Страница 3 из 17
– Ну то? Иван Мошкин попал в самую середину своей мишени, Пётр Авдусин дал промах, Павел Носков попал в край тонкого бревна, выбив пулей толстую щепу. Но вы все молодцы, учение огненное знаете хорошо. Саблями владеете, вчера всех троих проверил, – цветасто выражался Дулёв, – так что в очередь будете нести службу при приказах, или складах государевых.
Так и начал тянуть лямку служилого человека молодой стрелец, и с старшим, десятником Дулёвым, прибыл охранять склады с зерном.
Старший повёл воинов осмотреть царёво имущество, доверенное им по службе. Основательные, крепко сбитые срубы, крытые не соломой, а дранкой, ухоженные, с малыми оконцами, закрытыми ставнями. Двери, дубовые, из толстых досок, укреплённые полосовым железом. Всё было крепкое да ладное.
– Смотри, Иван, вот, бочки с водой, вёдра кожаные да багры и лестницы, если вдруг загорится какое помещение.
– Понял я, – заметил юноша, запоминая сказанное, – справимся.
– Вот и караулка, где поесть можно, и отдохнуть, когда очередь придёт, – и десятник показал на небольшую избу, – первые стоят Иван с Петром. Пока поешьте.
Стрельцы достали по краюхе хлеба, половинке луковицы, и копчёной рыбине. Всё это споро захрустело на здоровых и молодых зубах. Так что ужин много времени не занял, и служивые приступили к службе.
Мошкин сполоснул руки, вытер их ветошью, и взяв пищаль на плечо, занял место рядом с воротами склада. Начинался лёгкий дождь, накрапывая понемногу. Капли не мешали, только стрелец не мешкая, прикрыл замок мешковиной.
– Что делать, – прошептал себе под нос, – служба.
Скучновато, понятно, в ночное время обходить длинные амбары, чьи срубы освещались висевшими по углам фонарями. Но они не могли разогнать темноту, просто указывали на здания. Дождь продолжался, сполохи молний начали рассекать небо, Иван перекрестился, так, на всякий случай. Дождь полил пуще, грохот раздавался всё больше, молнии совсем часто били недалеко. Стрелец не успевал досчитать и до двух – слышал гром, а через два счета сверкала и молния. Вот ударило совсем близко, он даже оглох. И заметил, что он небесного огня загорелся огонь земной- вспыхнула дранка на крыше. Мошкин со всех ног, разгоняя брызги от мокрой травы, добежал до била, и принялся трезвонить, поднимая караул. Потом, побежал за лестницей и ломом, придвинул её, и с трудом держась на ступеньках, принялся выламывать горевшую дранку и бросал её на землю, затем заливал очажок огня под крышей , выливая одно за одним кожаное ведро воды. В спешке не замечал, что обжег руки, попробовал, что пальцы сжимаются как надо, и с наслаждением опустил ладони в бочку с холодной водой.
Тут, гремя лопатами, баграми и ломами, прибежали товарищи во главе с Дулёвым.
– Всё погасил, Афанасий Петрович! – прокричал Мошкин.
– Ну всё, не всё… Сейчас всё обойдём, да проверим честь по чести. Антип, Прохор! Вам вдвоём крышу чинить!
– Ясно дело, – кивнул осанистый Прохор, – понятно. Всё исправим.
– Ну молодец, Ваня. Но особо о наших делах среди домашних помалкивай, сам понимаешь, – начал издалека десятник, – начальство не похвалит, что вообще загорелся амбар. Но умельство твое не забуду, не думай.
– Понимаю, – кивнул Мошкин.
– Вот и верно, – заулыбался Дулёв, – тебе отдыхать пора. Пойдём.
После того дня пошла ещё лучше стрелецкая служба. За старание выдали ему два алтына денег, да сукна на кафтан. Юноша и не знал, что доложил десятник голове, и рот держал на замке.
Голова, Тихон Ильич Трубчев, был доволен молодым воином, и ставил часто под караул, помогать воротникам Тульского Кремля. Время было осеннее, но под дождём не стоять, и приятно было Ивану нести службу среди бывалых воинов.
Стрелец на засечной черте
Их сменил другой десятник, Лука Рыжов, вскоре после рассвета. Афанасий Петрович повёл Рыжова к амбарам, сдавать караул. В сторожке всё было чисто, и стрельцы переговаривались с товарищами, лишь некоторые косились на перевязанную руку Мошкина.
– Что это, ты Иван? – спросил его Корней Цыбин, бывалый стрелец из людей Рыжова.
– В печке обжёг. Бывает, – улыбнулся юноша.
– Ничего, дело молодое. Заживёт.
Наконец, счастливый Иван шёл по дорожке в родную слободку. На окраине встретил пастуха, весёлого Порфирия, уже насвистывавшего на своей непременной дудке, рядом крутилась и его пёс, Полкан. Весёлый то весёлый, но с кнутом управлялся- прямо страсть, овода сбивал со спины коровы, не попортив шкуру.
Отец, Сёмен Петрович, старательно делал вид , что занят очень важным делом- ковырял землю деревянной лопатой. Заметил и мать- та просто сидела на лавочке, да перебирала шерсть, вычищая колючки и траву. В корзине было уже много мягких и расчесанных волокон. Ваня прибавил шаг, гордо вышагивая с пищалью на плече, навстречу ему выскочили и два брата, Устьян да Василий, быстро ухватив старшего под локти, и потащили его в дом.
– Да что ж это? – только вскрикнула мать, Евпраксия Кузьминична.
– Всё хорошо, мать, – улыбнулся Семён Петрович, и поставил лопату у калитки, – пошли, сами поедим, да Ваньку покормим, – проходи Иван, ставь свою бронь, руки мой да садись за стол.
Хозяйка дома обогнала семейство, и когда мужчины чинно усаживались за стол на две лавки, лицом друг к другу. На столе очутился поднос с ржаными пирогами, тёплыми и невероятно пахнущими. Блюда тоже были богатые, бухарские, в зелёной эмали, с чудным рисунком. Купил тогда отец на торге, не пожалел денег на диковинку. Словно сам собой появился большой жбан с холодным квасом и деревянные ковши для питья. Жили служивые неплохо, окна были забраны деревянными решётками с небольшими кусочками разноцветного стекла, другие – пропускали свет через кусочки слюды в деревянных переплётах.
Кружки тоже ради этого случая Евпраксия достала богатые, крытые синей поливой, тоже хивинской работы. И, мать усадила сына, положила угощение, всё смотрела – не устал ли он?
– Всё хорошо, матушка, – приговаривал повзрослевший сын.
– Садись мать, сама поешь… Всё хорошо, вот какой молодец наш Иван. Вот, смотрите на старшего брата, Устьян да Василий, как службу нести. А там и женится Ване пора.
Иван покраснел, уткнулся в тарелку, ожесточённо принялся за пирог с луком и яйцами.
– Кушай, Ванечка, – говорила мама, подкладывая угощение сыну.
– Ничего, на следующий год ему дом поставим, голова место дал на пустыре, построимся, – всё рассчитывал довольный отец, – да вот и невесты есть, из хороших семей – Авдотья дочь Корнея Федоровича или вот Прасковья, дочь Ерофея Васильевича. В воскресенье, в церкви, на службе и посмотришь на них..
– Да рано ещё, батюшка, – засомневался Ванюшка, – может, потом? Только служу начал- и жениться? Я ещё о женитьбе не думал.
– Зато я обо всём подумал. Пора уже.
Иван замолчал, не желая зря спорить с отцом, да и против его воли идти не хотел, надо было самому переговорить с знакомицей, Марьюшкой. Неясно там было всё. Была она купеческой дочерью, не то что бы очень был богат Гаврила Алексеевич, ну а всё же, двор поболе их, мошкинского будет. Да и кто он пока? Только на службу повёрстан, да жалованье небольшое, в год три рубля пятьдесят копеек, ещё правда и хлебное – восемь четвертей (четверть-шесть пудов) ржи, да ещё ячменя, ещё овса.
Замочных дел мастера
После обеда, отдохнув, как должно, Иван взял отвёртку и маслёнку, принялся за свою пищаль. Отвернул и смазал замок, поставил детали на место, проверив, чтобы курок с фитилём ходил мягко и ровно, затем протёр любовно ветошью ствол, цевьё и приклад. Можно было и на место поставить.
– Иван? Закончил? Пойдём, в огороде грядку вскопаем, – проговорил отёц.
Юноша кивнул. Переоделся, одев одёжу попроще, взял мотыгу и заступ. Лопатой землю не поковыряешь – деревянная ведь, и сначала нужна мотыга. Привычно они вдвоём сначала разбили твёрдые комья мотыгами, а затем, переворачивали непокорную почву лопатами. Рука почти не болела, и работали споро, но не торопясь. Где- то через час дело было сделано, и гряда под капусту была готова. Оба, отец и сын, обмывали в бочке с водой инструмент, а затем, Сёмен Петрович сам бережно всё уложил в сарае. Здесь стояла и его гордость- крепкий и прочный верстак из толстых досок, и отлично сработанные тиски из хорошего железа. Отец кроме службы неплохо зарабатывал по слесарной части – чинил замки, а то и сам делал сложные запоры, ладил и ключи вместо потеряных. Чинил и огнестрельное оружие.