Страница 32 из 40
Когда губы ее освободились, она сказала:
- Как хорошо вот так лежать с тобой. Как-то удивительно спокойно.
Она провела пальчиком по щеке, по подбородку Сергея и, улыбаясь, спросила:
- А тебе говорили, что ты красивый?
Меньшов закрыл глаза, как будто задумавшись, затем ответил:
- Двадцать два года назад.
- Что двадцать два года?
- Двадцать два года назад мне последний раз сказали это. Как сейчас помню: мне лет четырнадцать, жду мусоровозку- тогда у нас во дворе не было мусорных баков, а два раза в день приезжала машина, в которую мы и выбрасывали бытовые отходы. И в тот день компанию по ожиданию машины мне составляла соседка по подъезду- гражданка пенсионного возраста- тетя Зина. И вот именно она последний раз в жизни мне сказала: "А ты, Сережа, красивым парнем будешь." Я усмехнулся, помню, в ответ, то ли из скромности, то ли в предвкушении будущих побед. Но, увы, если честно признаться, никаких особых побед на любовном фронте мне так добиться и не удалось. Не скажу, чтобы девушки избегали меня, но такого триумфа у них, которого так хочется в юности, я так и не добился. Дружили со мной охотно, но любили редко. Мало того, с тех пор, как отрезало, больше ни одна женщина на свете даже не заикалась о моей красоте. То ли я резко подурнел, то ли просто стал взрослым и женщинам было неудобно об этом говорить.
- Сглазила тебя старушенция.
- Характер у нее был сложный, но я с ней никогда не конфликтовал, так что, если и сглазила, то случайно.
Сергей вдруг улыбнулся своим мыслям и сказал:
- А может, ты и права. Я вдруг подумал и сообразил, что за эти двадцать два года ни одна девушка, ни одна женщина мне не сказала "я люблю тебя". В принципе я, наверное, смело могу рассчитывать на звание самого нелюбимого мужчины на свете. И это при том, что я не был изгоем для женщин и никогда не сторонился их милого общества. Еще в пионерском возрасте, помню, пару раз получал записки с подобными надписями, а как вырос, так и не услышал этих слов наяву.
- Что, и жена не говорила?
- Да как-то, знаешь, обошлась. Замуж вот вышла, ласковые слова говорила, а эту фразу из трех слов так ни разу не произнесла. Ты-то своему мужу сказала, что любишь его?
Ирина подумала и расхохоталась.
- Ты знаешь, нет. Ну у меня и случай другой.
- Значит я не одинок в этом.
- Давай я сейчас скажу.
- Нет. Это не будет считаться, потому что вышло так, как будто я у тебя выпросил эти слова. Тут надо было самой догадаться.
Зазвонил телефон.
Ирина сняла трубку и, обменявшись односложными репликами с невидимым абонентом, сказала:
- Да, нужно иметь свою квартиру в этом городе. Это Светка звонила, попросила освободить жилплощадь к десяти часам. Кончилась моя свобода, придется ехать к папочке. Как в анекдоте получается: "Во сколько порядочная девушка должна ложиться в кровать?- В восемь, потому что к десяти ей надо вернуться домой." Отец еще не знает, что я приехала сюда. Вот для него сюрприз будет.
- Так ты еще не знаешь, что я впал у него в окончательную немилость?- спросил, начавший одеваться, Сергей.
- А что случилось?
- Да политические разногласия.
И Меньшов кратко обрисовал ей ситуацию.
- Ерунда какая-то!- заключила девушка, когда они вышли из квартиры.- Если они не хотят тебя печатать здесь, я могу помочь тебе издаться во Франции. Найму классного переводчика, хочешь?
- Нет,- сердито ответил Сергей.- Никакой подобной помощи я от тебя не приму. Мы с тобой говорили об этом. Бедные французы не виноваты, что у тебя ко мне какая-то симпатия. Вряд ли мои вещи будут им интересны.
- Слушай, тебя, наверное, жена потеряла?- спросила Ира, желая сменить тему.
- Я предупреждал, что задержусь, но, честно говоря, не предполагал, что так надолго.
- Хочешь, я тебе машину вызову?
Из сумочки девушка вытащила сотовый телефон.
- С папиными молодцами? Не надо!- помотал головой Меньшов.- На трамвайчике доеду.
- Я сама их не люблю. Поэтому или вожу сама, или дядю Мишу прошу.
- Это того, что из гаража?- спросил Сергей.
- Ну, да. Ты его знаешь?
- Видел пару раз.
- Это, кстати, единственный родственник наш. Двоюродный брат отца. О, если бы ты знал его историю, то мог бы написать про него роман. Он ведь и в сталинских лагерях сидел.
- Враг народа?
- Хуже. Как тогда говорили, фашистский прихвостень, полицай.
- Он? Ну и родственников ты себе подбираешь. Хотя по нынешним временам, когда все перевернулось с ног на голову, его можно рассматривать, как борца с тоталитаризмом. Герой сопротивления, так сказать,- усмехнулся Меньшов.
- Да нет. Там все сложнее, чем ты думаешь.
Мой отец родом из Белоруссии, из деревушки под Гродно. Немцы пришли к ним через неделю после начала войны и оставались там три года. Отца папы, моего деда, призвали в армию на второй день, но где он воевал и воевал ли вообще, мы так и не узнали. Неизвестно даже, успел ли он примерить военную форму или нет. От него не пришло ни одного письма. Возможно, с ним произошло то же, что со многими в те дни- попал где-нибудь на дороге под бомбежку или под обстрел. Осталась наша бабушка одна с двумя сыновьями Дмитрием- старшим и Александром- моим папой. Жили плохо, голодно. И так это запомнилось отцу, что он вроде и на высоких должностях потом работал и получал неплохо, но всегда нервничал, когда видел, что с хлебом плохо обращаются. Так вот, дяде Дмитрию было шестнадцать, когда он ушел в лес к партизанам. А через полгода его поймали и казнили, а затем и деревню нашу сожгли, и бабушку убили. Отцу же моему повезло, что именно в этот момент он был в соседнем поселке у своей тетки, родной сестры своей матери,- бабы Матрены. Она-то и была мамой дяди Миши. Жили они тоже не богато- баба Матрена болезненная была, а тут еще лишний рот. И если бы не дядя Миша, то, не исключено, что совсем бы пропали. Ему тогда как раз семнадцать исполнилось, и он, чтобы прокормить мать, младшую сестру и двоюродного брата, пошел на службу в полицию. Они ведь тогда порой и траву ели. Совсем плохо было. Отец рассказывал, что однажды чуть от заворота кишок не умер- зерна проросшего наелся.