Страница 111 из 193
***
Вокруг Саши вибрировал и перекатывался по снежным волнам шелест. Были моменты, когда она слышала шорох снежинок мягко ложащихся на своих соплеменников. Этот белый шум абсолютно белого пространства разбавлялся хрустальными нотками, и переливался из холодного голубого в сверкающий жёлтый. Шелест усиливался, дополнялся другими оттенками то ли звука, то ли цвета. Монотонность сменялась переливчатостью. Небо же, сливалось со снегом, и вся эта белая, чистая пустота, без верха и низа, начинала сиять мириадами огоньков.
– Каждый охотник желает знать… – следующего цвета она не помнила.
И вот, в этом нечто, без начала и конца, Саша уловила перезвон младших колокольчиков. Один, второй, третий. Звонкие, коротенькие нотки всколыхивали море снежинок. В верхний перезвон младших влился, строго геометрический, звон колокольчиков постарше. Эти голоса раздавались на уровне головы девушки. Они были не так мелодичны и свободны, но их ритмичность упорядочивала какофонию снежного буйства.
Так незаметно, то ли белый, окружающий девушку мир, подчинял себе музыку, то ли музыка подчиняла обозримое пространство. Саша улыбнулась, узнав в колокольном перезвоне четвёртый концерт Времён года.
Из под её ног, стряхивая белую пыль, начали взлетать искрящиеся облака, это в мелодию колокольчиков вступили набаты взрослых, тяжёлых, с низким гулом, колоколов.
Антонио Вивальди был хорош. Буйство колокольного звона порождало вьюгу перемешивающую небо с землёй, а четыре стороны света, кружась в вальсе, сходились в одной точке. Этой точкой была она, Саша. Девушке стало всё равно куда она идёт. Она шла на колокольный звон. Шаг за шагом. Шаг за шагом.
Снегоступы на Сашиных ногах, становясь на снег, издавали хруст. Так ломались лучики неисчислимого количества снежинок, и лопались кристаллики огоньков. Саша шла и шла вперёд. Уже просто шла. Прошло трое или четверо суток с того утра как она вышла из дома деда Михая, а она всё шла боясь остановиться, не зная как спать, или даже, отдохнуть. В первый же день она, обнаружив, что глаза её горят прожигаемые сиянием солнца и снега, надела очки с почти чёрными стёклами.
И вот уже солнце торопливо уходило за горизонт и белое пространство посерело освещаемое остатками замешкавшихся лучей света. Лучи, нырнув в снежную мякоть, пару раз отскочили обратно в пространство, и наконец увязли в глубине зимнего покрова. Пришла темнота. Стайки светящихся огоньков остались в памяти сетчаток глаз, а во внешнем мире их сменил монотонно-звенящий чёрным глянцем, мрак.
Саша уверяла себя, что за эти дни не сомкнула глаз, но как ей было знать о таковой своей способности как сон между шагами. Правда и в том, что она ловила себя на кратких остановках, когда очнувшись от забытья оказывалась стоящей по пояс в снегу. Как проваливалась, она не помнила. Как долго стояла так, не знала. Время терялось, будто шло скачками. Именно проваливаясь, она мгновенно засыпала в удобной устойчивой позе. Не помня момента засыпания, и пробуждаясь так же мгновенно, она не способна была воспринимать эти периоды как сон.
В очередной раз, провалившись в снег глубже обычного, Саша вздохнула, положила обе лыжные палки на снег, сняла рюкзак и достала из него термос. В нём ещё оставалась пара глотков давно остывшего чая. Чуть глотнув она откусила хлеб с сыром, сложила термос и пакет с оставшимся бутербродом в рюкзак и натянула на уши шапку. Мороз крепчал, и даже сейчас, в чёрном мраке, она видела сверкание кристаллов снега. А может, так сияли кристаллы мороза. Закинув за плечи рюкзак, она продела руки в поводки лыжных палок и стала выбираться из снежного плена. Через несколько минут бесплодных попыток Саша рассердилась, зарычала во весь голос и затрясла головой. Вылезти на поверхность никак не получалось. Палки положенные на снег с лёгкостью проваливались. Выпустив громким рыком приступ злости, она замолчала, и тяжело дыша уселась на дно ямы.
Ноги и руки перестали слушаться. Сидя каменным изваянием в снежном плену, Саша поняла, что засыпает. Ей хватило сил снять рюкзак, свернуться калачиком, и положив рюкзак поверх себя, пошурудить палками наверху заваливая себя снегом.
Снег цвета мёда. Рюкзак, прикрывавший девушку от снега, пока та спала, сполз на бок, и проснувшись она обнаружила, что лежит в оледеневшем коконе. Сверху, этот кокон, просвечиваемый лучами солнца был цвета мёда. От неудобной позы её тело ныло. Саша попробовала пошевелить ногами и руками. Ноги и руки слушались. Следующая задача заключалась в необходимости выкарабкаться из этого гнезда и идти дальше. У себя над головой девушка услышала звуки похожие на скрип, будто кто-то шёл по снегу. Она встряхнулась и поспешила встать, что оказалось не таким уж простым делом. Вытолкнув головой образовавшуюся над ней корку снега она смогла выпрямиться, и выглянув из снежной ямы посмотрела по сторонам. В десятке метров от неё шёл человек и с ним несколько собак.
– Эй! – Саша обрадовалась столь необычному явлению, и закричала, но крик не получился. Беззвучно просипев, она взяла горсть снега, попыталась сбить комок и бросила его в путника. Рыхлый комок разлетелся в пух не долетев до цели. Тогда она наклонилась и подцепила языком снег. Смочив таким образом горло она закричала: – Эй! Товарищ!
Собаки остановились и повернули морды в её сторону. Остановился и путник. Обернувшись, он смотрел на собак пытаясь по их взглядам определить источник окрика. Вероятно, он смог разглядеть Сашину голову торчащую посреди снежного поля. Девушка увидела как тот развёл руками, а следом услышала и смех.
– Что смешного вы увидели?
Путник шёл в её сторону и охал от смеха. – Вы видели себя?
– Как же я могу себя видеть? – удивилась Саша.
Путником оказался мужчина, точнее, парень лет двадцати.
– Чуть позже я нарисую то, что сейчас вижу. Посмеёмся вместе. А сейчас объясните мне: какого дьявола вы здесь делаете?
– А может сначала вы поможете мне вылезти из этой ямы?
Парень усмехнулся, и подойдя совсем близко, почти нависнув над Сашей, подал ей руку и, неожиданно для неё самой, поднял её из ямы и поставил на снежный покров. Осмотрев девушку он покачал головой.