Цукерман освобождений

Исполненная им ария пробрала и его самого. Карие зрачки сверкали, как расплавленный металл – казалось, упади капля из глаза Пеплера, она прожжет тебя насквозь.

– Ну, если дело обстоит так, – сказал Цукерман, – вам надо этим заниматься.

– Я и занимаюсь. – Пеплер выдавил из себя улыбку. – Десять лет жизни на это ушло. Вы позволите? – Пеплер указал на пустой стул.

– Да, пожалуйста, – ответил Цукерман, стараясь не думать о последствиях.

– Только над этим и трудился, – сказал Пеплер, в возбуждении ерзая на стуле. – Трудился каждый вечер в течение десяти лет. Да вот таланта у меня нет. Так, во всяком случае, мне говорят. Я послал свою книгу в двадцать два издательства. Я пять раз ее переписывал. Я плачу молодой учительнице из школы «Колумбия» в Саут-Ориндже, которая до сих пор считается одной из лучших, плачу почасово – она исправляет мне грамматику и пунктуацию там, где надо. Я бы и помыслить не мог показать кому-нибудь хоть страницу этой книги, пока она не проверит все ошибки. Слишком уж дело важное. Но если сочли, что у тебя нет таланта, – все, разговор окончен. Вы можете решить, что я просто озлобился. Я бы на вашем месте так и подумал. Но эта учительница, мисс Дайамонд, она считает: сейчас им достаточно увидеть, что это от Алвина Пеплера, и рукопись сразу летит в мусорную корзину. Они как увидят мое имя, дальше не читают. Я теперь для любого самого мелкого из издателей личность анекдотичная. – Он говорил лихорадочно, но взгляд его теперь, когда он сидел за столом, казалось, был прикован к остаткам сэндвича на тарелке Цукермана. – Вот почему я спросил вас про агента или издателя – хочу, чтобы посмотрел кто-нибудь новый, без предвзятости. Тот, кто поймет, что это все серьезно.

Цукерман, сам любитель всего серьезного, все же не собирался поддерживать беседу об агентах и издателях. Если у американского писателя и могла найтись причина искать убежища в коммунистическом Китае, то только одна – уехать за десятки тысяч километров прочь от подобных разговоров.

– Но есть же еще и вариант с мюзиклом, – напомнил ему Цукерман.

– Серьезная книга – это одно, а бродвейский мюзикл – совсем другое.

Еще одна тема, которой Цукерман хотел бы избежать. Звучит как заявка на курс в Новой школе[5]. – Если, – слабым голосом добавил Пеплер, – его когда-нибудь поставят.

Цукерман, оптимистично:

– Ну, если у вас есть продюсер…

– Да, но пока что это только джентльменское соглашение. Пока никаких денег не заплачено, ничего не подписано. Работу предполагается начать, когда он вернется. Тогда мы и заключим сделку.

– Ну, это уже что-то.

– Поэтому-то я и приехал в Нью-Йорк. Живу у него, наговариваю на магнитофон. Мне предложено только это. Он, как и магнаты издательского мира, не хочет читать то, что я написал. Хочет, чтобы я наговаривал на пленку, пока он не вернется. И чтобы никаких размышлений. Только истории. Ну, нищему выбирать не приходится.

На этой ноте можно и попрощаться.

– Но вы, – воскликнул Пеплер, увидев, что Цукерман встает, – съели только половинку сэндвича! – Нет времени. – Он показал на часы. – Меня ждут. У меня встреча.

– Прошу прощения, мистер Цукерман. Вы уж меня извините.

– Удачи с мюзиклом. – Он пожал Пеплеру руку. – И во всем остальном удачи.

Пеплер не мог скрыть, что расстроен. Пеплер вообще ничего не мог скрыть. Или это способ скрыть все? С ходу и не решить, и вот – еще одна причина уйти.

– Огромное спасибо. – А затем, приниженно: – Слушайте, от высокого к низкому…

Что теперь?

– Вы не будете возражать, если я съем ваш огурчик?

Это что, шутка? Издевка?

– Никогда не могу удержаться, – объяснил он. – С детства у меня такая заморочка.

– Да ради бога, – сказал Цукерман, – не стесняйтесь.

– Вы правда не хотите…

– Нет-нет.

Он не сводил глаз и с недоеденной половинки сэндвича. И он не шутил. Был слишком сосредоточен. – Ну, раз уж я начал… – сказал он с самоуничижительной улыбкой.

– Да конечно.

– Видите ли, у них в холодильнике нет еды. Я рассказываю в магнитофон все эти истории, и меня начинает мучить голод. Просыпаюсь посреди ночи, вспомнив, что забыл что-то наговорить, а есть нечего. – Он завернул половинку сэндвича в салфетку. – Все доставляют на заказ.

Но Цукерман уже отошел от столика. Оставил на кассе пятерку и двинулся дальше.

Пеплер нагнал его двумя кварталами западнее, когда Цукерман стоял у светофора на Лексингтон-авеню.

– Еще последнее…

– Послушайте…

– Не беспокойтесь, – сказал Пеплер, – я не стану просить вас прочитать мою книгу. Я хоть и псих, – это признание он подчеркнул, легонько стукнув Цукермана в грудь, – но не окончательный. Никто не просит Эйнштейна проверить банковские выписки.

Лесть на писателя не подействовала.

– Мистер Пеплер, что вам от меня нужно?

– Я просто хотел узнать, как по-вашему, такой проект подойдет продюсеру вроде Марти Пате? Потому что его-то он и заинтересовал. Я не стал бы упоминать имена, ну да ладно – это он и есть. Меня не столько деньги беспокоят. Я не дам обвести себя вокруг пальца – и одного раза хватит, но пока что черт с ними, с деньгами. Меня другое волнует – могу ли я рассчитывать, что он честно расскажет о моей жизни, о том, через что я проходил в этой стране всю свою жизнь.

Издевательство, предательство, унижение – Цукерман ясно видел, через что Пеплеру пришлось пройти, безо всяких «размышлений».

Цукерман высматривал такси.

– Ничего не могу сказать.

– Но вы же знаете Пате!

– Никогда о нем не слышал.

– Марти Пате. Бродвейский продюсер.

– Не знаю такого.

– Но… – Он походил на какое-то крупное животное, которому на бойне стукнули по голове, оглушили, но не до конца. Вот-вот начнется агония. – Но… он вас знает. Он с вами знаком – через мисс О’Ши. Вы все вместе были в Ирландии. На ее день рождения.

Светские хроникеры назначили кинозвезду Сезару О’Ши и писателя Натана Цукермана «парой». На самом деле Цукерман видел ее не на экране, а в жизни один раз: ужинал с ней у Шевицев дней десять назад.

– Да, кстати, как поживает мисс О’Ши? Мне бы хотелось, – сказал Пеплер, и взгляд его стал вдруг мечтательным, – сказать ей, хотелось бы, чтобы вы сказали ей это от меня, что она настоящая леди. Мнение человека из публики. На мой взгляд, она единственная настоящая леди в нынешнем кинематографе. И что бы кто ни говорил, мисс О’Ши им не запятнать. Я серьезно.

– Я ей передам.

Самый простой вариант. Чтобы не углубляться. – Во вторник лег поздно – она была в ночном шоу. «Божественное предназначение». Еще одно невероятное совпадение. Посмотрел передачу, а потом встретил вас. Я смотрел ее с отцом Пате. Помните папашу Марти? По Ирландии? Мистера Перльмуттера? – Смутно.

Пусть уж так, лишь бы унять его: слишком он перевозбудился.

Сигналы светофора успели смениться уже несколько раз. Цукерман пошел наконец по переходу, Пеплер – за ним.

– Он живет с Пате, в их городском доме. Вы бы там много почерпнули – для описаний интерьеров, – сказал Пеплер. – На первом этаже офис. В холле сплошь фотографии с автографами. Видели бы вы, кто там. Виктор Гюго, Сара Бернар, Энрико Карузо. Марти их поставляет один дилер. Имена первого ряда – в огромном количестве. Люстра из чистого золота, портрет Наполеона маслом, бархатные шторы до полу. И это только в офисе. В холле – арфа, просто себе стоит. Мистер Перльмуттер говорит, Марти сам руководил оформлением интерьеров. По фотографиям Версаля. Весьма ценная коллекция вещей Наполеоновской эпохи. Даже стаканы с такой же, как у Наполеона, золотой каймой. Наверху, где, собственно, Марти живет-обитает, все самого современного дизайна. Красная кожа, приглушенный свет, черные как смоль стены. Растения как в оазисе. Видели бы вы ванную! Свежие цветы в ванной! Счет за цветы – тысяча в месяц. Унитазы в форме дельфинов, ручки везде позолоченные. А еда вся на заказ, даже соль и перец. Никто ничего не готовит. Никто не моет посуду. У него там кухня на миллион долларов, но ею никогда не пользуются – разве что налить воды, чтобы запить аспирин. На телефоне – прямой набор ресторана по соседству. Старик звонит, и в мгновение ока – шиш-кебаб. С пылу с жару. А знаете, кто там еще сейчас живет? Она, конечно, то приходит, то уходит, но именно она впустила меня в понедельник, когда я заявился туда с чемоданом. Показала мне мою комнату. Нашла мне полотенца. Гейл Гибралтар.

5

Новая школа – частный исследовательский университет в Нью-Йорке.