Страница 22 из 28
ВЫБОР ( Рассказ ) Алесь Кожедуб
I
Семен ну никак не мог привыкнуть, что его жена демократка.
— Это ж надо! — грохал он кулаком по кухонному столу, не обнаружив в кастрюле дежурного борща. — В собственном доме христопродавцы завелись. Где обед?!
— Сам вари, — беспечно отзывалась из спальни жена. — Свобода выбора, неужто до сих пор не понял?
— Все понял. Продали Россию за полушку — а что лично ты с этой продажи имеешь? Ну, ради чего ты на митинг бегала? Чтобы у нынешних правителей морды с жиру лопались?
— Митинги давно по вашей части, — огрызалась жена. — Сходи, пообщайся с бабками, что портретами Сталина размахивают. Поплачете вместе о светлом коммунистическом прошлом.
— Я на митинги принципиально не хожу, — шарил в пустом холодильнике Семен. — Что, и колбасы не осталось?
— А ты деньги на колбасу давал?
— Так ведь я из-за вашей гребаной демократии не могу заработать! — пытался взять себя в руки Семен.
— Сейчас любой нормальный человек может заработать.
— Я, значит, ненормальный?
— Ты, милый, красно-коричневый.
— Как же ты терпишь оного?
— Привыкла. Была бы помоложе…
— Да новым русским такие, как ты, даром не нужны. Топ-модель нашлась.
Но если без предвзятости, Маша еще была ничего. Бедра хоть и пошли венной сеточкой, но живот не торчит, груди не висят, лицо подрисовано в меру.
А вот мозги набекрень. Пялится в ящик, поддакивает телекомментаторам: народ быдло, российские военные дураки, чеченские боевики душки. А тот, кто не с нами, тот против нас. Как уж Ельцина хаяла за Чечню, а перед выборами примолкла.
— Ельцин наш рулевой? — подмигивал Семен.
— За Зюганова голосуют одни кретины! — отказывало чувство юмора Машке.
— Неужели еще не все продали? — останавливался перед телевизором Семен. — Прям зубами за власть держатся. Пока будут такие, как ты, России с колен не подняться.
И начиналось: а при тех, а при этих, да вы, да мы…
— Как я с тобой живу?! — изумлялся доведенный до белого каления Семен.
— Действительно! — дергала плечиком Маша. — В постели ко мне не прикасайся!
Частенько и не давала. Кому, к лешему, нужна такая жизнь?
Семен мучился в поисках выхода. Нет, в новое пришествие коммунистов он не верил. Смотрел на молодежь, торгующую, жующую жвачку, потягивающую пивко, и качал головой: нет, не вернуться коммунистам в Кремль. Не семнадцатый.
Он где-то вычитал, что конец столетия для человеческой цивилизации, идущей своей дорогой в неведомое, всегда оказывался ямой. Человечество весело и уверенно шагало по этой, значит, дороге. Потом оно чуть притомлялось, начинало спотыкаться, и в девяностые годы падало. Чаще всего падения были легко переносимыми. Поморщится человечество, почешется, сделает глубокий вдох-выдох — и дальше. Но иногда оно так трескалось мордой о твердь, что несколько лет лежало едва живое. Города и веси в руинах, по лесам пируют вороны-трупоеды, в нераспаханных полях волчий вой. Лежит человечество, едва шевелит окостеневшими членами, не может сообразить, как подняться и в какую сторону двигаться.
— Но это бывает в конце столетия, — говорил друзьям Семен, нравоучительно поводя указательным пальцем. — А что говорить о конце тысячелетия?!
Друзья пожимали плечами. Действительно, нечего сказать.
Все они, как и Семен, были ни рыба ни мясо. Работники итээровского фронта, под сорок и за сорок. “Межеумочное поколение”, — смеялся Семен. В “уже нажравшиеся” не прорвались, а конкуренцию с постперестроечной молодежью не выдержали. Вот и прозябали в своем институте, рассуждали о жизни.
— Как это получилось, что ни у одного из нас нет знакомых бандитов? — вопрошал Семен. — Мы что, пальцем деланные?
Друзья прятали глаза. Истинно, ни бандитов в родне, ни банкиров, даже торгашей нет.
— Проср… страну, — подводил итог Семен. — Кто сегодня бежит в магазин?
Единственное, на что у них всегда хватало денег, это на выпивку. Машка и из-за этого лягается, не подпускает ночью к себе.
— Спи, с кем пьешь.
Он бы и рад, да баб-то у них нет.
Нет, коммунистами Семен и его друзья не были, но и нынешний демократический беспредел обрыд им до невозможности. А где выход? В выборах.
К этому выводу они пришли сами, без указаний “Масонского сексомольца” и ему подобных. Таким, как Семен, мог вернуть смысл жизни только новый и сильный президент.
“Но и не коммунист”, — уточнял Семен.
А где его взять, не коммуниста? Первый тур выборов президента прошел, и все, кто мог бы устроить гнилую интеллигенцию, благополучно отсеялись. Остались нынешний президент и коммунист.
— Ну что, робяты? — обводил глазами приятелей Семен. — За кого отдадим свои голоса?
— А ни за кого, — отвечал за всех Максим, последний из хиппи, перебивающийся у них до лета лаборантом-уборщиком. — Власть и личность — категории несовместимые.
Но с Максима какой спрос? Существо вне общества. Летом берет календарный отпуск плюс месяц за свой счет, взваливает на плечи латаный и грязный рюкзак и убывает на юг с такой же латаной и грязной подругой. О том, что эти двое разнополые, можно лишь догадываться.
— Тебя, Маугли, не спрашивают, — обрывал Максима Семен. — А, робяты, что с президентом будем делать?
— Да пошел он, — выражал общее мнение Цыганков, старший в их группе. — Кто бы ни пришел, нам лучше не станет. Согласно закону геронтологии.
— Не скажи! — горячился Семен. — Не скажи-и… Масонская сволочь устроила в стране бардак, а мы, значит, одобряем-с?
— Тебе, Шимон, к красно-коричневым надо, — разливал последние капли Цыганков. — С твоим именем ты у них в фюреры выйдешь.
Все ржали. Семен обижался. Машка тоже обзывала его Шимоном и так же гнусно хохотала. Разве объяснишь этим нехристям, что нарекли его по святцам, как истинно православного человека?
— А я на выборы пойду, — твердо сказал Семен. — И проголосую так, как до меня этого не делал никто.
Но его не услышали.
2
Семен долго размышлял об этом непременном атрибуте демократии — выборах. По сути, от выборов ничего не зависело ни при коммунистах, ни сейчас, в свободной, так сказать, стране. Хочешь — голосуй, хочешь — не голосуй, а победит тот, в чьих руках деньги и органы массовой информации. Да и как была при власти номенклатура, так и осталась, изменилась лишь форма собственности. Все то, что раньше считалось общественной собственностью, перекочевало в карманы отдельных особей, той же номенклатуры. Власть этой нажравшейся и насосавшейся номенклатуре нужна сейчас для сохранения статус-кво — и устраивается грандиозный спектакль под названием “выборы”. Свободное волеизъявление должно продемонстрировать всему миру, что стадо баранов, именуемое народом, поддерживает очередной грабеж себя и целиком с ним согласно.
И народ, естественно, с блеском исполняет доверенную ему роль. Получалось, ни от участия Семена в голосовании, ни от конкретного его выбора ровным счетом ничего не зависело. В спектакле все распределено и расписано, финал известен. Сам же Семен не нужен здесь даже в роли статиста.
Значит, правы Маугли с Цыганковым: идти на выборы не следовало.
Но Семен, он же Шимон, придумал блестящий ход.
В бюллетень для голосования во втором туре были внесены фамилии двух кандидатов. Один из них, коммунист, победить не мог, во-первых, потому, что против него было мировое сообщество, а во-вторых, большей части электората коммунист еще не представлялся мессией. Второго кандидата, глубоко Шимону антипатичного, всесильные органы массовой информации тащили в президенты, как бурлаки баржу. Или как дровосеки бревно. Чтобы не пугать лишний раз людей, его даже не показывали по телевизору: то они болеют, то отдыхают, то поехали по стране, вон, видите, барыню пляшут-с?
Вот так, приплясывая, Семен и двинулся на избирательный участок.
Народу в школе было немного. Нищие пенсионеры уже проголосовали, солидный предприниматель еще не подошел. Возле урн толклась мелочь вроде Семена.