Радин

Садовника на вилле, похоже, не было, жухлые прошлогодние листья закрыли балюстраду и доходили до щиколоток терракотовой богине в саду. Поднявшись на холм по пологой лестнице, Радин удивился тому, как быстро это вышло, потом дорога свернула в частный поселок, занимавший несколько складок холма с северной стороны.

Поселок был похож на крепость, с одной стороны холм обрывался в реку, с другой тянулась ограда из белого камня, в которой темнели запертые калитки. Радину пришлось объясняться со сторожем, сидевшим в будке, а потом долго идти по пустынной улице, где городская жизнь была представлена сапожной мастерской и библиотекой.

Первой в списке стояла вдова Понти, проживающая на руа Ладейра, что означает «склон холма». Теперь он знал, что это и вправду склон холма, утыканный кипарисами, будто военная карта флажками. Под номером два значился некто Гарай, живущий в районе грузового порта, его Радин оставил на вечер, а про третий номер решил подумать завтра.

Дверь открыла служанка, и он долго шел за ней по коридору вдоль стеклянных панелей, за которыми темнели листья зимнего сада. Девушка взяла его визитку и бесшумно удалилась. Гостиная была просторной и небрежно обставленной, в ней все казалось случайным – и белый керамический стол, расписанный лимонами, и полосатая софа, похожая на уругвайский флаг, и выложенный битыми азулежу камин. Из гостиной можно было подняться на галерею, наверх вела винтовая чугунная лестница без перил.

Радин сел в кресло и принялся рассматривать роспись на потолке, напоминавшую купол Сан-Антонио-де-ла-Флорида. Он был там с женой, когда они гостили у мадридской родни, в те времена Урсуле казалось, что разглядывание фресок сближает, и он покорно ходил за ней по жаре.

– Вы, наверное, думаете: сам ли он это расписал? – сказали у него за спиной. – Нет, мы нанимали людей. На такой купол ушло бы не меньше года. Меня зовут Доменика Понти.

В дверях стояла светловолосая женщина в платье из красного льна. На лице у нее стыла терпеливая улыбка, и вид был такой, будто она собиралась провести экскурсию по дому. Сюда, наверное, ходит много народу, подумал Радин, перед выходом он посмотрел на карту и увидел, что поселок помечен значком достопримечательность.

– Я тот детектив, что звонил вам час тому назад. – Он приподнялся из кресла. – Я веду частное расследование. По поводу исчезновения человека, который у вас работал. Сеньор Крамер, магистр искусствоведения.

– Кристиан у меня не работал. Он писал монографию о моем покойном муже. – Женщина подошла поближе. – Это разные вещи, понимаете?

Радин посмотрел ей в лицо и поразился его белизне. Оно было совершенно как только что очищенное яйцо. Таким же белыми были полные руки и шея, на шее плотно сидело жемчужное ожерелье.

– Так вы русский детектив? А похожи на англичанина! – Она разглядывала его с улыбкой. – Мне приходилось работать в лондонском «Noël Coward», я играла в «Половине шестипенсовика», и последними настоящими англичанами там были старые билетеры. Так что у вас за вопросы?

– Кристиан писал книгу здесь, у вас в доме?

– Мальчик работал в мастерской. – Она пересекла комнату и стала подниматься по винтовой лестнице, придерживая платье руками. – Наверху студия моего мужа, я стараюсь сохранить все в прежнем виде. Муж покончил с собой в прошлом году, тридцатого августа.

– Простите, я не знал. – Радин последовал за ней. Полуденный свет заливал мастерскую, посреди комнаты стоял мольберт, накрытый полотном, тюбики с краской лежали на столе, в китайской вазе стояли кисти и сухая ветка рябины.

– А вы точно не журналист? Кто вас нанял для этой работы? – Женщина стояла перед мольбертом, сложив ладони, будто перед алтарем, и Радин почувствовал стыд за то, что морочит ей голову.

– Я не могу назвать вам имя моего клиента, простите. Вы можете точно сказать, когда видели юношу в последний раз?

– Двадцать девятого декабря. – Она опустилась в плетеное кресло у окна. – Я говорю это с уверенностью, потому что в тот день я взяла его с собой в Коимбру, на елку для приюта святой Катерины. Меня попросили сказать речь. Ну и подарки привезти, разумеется.

– И там он пропал?

– Почему вы думаете, что он пропал? Кристиан был свободным мужчиной, не обремененным семьей или долгами. И он всегда говорил, что однажды уедет отсюда навсегда, вот только книгу закончит и уедет.

– Эта книга, наверное, у вас?

– С какой стати? – Она лениво пожала плечами. – Книга принадлежит автору, я только помогала в написании некоторых глав. Говорю вам: Крамер приходил сюда работать, иногда обедал с нами, у него даже ключей от виллы не было.

– У вас могли остаться черновики. Это первая серьезная работа о творчестве Понти. Разве вам не интересно было увидеть текст до публикации?

– Вас ведь послала Варгас? – Вдова посмотрела на него ясно и насмешливо.

– Я не могу ответить на этот вопрос. Вы тоже не обязаны отвечать на мои вопросы, я не имею отношения к полиции. Это лишь жест доброй воли, и я на него рассчитываю. В тот вечер парень вернулся с вами из Коимбры?

– Нет. Он туда не поехал.

– Но вы сказали… Что-то произошло и он изменил свои планы?

– Это я изменила свои планы. – Она опустила глаза и поправила жемчуг на шее. Ее колье напомнило Радину белые бусы его матери, дутые, приятно хрустящие, она называла их «перлы» и тоже носила в три ряда.

– Итак, вы передумали, и он с вами не поехал.

– Он поехал, но вышел из машины на бензоколонке «Репсол», уже на выезде из города. Там мы заправлялись, немного повздорили, и он отправился по своим делам. Больше я о нем ничего не слышала.

– На чем же он вернулся домой? Оттуда ходит автобус?

– Понятия не имею. Я редко пользуюсь автобусами.

– Я понимаю, что не имею права спрашивать о подробностях, – осторожно сказал Радин. – Но вы помогли бы мне, если бы сказали, в чем была причина вашей ссоры. Не сомневаюсь, что вы заинтересованы в расследовании не меньше, чем мой клиент.

– Варгас просто мутит воду, – сказала вдова, поднимаясь с кресла. – Она думает, что я его спрятала. Отправила куда-нибудь на юг, подальше от ее костлявых ручек. Но я его не прятала. У меня хватает своих забот, я все еще скорблю о своем трагически ушедшем муже. Боюсь, наша беседа подошла к концу, детектив. Мария-Лупула покажет вам дорогу.

Малу

студент у нас в доме появился прошлой весной, падрон его привел, это, говорит, не студент никакой, а будущий doutor em ciências, пишет обо мне книгу, так что привечай его как положено!

ну, я все равно его студентом звала, про себя, сначала он мне странным показался: волосы крашеные, бородка куцая, штаны до щиколоток, на шее шнурок с медалькой, на медальке святой, я сразу сказала, что это Сан-Жуан, покровитель нашего города, а он смеется, это, говорит, святой Пантелеймон, его мощи из собора украли, вот народ его и забыл, с глаз долой – из сердца вон!

потом я стала его на кухню приглашать, когда пироги еще горячие, он кофе не любил, только чай, а уж чая-то у меня всякого в достатке, у нас в деревне, бывало, до сорока сортов разных сборов по стенам развешивали, он приходил, чай пил, пироги ел, жаловался, что хозяин его всерьез не принимает, архивы не дает посмотреть

я его утешала, а уйдет, так хожу по кухне как слепая, на столы натыкаюсь, вижу – плавиться начала! так-то мне мужчины для баловства не нужны, у меня кровь холодная, одно слово, лягушка из лагуша, так меня девчонки звали, когда я у тетушки работала

так лето и прошло, потом был тот август проклятый, полиция, похороны, и вообще позорище, я так по хозяину убивалась, что про студента забыла, а в сентябре он сам явился, постучался с заднего крыльца, я думала, мальчишка из лавки, а это он – с дорожной сумкой, серьезный такой, волосы в пучок завязаны, я, говорит, у вас часто бывать буду, меня хозяйка пригласила с архивом поработать

сначала я чай ему носила, прямо как раньше падрону, потом, в октябре, не выдержала, дождалась, когда хозяйка в город уедет, надела ее платье, волосы гребнем заколола, поднялась в студию – и стою в дверях, жду, когда он голову от бумажек поднимет, а он поглядел так искоса и смеется: в груди не жмет?