Страница 7 из 8
Максим Максимыч поперхнулся сырком. Я постучала его по спине и продолжала:
– Смешное погоняло. Я знаю много забавных кличек, среди них такие, как Гугнивый, Клепа, Буркало и даже Козмодемьян. Но Костюмчик – это весело.
Максим Максимыч выпил водки и, справившись с первоначальным удивлением, проговорил:
– Вот и Грузинов, следак, такое ж напевает. Он же любитель старых советских фильмов. Вызывает меня в кабинет и издеваться начинает. Спрашивает, например: «Скажи мне, Кораблев, что в деятельности нашей доблестной милиции главное?» Я начинаю гадать, говорю: «Высокая раскрываемость, дисциплина там, ну и вообще... зарплату повысить». Он говорит: «А ты получше подумай!» – «Ну, – говорю, – вы, гражданин начальник, за кого меня, дурака, принимаете? Где ж мне разнарядку на ментов давать». – «А все-таки?» – «Главное, наверное, в том, чтобы обеспечивать безопасность граждан». Грузинов ржет и говорит: «Вот теперь уже теплее. Но главное, Кораблев, – чтобы Костюмчик сидел...» Это он из фильма, падла, – с обидой добавил Максим Максимыч. – На Новый год все время показывают.
– «Чародеи», – смеясь, сказала я. – Значит, главное – чтобы Костюмчик сидел? Ну что ж... в этом что-то есть.
– А когда же ты про нас все узнала? Еще до нашего приезда, да? Или раньше?
– Ну зачем же так? До вашего приезда ваши персоны меня нисколько не интересовали. Я даже не знала, Максим, что у меня есть такой своеобразный родственник, как ты. А узнала я про вас в тот момент, когда... Когда захотела узнать, словом, – отделалась я общей фразой, справедливо посчитав, что не стоит даже хотя бы намекать на имеющиеся в моем распоряжении информационные каналы.
– Все ясно, – сказал Максим Максимыч.
– Нет, ну почему все-таки Костюмчик? Тебе давно приклеили такое погоняло?
– Да. Грузинов, гнида, его знал еще до того, как со мной познакомился. М-да... Пришлось познакомиться, – крякнув, поправился Максим Максимыч. – Меня так прозвали за то, что прикидываться хорошо люблю. Одеваться, в смысле. Да ты сейчас на меня не смотри, – добавил он, заметив, что я окинула взглядом тот затрапез, в котором позволил себе явиться в наш дом гражданин Кораблев, – это я для маскировки. То есть...
– Для маскировки, для маскировки, – кивнула я. – От кого бегаем? Не иначе как за помощью приехали, да? Дознался, что в Тарасове у тебя живет сестра, занимающаяся, прямо скажем, своеобразным для женщины делом? Так? Ну говори, Максим Максимыч, все равно ведь узнаю. В твоих же интересах тебе следует со мной откровенным быть, потому что ты уже темнил-темнил, крутил-крутил вполне достаточно... Словом, перевыполнил план по молчанке.
– Да что ж я тебе прямо при тете Миле должен был говорить, что сидел два раза и вообще любимец Волгоградской прокуратуры?
– Кому тетя Мила, а кому и Людмила Прокофьевна, – строго сказала я, но, сочтя, что в словах братца есть определенная доля истины, несколько смягчила тон: – При ней, конечно, не стоило, ты прав. Но я для того и предложила прогуляться, а ты упирался.
– Я не упирался, – хмуро сказал он. – Микиша, наливай.
– И еще у меня очень сильное сомнение вызывает тот факт, что вы прибыли сюда по железной дороге, – продолжала я. – К примеру, от нашего уважаемого Микиши сильно пахнет бензином. Интересно, где же это он нашел бензин в поезде? Тем более что поезд пришел с опозданием, а вы были у нашей квартиры в то время, в какое никак не могли бы быть, приехав по железной дороге. К тому же, – я окинула пристальным взглядом самого Максима Максимыча, – у тебя вид человека, который долго корпел под капотом «забарахлившей» машины. Маленькие нюансики, типа пятен масла и прочего. Наверное, все было иначе: до Тарасова вы добрались на машине, но где-то на подъездах к городу она заглохла, и вы ее бросили. Поймали попутку. Ведь вы ехали не на такси, я выглянула во двор. И таксист не стал бы драться из-за сотни с двумя мужиками. В общем, ребята, вы в серьезном положении, и у вас вид людей, влипших в какой-то основательный переплет. Или я не права?
Максим Максимыч долго молчал.
– Ты права, – наконец сказал он. – Да, ты права. Микиша, наливай. Сейчас постараемся объяснить...
– Письмо это, ко мне адресованное, вы писали еще тогда, когда не чуяли опасности, – продолжала я. – Оно выдержано в весьма игривом стиле. И еще: писали вы его около недели назад, потому что, как видите, оно успело дойти до нас. Билеты на поезд взяли заранее, потому что знали, да только воспользоваться ими не пришлось. Наверное, билеты были и не на сегодняшний поезд вовсе?
– На послезавтрашний, – признался молчаливый Микиша.
– Та-ак. Величавое прибытие волгоградцев в соседний город на деле обернулось бегством с тонущего корабля. И что за корабль вы утопили, интересно знать? Какой злобный боцман хочет пустить вас на дно?
– Не боцман, а кашалот.
– Кашалот? Млекопитающее семейства зубатых китов? И где же в средней полосе, в Поволжье, вы откопали кита? – тихо так, вкрадчиво спросила я. – Или этот кашалот – такой же зубатый кит, как Костюмчик – одежда?
– Это ломовой тип в Волгограде, – сказал Максим Максимыч. – Я, честно говоря, его и не видел никогда. Кашалот – это Тимур Кешолава. Грузинский авторитет.
– Не везет тебе с грузинами, – посочувствовала я. – Мало того что насмешливый следователь – Грузинов, так еще и грузин Кешолава в звании Кашалота примешался.
– Его вообще-то зовут по-всякому, – подал голос Микиша, – кто Кашалотом, кто Теймуразом Вахтанговичем, кто Кешей, а кто, извините, и Шалавой. Фамилия такая богатая – дает простор для фантазии.
– Теймураз Вахтангович Кешолава? – Я порылась в памяти. – Честно говоря, не припомню. Ну да он же, наверное, авторитет не федерального значения, а так, на местном уровне.
– Нам хватит и нефедерального.
– Вот тут ты прав. И в чем же вы не угодили этому Кешолаве?
– Да мы и не знаем! – взревел Максим Максимыч. – Мы в полных непонятках находимся, вообще...
Я взяла у Микиши газету. Расстелила на земле и уселась. Подняла глаза на Максима Максимыча и сказала:
– Ну, рассказывайте.
Глава 3
Не слишком долгая жизненная стезя Максима Кораблева и Никифора Хрущева грозила оборваться во цвете их лет, и, что самое характерное и самое обидное, – по причине, непонятной для тех двоих, кто на сию стезю вступил.
Если не считать отдельных антиобщественных наклонностей Максима и Никифора, по сути они были существами незлобивыми и симпатичными. Шутка ли – Микиша ни разу за всю свою жизнь не ударил человека! Вообще ни разу. Редкость даже для того, кто ни разу не преступал закон, а гражданин Хрущев отмотал свои три годика от звонка до звонка. Максим Максимыч таким пацифистом не был, но тем не менее сфера его агрессии была ограничена собаками, которых он терпеть не мог и кидался в них пластиковыми бутылками и стаканчиками от мороженого (но не чем-либо тяжелым!). Кроме собак, Максим Максимыч не любил автосигнализации. Не любил он их за то же, что и собак: за голос.
Зато он любил автомобили. Неизвестно, что послужило толчком для такой любви, но только с самого детства там, где сверстники Максима Максимыча хранили всякие «Пентхаузы» и «Плейбои», он держал многочисленные журналы про автомобили. И старый добрый «За рулем», и издания нового времени. Мать пушила его за то, что все карманные деньги он тратил на жвачки с автомобильными вкладышами и потом заклеивал ими все мыслимые плоскости: дверцы шкафов, холодильника, дверные косяки и даже стенки телевизора.
С малолетства и на всю жизнь у Максима Максимыча выработалось трогательное и любовное отношение к автомобилям, и также с ранних лет он определился и утвердился в своем отрицательном мнении относительно милиции. Всяческих проступков на счету мальчишки было множество, но на учет в милиции его поставили только после того, как он в одиннадцатилетнем возрасте угнал у соседа горбатый «Запорожец» и два дня катался на нем по окрестностям. Подобную безнаказанность Максима и халатность со стороны окружающих можно оправдать тем, что дело происходило в городке Ровное, где маленький Кораблев гостил у Алексея Фомича, родственника матери.