Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 86 из 99



Я специально не стал с самого начала вываливать на князя всё, что знал. Пусть задаёт наводящие вопросы — это позволит ему считать, будто именно он ведёт в нашем разговоре, мне же будет легче отслеживать реакцию князя на мои высказывания и соответствующим образом вести свою линию дальше.

— И какие вы имеете основания для столь странной просьбы? — недоумение князь изобразил очень даже натурально, кто другой бы и поверил.

— Видите ли, Дмитрий Сергеевич, я знаю, что брак этот нужен вам для получения родства с товарищем старосты, теперь уже старостой Боярской Думы, что в свою очередь потребно вам для облегчения сокрытия обстоятельств появления Александры на свет и её состояния в положении вашей законной дочери, — зашёл я с козырей.

— Потрудитесь объяснить ваши намёки! — князь всё ещё удерживал позиции.

— Это не намёки, Дмитрий Сергеевич, — со всей мягкостью в голосе ответил я. — Мы с вами оба знаем, что Александра — ваша дочь, но не дочь княгини Елены Фёдоровны. Прошу избавить меня от необходимости называть имя матери княжны Александры, но оно мне тоже известно. Я предполагаю, что Александру вы взяли в семью после того, как Евдокия Ломская уверила вас, будто княгиня Елена Фёдоровна не может понести. И я бы очень хотел ошибиться в своих предположениях, но мне представляется, что княгиня до сих пор считает, будто Александру взяли со стороны, и не имеет представления о её действительном происхождении, — нанёс я решающий, как мне представлялось, удар.

Да, именно о том, кто отец её дочери, и рассказала Луговая матушке, и именно это матушка не стала говорить Шаболдину. По здравом размышлении я пришёл к выводу, что княгиня Бельская и правда не знает, что отец Александры именно князь. Вряд ли она бы с такой любовью приняла девочку, зная, что это побочная дочь её супруга. Хотя, кто её разберёт… Но не так оно и важно.

— А вы и правда много знаете, Алексей Филиппович, — задумчиво произнёс князь. — Не изволите рассказать, откуда?

— Просто я умею делать выводы из того, что мне становится известным, — скромничать я не стал. — В данном случае это были слова супруга Евдокии Ломской о некоей дворянке Поляновой, что продала незаконную дочь чужим людям. Простите, Дмитрий Сергеевич, — упредил я вспышку гнева князя, готовую вырваться наружу, — это я передал именно слова доктора Ломского.

— И что же у вас за дела были с Ломскими, позвольте полюбопытствовать? — недовольно спросил князь.

— У меня был свой интерес в розыске некоего Петра Бабурова, безвестно пропавшего два года назад, — князя упоминание Бабурова явно насторожило. — Сам он человечишкой был пустым и никчемным, но вот вдове его, сестре милосердия, я многим обязан. Она трижды помогала мне встать на ноги после ранений, один раз, считайте, с того света вытащила. Так вот, Бабуров тот оказался подручным известного бесчестного вымогателя Малецкого, как и доктор Ломский. Какое касательство к делам Малецкого имела Евдокия Ломская, мне в точности неизвестно, но вымогать деньги с отца дочери Татьяны Лу… простите, Поляновой, Бабуров стал, украв у целительницы её записи.

Иносказание, конечно, такое себе, но я посчитал, что для показа и степени моей осведомлённости, и готовности к поиску соглашения сойдёт. Больше говорить о вымогательстве я пока не собирался, чтобы лишний раз не сыпать князю соль на рану, мне от него сейчас другое нужно. А вот князь Бельский к такому явно оказался не готов. Призадумался он крепко, минуты на три выпав из беседы, мне же оставалось лишь терпеливо дожидаться его возвращения.

— Я слышал, будто Ломская покончила с собой? — спросил князь.



— Да, — подтвердил я. — Как я понимаю, сделала она это, чтобы избежать монастырского розыска.

Князя Бельского подтверждение смерти Ломской очевидным образом успокоило. Так, а ведь я, похоже, не зря задавался вопросом, чего ради затеяла целительница столь сложную и опасную для себя возню с пристройством внебрачной дочери дворянки Луговой… Что-то стоит за этим такое, чего я не знаю. А вот князь Бельский, похоже, знает. И не просто знает, а доволен тем, что Ломская никому и ничего уже не расскажет. Непорядок, однако, я тоже хочу знать! Впрочем, сейчас для меня на первом месте совсем иные желания…

— Вы просили меня пойти навстречу дочери, — князь неожиданно вернулся к началу нашего разговора. — Что вы имели в виду?

— Ваше согласие на брак Александры и лейтенанта Азарьева, — ответил я. — Азарьевы, пусть не князья и не бояре, но постоянно на виду у государя. Опять же, выйдя за Юрия Азарьева, Александра уедет к нему в Корсунь, что, как мне представляется, для вас будет даже лучше.

Я не стал растолковывать князю, почему для него так будет лучше, он и сам должен понимать. За порогом дома о таком говорить не принято, но все же прекрасно знают, что в в благородных семействах вовсю практикуют семейную магию. Как князю удалось семнадцать с лишним лет уберегать тайну рождения Александры от княгини и Варвары, даже не возьмусь предполагать… А так Александра уедет и вопрос сам собой отпадёт.

— Лучше? — князь криво усмехнулся. — Про договорённость о вашем браке с Александрой мы, конечно, громогласно не объявляли, но, уж поверьте, те, к кому в свете прислушиваются, о том знают. А я теперь и не знаю, что лучше — раскрытие происхождения Александры или то, что Левские отказались от родства с Бельскими!

— Разве я отказывался от сватовства к княжне Бельской? — удивление моё было, ясное дело, картинным, но вроде бы убедительным. По крайней мере, я старался, чтобы именно так оно и смотрелось. — Просить у вас руки Варвары я готов хоть сей же час!

За всё время нашей беседы князь первый раз посмотрел мне в глаза. Не скажу, что выдержать его взгляд было легко, но как-то справился.

— И, надо полагать, на тех же условиях, о которых мы с Андреем Васильевичем уговорились касательно Александры? — понимающе сказал князь.

— Совершенно верно, — я постарался, чтобы голос мой звучал спокойно. Кажется, у меня получилось.

Князь снова задумался и, похоже, это опять надолго. Что ж, чем занять себя, пока Дмитрий Сергеевич размышляет, у меня было — я потихоньку начал раскачивать предвидение. Что оно так и продолжало молчать, меня, понятно, не радовало, однако же не говорило оно и о каких-то препятствиях, а это уже обнадёживало.