно из тех мест, о которых порой приятно помечтать перед сном, дескать послать бы к чёртовой матери всю эту цивилизацию и поселиться где-нибудь в далёкой тихой деревеньке или на худой конец в таком месте. А проснувшись осознать, что самое приятное в этих мечтах это их несбыточность. Меня, к слову сказать коренного москвича, всегда удивляло одно странное качество, присущее моему родному городу. Это качество заключалось в умении этого города, глуша нещадным шумом и давя суетой, внезапно окунать в прозрачные и тихие омуты таких мест как это. В таких местах словно былинный поросший зелёным мхом далёких дремучих веков богатырь, спит дух старой боярско-стрелецко-старообрядчесской Москвы.

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что такие места есть в каждом старом, да и не очень, городе. Как правило находятся они, либо на пустырях за какими-нибудь заброшенными строениями, либо возле гигантских полумёртвых заводов. Кажется, что в такие места не дотянулась цивилизация, или побрезговав прошла мимо. Кажется, что поставь в таком месте избу, и в её двери не постучится не один человек, проживи ты здесь хоть сто лет. К таким местам в Москве несомненно относятся известные всему миру, благодаря бессмертному творению Булгакова, Чистые пруды.

Раньше мы с Ленкой часто гуляли на Чистых прудах. В тихие и прохладные утренние часы, когда не выспавшееся прохладное солнце, ещё не успевшее подняться над землёй, сверкает в обвислых ветвях ив словно драгоценный гребень. В воздухе царит непередаваемая свежесть. И в этой свежести, словно новорожденный ребёнок, тянет руки к миру, уже готовый принять крещение вечностью новый день. Тишину тревожат изредка птичьи голоса, и робко проникают звуки людских голосов и автомобилей. Мне вспомнилось вдруг одно утро. Когда мы подошли к ограде за которой поблёскивала зеркальная водная гладь, Ленка взяла меня за руку и тихо сказала:

– А хочешь я расскажу тебе почему эти пруды называются чистыми?

И рассказала. Я знал историю обретения нового имени этих водоёмов, но счёл тогда за благо дать ей блеснуть эрудицией. Когда она закончила свой рассказ сказал ей, что если она права, то именно с чистых прудов начала умирать старая Русь и нарождаться новое государство – Россия. Возжелавшая стать дочерью старой Европы, но так и оставшаяся для последней нежеланным и непредсказуемым подкидышем. Помню супруга улыбнулась и посмотрела на меня с таким видом словно желая сказать: «всё то ты Лёшка у меня знаешь». После обнявшись мы долго гуляли по набережной. Потом сидели на скамейке. Ленка положив голову мне на плечо сощурив глаза, с явным удовольствием подставляла своё лицо под потоки свежего ветерка. После той прогулки она словно расцвела. Нужно будет взять за правило бывать здесь почаще, сказала она мне, когда мы вернулись домой.