Страница 8 из 16
– А Инга, что с ней?
Врач не в силах был что-либо ответить.
– Отвечайте же! Почему вы молчите?
– Мы сделали все, что могли, у вашей жены было слабое сердце. Самой рожать ей было нельзя, это был единственный шанс. Мы дали ей наркоз, но она его не выдержала.
– Нет! Этого не может быть! Это лучшая клиника! За что мы вам платили такие деньги! Вы же обещали! – со мной случилась истерика, я начал рыдать. Фрау Марта тоже залилась слезами.
То, что у Инги было слабое сердце выяснилось только во время беременности, во второй ее половине. У нее кружилась голова, иногда появлялась одышка, очень часто она уставала и у нее отекали ноги. Срок был уже большой, и врач решил довести беременность до конца, разрешив ее кесаревым сечением. В целом, к абортам в нацистской Германии относились неодобрительно, если это касалось именно немцев.
Ребенка забрали домой, как и хотела Инга, мы назвали девочку Эльзой. Дочка была такой маленькой, что поначалу я боялся брать ее в руки! Материнского молока не хватало, а от искусственных смесей и коровьего молока у ребенка болел живот и мучили колики – это был настоящий кошмар! По ночам я, конечно, не высыпался, но при этом с утра надо было быть в университете вовремя и еще успевать подрабатывать в свободное время. Хорошо, что фрау марта брала на себя многие заботы.
Первого сентября, 1939 года я был дома, у мамы, еще не успел уехать на занятия, решив остаться на выходные. Из сообщения по радио мы узнали, что Германия напала на Польшу – началась вторая мировая война. Не скажу, что это известие меня обрадовало. В Польше остались родственники, и я за них переживал, а мама боялась за брата и за меня.
– Что случилось? Что происходит? Ты слышал? – мама явно была встревожена.
– Мама, немцы в Польшу вошли – это война.
– Война? Господи! Там мой брат! Что с ним будет?
– А если меня в армию заберут? Что делать?
– Не знаю сынок. Мне некуда тебя спрятать, теперь даже в Польшу нам не сбежать. – не выдержав, мама заплакала.
– Мама не плачь, может все еще обойдется. Он учится еще не закончил, ему же еще не исполнилось двадцать. – моя сестра попыталась ее успокоить.
– Говорят, в Берлине есть еще коммунисты, в Польше наверняка ополчение соберут.
– Ты погибнуть хочешь? Упекут же в гестапо, отчим первый тебя продаст. Ради Бога, не связывайся ты с ним!
– Где он?
– Не знаю, с утра куда-то ушел. На работу, сегодня пятница.
– Мама, я послезавтра в Берлин, на занятия надо, да и дочку свою не видел. Инга умерла, а я про нее забываю.
– Только будь осторожен, я очень тебя прошу! Не связывайся ни с кем!
– Хорошо, не буду. Честное слово! – пообещал я.
Вскоре, 17 сентября в Польшу вошли и советские войска. То, что Польша была оккупирована и разделена, определенно мне никакой радости не доставляло. Успокаивало только одно, что в районе оккупации советских войск военных действий не велось, все было сделано мирно, под видом не допустить дальнейшего продолжения конфликта, а также защитить население западной Украины и Белоруссии. Ранее, 23 августа 39-го между Германией и СССР был заключен мирный договор, пакт Молотова-Риббентропа, что все же вселяло определенную надежду, но слухи о том, что война между СССР и Германией может начаться все же ходили. Опасаясь за безопасность северных границ, в Районе финского залива и Ленинграда, Советское правительство объявило войну Финляндии, поскольку та отказалась добровольно отодвинуть свои границы.
9 апреля 40-го года Германия вторглась в Данию и Норвегию, 10 мая оккупировала Бельгию. 14 июня германские войска без боя взяли Париж, а 22 июня Франция капитулировала. До вторжения на территорию СССР оставался еще год. Не успел еще закончиться первый передел мира, как начался следующий.
Если раньше призыв в немецкую армию был добровольным, то с 16 марта 35-года, он был уже обязательным, была введена всеобщая воинская обязанность. Призывались лица начиная с 20-ти лет, а срок службы составлял 2 года.
В 40-м году я должен был окончить университет и мне предстояло сдать заключительные экзамены. Уже в июле, незадолго до октября месяца я должен был явиться на призывной пункт и пройти врачебную комиссию, о чем на адрес по месту моего проживания было выслано соответствующее уведомление. Проходить ту самую комиссию я, конечно, не очень-то торопился. Отчим же к тому времени перешёл работать в гестапо (в отдел политической полиции), где занимался именно всеми инакомыслящими и неугодными нацистскому режиму. Зная это, до определенного времени, я предпочитал с ним не связываться и особо ему не перечить. Вначале, пока работал криминальным следователем, до того, как к власти пришел Гитлер, к моей матери он относился довольно терпимо. Но чем дальше, тем хуже. Рихард все чаще стал выпивать и до нас доходили слухи, что у него есть любовницы. Мама была для него всего лишь прислугой, которая должна была выполнять каждую его прихоть, а он предъявлял претензии по каждому поводу, и терпел исключительно ради дочери.
Чтобы как следует подготовиться к выпускным экзаменам, я, конечно, приехал домой, поскольку с Эльзой я даже выспаться не мог и изрядно уставал. Мне не очень хотелось видеть Рихарда, но из двух зол приходилось выбирать меньшее.
Прямо с утра, я разложил книги стопками и начал читать. До обеда еще оставалось какое-то время, и взяв со стола аппетитное, сочное яблочко я смачно его надкусил. За усердным занятием, решив, почитать один из конспектов, я почему-то не мог его найти. В комнату зашла мама…
– Ты конспекты мои не видела? – спросил я ее. – Куда я их дел? А, вот они! Вот растеряха!
Мама смотрела на меня с каким-то умилением и восхищением, не отводя глаз, при этом улыбнулась. Видимо моя фраза ее насмешила.
– Какой ты у меня уже взрослый! Ты бы поел что-нибудь?
– Потом… не хочу… Заниматься надо. – ответил я ей.
Тут домой на обед заявился Рихард. Скинув обувь, он крикнул прямо с порога: «Я есть хочу, голодный как волк.» – зашел ко мне в комнату и застав меня конспектами. Мама уже суетилась и торопливо накрывала на стол.
– Что? Учишь студент?
Я поднял глаза и молча окинув его презрительным взглядом продолжил читать.
– Ты чего молчишь? Я тебя спрашиваю? Отвечай!
– Не видишь, я занят. Экзамены скоро. – ответил ему, не отрываясь от записей.
Отчим повернул мою голову, поднял вверх подбородок, похлопал по щекам и уселся за стол. Хельга тоже садилась за обед.
– Папа, у брата экзамены!
– Рихард, не видишь, он учит? Не трогай его.
– А ты молчи! Тебя никто не спрашивал! Скажи еще спасибо, что на улицу не выкинул и кормлю тебя вместе с твоим щенком! – нагрубив жене, он оттолкнул ее, демонстративно отставил тарелку, хлопнул дверью и вышел вон.