Страница 2 из 7
Съезжать к родителям в двушку, где обитали мать – одна штука, пьющий отец – одна штука, его собутыльники – по разному от одного до трёх, сестра с сыном – две штуки и брат – одна штука. Штук было много, а комнат две. Здесь же их было трое, а комнат три. Поэтому Зинка прощала свекрови всё, перемывая кости за её спиной по её телефону.
А вот Галка не прощала. Она не выносила расписания и командования. Пухлый карапуз все выходные орал, плюя на бабушку тушёные овощи и требуя мяса, которое давала мать в будни. А бабушка варила курочку и перемалывала на мясорубке. Галя же это тоже плевала. Ей по душе были жареные куриные крылышки с косточкой. Что от жареного живот болит у маленьких и что косточкой можно подавиться, в отличии от бабушки, девочка не знала. И ела с удовольствием, не болея и не давясь. А только крича о любимой еде в субботу и воскресенье. Говорила, к счастью мамы, девочка ещё плохо. Поэтому секреты от свекрови росли, как и килограммы Зинки, наедаемые от тоски и злости.
Что она зазря проворонила лучшие годы, мать Галины поняла ещё в роддоме. Побег от родителей, конечно, удался, но пелёнки и младенец сильно попортили свободную от родителей жизнь молодой девицы. Точнее это связало её по рукам и ногам. В прошлом остались гулянки с подружками, поцелуи на лавочках и молодые ребята, которые то и дело заглядывались на Зинку. Всё это сменили вечно сосущий грудь ребёнок, пелёнки, мокрая постель, расписание, коляска и верховодящая свекровь. Зина ела, будто пытаясь заесть горести и оправдываясь, что ребёнок её всю высосал.
Точка в этой тягомотине была поставлена первого февраля, когда Галке исполнился год.
Алевтина Ивановна объяснила:
– Я кормила Коленьку до года. После года – это баловство, – и запретила давать грудь. То, что её кормили до четырёх она не помнила, а о пользе длительного грудного вскармливания не слышала, как и Зина.
Мать малышки обрадовалась – ей давно всё это надоело. Хотелось талию, танцы и работу. А ещё поменьше видеть Кольку. Коленька тоже был рад – он списывал неприязнь жены и отсутствие внимания с её стороны на дочь, которая любила грудь также, как он. Алевтина Ивановна тоже была довольна – она любила, когда выполняли её распоряжения.
Не обрадовалась только Галка, увидев зелёную грудь, невкусную и некрасивую. Но в те времена на первом месте в отлучении от груди стояла зелёнка, которую семейство Бураковых и использовало. Гале новый порядок вещей не нравился, но её мнения как раз никто и не спрашивал. А крики, грязные ковры и порванные книги, как выражение несогласия, не помогали. Семья объединилась в неравной борьбе с годовалым пупсом.
Галя попробовала задействовать последний способ – она отказалась есть. В отношении пюрешек от бабы Али это сделать было не трудно, но жареные куриные крылышки портили всю голодовку. Здесь сдалась Алевтина Ивановна и разрешила кормить ребёнка любимым блюдом. Но грудь в меню девочки не вернулась. Впрочем, как и в меню Коленьки. Здесь непреклонность проявила Зина, которая не терпела мямлей и подкаблучников, только если это не её подкаблучники. А Николай же был в этом отношении полностью мамин.
Свекровь же, обрадовавшись прекращению роли кормящей матери, набросилась на Зину. У неё давно руки чесались. Во-первых, Зину ничего не интересовало. Но это было не так – женщину интересовали деньги. Здесь она была полной копией свекрови. Во-вторых, внешний вид требовал немедленных мер. А в-третьих, сидеть на шее у неё и Коленьки она никому не позволит – даже матери её обожаемой внучки. На горизонте Зины замаячила работа, что и радовало женщину, но и напрягало, потому что свою работу она представляла явно не так, как свекровь.
За боевыми действиями семьи Бураковых никто не заметил первой, но безоговорочной победы Галины в отношении куриных крылышек, которые малышка ела теперь каждый день, включая субботы и воскресенья. Но несмотря на это, девочка при виде бабушки орала и вырывалась из её рук. Единственное, что примиряло малютку с родственницей – это шкатулка драгоценностей. Если Алевтина Ивановна давала девочке большую коробку с золотом и серебром, то малышка затихала. Но это случалось редко, как правило, после застолий и не одной рюмки любимого коньяка бабушки. Зинка косилась на коробку завистливыми глазами. Но ей никогда не давали даже подержать её, не говоря уж о том, чтобы потрогать. Но мать Гали трогала. Ей чихать было на запреты в отсутствие свекрови. А если Алевтина Ивановна замечала, то всё списывалось на малышку – ведь драгоценности та любила также, как и бабуля.
У самой же Зинки ничего не было. Коленька оказался на редкость жадным и все деньги отдавал маменьке, но не жене. За это он получал по полной от жены в виде скандалов и криков, зато от мамы следовала похвала и пряник в виде уверений всех знакомых, какой у неё распрекрасный сын. Борьба была явно неравной, и Зина сдавала свои позиции, переходя от скандалов в оборонительное молчание. Ей было всего лишь двадцать три и выиграть битву у повидавшей жизнь женщины не было возможности.
Единственное, что объединяло семью, это малышка – забот о ней было великое множество. Когда Галка пошла, а через месяц побежала, то квартира бабушки застонала от разрушений. Ведь слово «нет» в круг понимания девочки не входило.
Глава 3. Витька везде – достал уже
Буянство девочки прекратили ясли, которые находились по адресу улица Первой обороны Севастополя, 1. Единицы лезли со всех сторон, потому что этаж, где находилась Галина, являлся первым, а номер группы тоже был один.
В полтора года Галку засунули туда с явным облегчением из квартиры одиннадцать по улице Серпантинной, 11. Но, конечно, девочку не спросили. Кто спрашивает детей, хотят ли они идти в ясли или сад?
Главное, хотела мама, у которой наконец-то появилось время на себя. Но это продлилось недолго. Когда к Зине вернулись талия и хорошее настроение, на неё насела свекровь – нечего тунеядствовать. И молодая мать вышла на завод против воли – по настоянию Алевтины Ивановны.
Но, к удивлению Зинки, на заводе ей понравилось – в цехе на десять мужчин приходилась одна женщина. И это была она. Наконец-то на Зину стали обращать внимание. Вернулась стрельба глазками и бешено колотящееся сердце, когда её целовали за станком, а она притворно вырывалась, говоря, что замужем и с дитём на руках.
В виду конкуренции возросли котировки Зины и на семейном поприще! Теперь Алевтина Ивановна не хвасталась всем, да каждому, какой у неё великолепный сын. Потому что все деньги Коленьки перекочевали к Зине, а к ним плюсовалась и её зарплата. Зинка почувствовала пьянящее чувство власти и вертела и деньгами, и Коленькой, как хотела. А ещё и начальником цеха Всеволодом Борисовичем. Хотя здесь неизвестно, кто кем вертел, потому что он обещал выбить молодой семье однушку в обмен… Но здесь Зина краснела и опускала глаза. Вот так и сразу она была не готова. Одно дело поцелуи за станками, а другое – квартира, за которую поцелуями было не расплатиться.
Галей интересовались мало. Лишь привычно кивали на жалобы нянечек и воспитательниц, что она ничего не ест, орёт и разносит помещение группы. Чтобы поменьше ворчали, Зина носила сумки с продовольствием в сад. В трудные годы котировалось всё, даже тушёнка. Воспитательницы от сумок добрели, но ровно на недельку. За это время подношение заканчивалось и требовалось следующее.
Но Зина была готова на всё, лишь бы не сидеть с Галкой. Свобода, общество мужчин и какие-никакие деньги делали жизнь захватывающей. Но всему этому мешали вечные болезни дочки. Тогда сад отдыхал от Галины, а Зина сидела дома, тяжко вздыхая при виде сопливой или температурящей девочки.
Но дома девочка быстро поправлялась, ведь с мамой ей нравилось, а болела и орала она только потому, что хотела домой. Но на слова малышки никто не реагировал. Галя честно пыталась объяснить:
– Хочу домой!
Но внимание на слова не обращали, в отличие от криков, соплей и температуры.