Страница 33 из 70
— А ты проверь, что там пониже!
И никто не заметил, как Оленька вынула из сумочки маленький револьвер и без раздумий выстрелила первому молодчику в задницу. Тот отпустил Аду, с воем рухнул на землю и задергался, обливаясь кровью. Его напарник протянул руку к Оленьке, но не успел — она так же хладнокровно прострелила ему ладонь и приказала третьему:
— Забирай своих друзей, пока я и тебя не подстрелила!
Под дулом ее револьвера оба пустились наутек, волоча за собой третьего, который выл на всю улицу.
Ада бросилась к Оленьке:
— Скорей идем домой! Ты видела, кто они? Вполне могут вернуться с подмогой!
Оленька спокойно спрятала револьвер в сумочку:
— Не спеши. Они не должны видеть, в какой дом мы входим. Сегодня они не вернутся, зато придут завтра.
— Они могут нас опознать?
— Во-первых, на улице темно, а во-вторых, надо сделать все, чтобы изменить твою и мою внешность.
— И как ты на такое решилась?
— Жизнь меня многому научила. Мне уже приходилось защищаться от негодяев. Вот почему я всегда ношу с собой револьвер.
Утром Оленька проснулась ни свет ни заря. Она аккуратно собрала в сумку все, что было на ней и на Аде вчера, положила туда обе их сумочки и револьвер. Потом разбудила шофера Густава Вебера, пора было ехать в студию, и дала ему точные инструкции, как быть с «Тальбо». Аде велела пораньше ехать в центр и болтаться там по магазинам, пока не придет время отправляться в кабаре «Стрекозы» к Файн-штейну. А после просмотра постараться как возможно дольше не возвращаться домой.
Явившись в студию до того, как там соберутся все артисты, Оленька воспользовалась отсутствием свидетелей и спрятала среди реквизита привезенные с собой вещи, причем не как попало, а платья среди платьев, сумочки среди сумочек, а револьвер на полке в застекленном шкафчике с оружием.
После репетиции за Оленькой заехал Густав Вебер, который на этот раз сидел за рулем красного «опеля», и доложил, что провел операцию смены автомобиля даже с некоторой выгодой. Оленька поблагодарила Густава и сказала, что не спешит домой, а хочет проехаться по Унтер-ден-Линден и сделать кое-какие покупки. Только часа через три красный «опель» остановился возле ее дома рядом с припаркованной там полицейской машиной. Оленька нажала на кнопку звонка собственной квартиры вместо того, чтобы отпереть дверь своим ключом, ведь руки ее были заняты многочисленными сумками. Ей отворила испуганная горничная и шепотом сообщила, что уже три часа ее ожидает в гостиной какой-то настойчивый господин, полицейский инспектор Бергман:
— Я предлагала ему прийти попозже, но он сказал, что дождется вас.
— Раз так, пусть подождет еще немного, мне нужно привести себя в порядок после рабочего дня. А тебя жду в гримерной.
И с этими словами Оленька взбежала наверх в свои комнаты, а их у нее было три — спальня, личная гостиная и гримерная.
Через полчаса она выпорхнула в нижнюю гостиную — блистательная и прекрасная. При ее появлении поджидавший ее полицейский инспектор замер, словно громом пораженный, и с трудом выдавил из себя вопрос:
— Э-э-э-это вы?
Оленька грациозно опустилась в кресло у окна, так что ее лицо оставалось в тени:
— А кого вы ожидали здесь увидеть, господин инспектор?
— Я пришел побеседовать с фрау Ольгой Книппер. Где она?
— Фрау Ольга Книппер это я. Чего вы от меня хотите?
Бергман с трудом обрел дар речи:
— Я хотел бы спросить у Ольги… у вас, что вы делали вчера вечером?
— С каких это пор берлинская полиция интересуется личной жизнью кинозвезд?
— Я… то есть мы нисколько не интересуемся вашей личной жизнью, фрау Ольга… — Тут бедный инспектор окончательно смутился.
Оленька же, очевидно, наслаждалась ситуацией:
— Так зачем же вам знать, что я делала вчера вечером? Или, может быть, с кем я ЭТО делала?
Инспектору бы тут как раз и спросить: «А с КЕМ вы это делали, фрау Ольга Книппер?» — но у него на это не хватило смелости. Как истинный немецкий бюргер, он выше всего ставил иерархию, а по его иерархии Оленька была знаменитой Ольгой Чеховой, и с ней нужно было соблюдать осторожность. Бергман сумел только испуганно пролепетать:
— Что вы, что вы, госпожа Чехова, мы вовсе не лезем в вашу личную жизнь. Но дело в том, что на вашей улице вчера вечером было совершено вооруженное нападение на группу… — тут инспектор замялся, сам понимая нелепость своих слов. Оленька не дала ему договорить:
— Вы хотите сказать, что три часа ждали меня, чтобы выяснить, не совершала ли я вооруженное нападение на группу… на какую именно группу? Солдат? Или матросов? А может, полицейских?
— Простите, госпожа Чехова, я понимаю, что это смешно, но поступила жалоба…
— На меня?
— Нет-нет, конечно, не на вас… но на ваш дом…
— То есть мой дом напал на группу…
— Я же говорю, что это смешно, но у меня есть ордер на обыск!
— На обыск моего дома? И что вы будете искать? Впрочем, ищите на здоровье, а я пока позвоню в пару газет!
— Не надо газет! — побледнел инспектор.
— Почему же не надо? Ведь как здорово это будет выглядеть на первых страницах рядом моим портретом! Какая реклама!
— Госпожа Чехова, наверно, у вас есть алиби, правда? И не нужно будет никакого обыска. Где вы были вчера вечером, госпожа Чехова?
— Вчера вечером? Дайте вспомнить. А-а, конечно! Я была в кафе «У Феликса». Знаете такое? Там собираются русские эмигранты.
— В кафе «У Феликса», говорите? Кто там хозяин?
— Не хозяин, а хозяйка, фрау Матильда, фамилии не знаю.
— Она вас видела?
— Как вы думаете — возможно, чтобы она меня не заметила?
— В таком случае, простите, — Бергман вырвал страничку из блокнота и черкнул несколько слов, — могу я попросить вашу горничную отнести эту записку шоферу моей машины?
После того как горничная ушла с запиской в руке, Оленька пожаловалась, что у нее ни крошки не было во рту с раннего утра:
— Я должна поесть, если вы не хотите, чтобы я умерла с голоду у вас на глазах.
— Ради бога, ешьте, но только не выходя из этой комнаты.
Оленька не удержалась, чтобы не подразнить инспектора:
— А если мне понадобится в туалет?
Но он воспринял ее вопрос серьезно и указал на притаившуюся в уголке стенографистку:
— В таком случае я отправлю с вами сержанта Минну Келлер.
— Чтобы я не спрятала под унитаз важную улику?
Инспектор не попался на эту удочку и не ответил, возможно, потому, что кухарка вкатила в гостиную столик на колесах с аппетитным ужином, сервированным на двоих. Оленька принялась есть с большим удовольствием, а инспектор от ужина отказался. К счастью, Оленька едва успела справиться с первым блюдом, как раздался телефонный звонок. Инспектор дал знак снять трубку:
— Это вас, — Оленька протянула трубку полицейскому. Он внимательно выслушал то, что ему сказали, и, задав несколько вопросов, закончил разговор.
— Поздравляю, и хозяйка кафе, и оба официанта подтвердили, что вы провели там весь вечер. Так что простите за нашествие. — Но все же не удержался и упрекнул: — Сразу бы сказали, что у вас есть алиби, не стал бы я морочить вам голову.
А Оленька справедливо ответила, что не сразу поняла, в чем ее обвиняют, и не догадалась, что нуждается в алиби.
Когда полицейская машина увезла инспектора Бергмана и его сержанта Минну Келлер, раздался робкий звонок в дверь — если можно так сказать, раздался звонок шепотом. Ольга допивала свой вечерний чай — смешно сказать, но она осталась верна московскому обычаю заканчивать день парой стаканов душистого чая с вареньем. Она слышала, как отворилась входная дверь и в гостиную вбежала взволнованная Ада:
— Наконец-то уехали! — и, увидев нетронутый ужин инспектора, спросила:
— Это мне?
Глядя, как Ада жадно поедает первое и второе блюда сразу, Оленька спросила:
— Где ты была так долго?
— Последние два часа я сидела на ступеньках соседнего дома, ожидая, когда полицейские уедут, и дрожала.